(no subject)
Сквозь балконные розвеси стиранного белья мой сосед-хохотун, начал снова удушать окрестности сигаретным дымом. В условиях и без того небогатой на чистый воздух Москвы, это обидно. Вид с балкона сулит ароматы зелени, землицы с легким оттенком ванили с кондитерской фабрики, а на деле выходит - курим-с.
А чем еще может крепкая женщина, твердо решившая не противиться злу насилием, ответить на никотиновый произвол, если не яблочным пирогом и чесночным жареным рисом?
Второй ингредиент комплексной терапии немотивированной агрессии вы имеете несчастье читать.
Кризис среднего возраста - это дерьмовое настроение оттого, что не можешь определиться, что считать истинным: собственное ощущение своего возраста или то, как тебя воспринимают другие, особенно дети и подростки. Кризис сбычи мечт. Стермился-стремился «стать большим» во что бы то ни стало, и вот уже ни одна сука не назовет тебя юнощей, а коего хрена ты сюда стремился ты так и не понял. И разумеется, дело вообще не в возрасте, а во взаимоотношениях с целями.
Рис с пирогом уже превзошли своим амбре даже мощь кондитерской фабрики, но «Остапа, несло»…
Я доигрывала в оркестре последний год, совершенно очевидно решив забить на музыкальную карьеру. Ты, наконец, перестал мучиться этическими страданиями, или сделал вид, что перестал. Возможно, оправдывая свою « безнравственность» романическим последним желанием приговоренного. Нас как будто окружало буферное поле безопасности, срок действия которого был наверняка столь ограничен, что мы не морочась рефлексиями, использовали передышку на полную катушку. Не вести вечные словесные баталии на темы нашего соответствия -несоответствия какому то там реальному миру, не отравлять рефлексиями моменты совместного пребывания, сделать вид, что существуем только мы двое и только здесь и сейчас оказалось так здорово, что даже все же заметный оттенок страха « спугнуть» установившийся рай, не мешал ему сохранять полный объем райскости. Он начался с того, как ты перекрестился на пожарную каланчу, и мы просто несколько дней ржали над этим, не думая о «приговоре». А закончился, когда ты сказал, что не видишь, что у меня на ногах.
-Босоножки.
-Черные?
-Да.
-Покажи… Нет, не снимай.
Я подняла согнутую в колене ногу, а ты поставил ее себе на колено. И погладил пальцы в вырезе босоножки. У тебя были прохладные, сухие руки. И, скорее всего, мне было жутко неудобно стоять так. Я теперь понимаю, что это должно было быть очень неудобно, на одной ноге. Но тогда, я, кажется, даже не дышала, как будто от лишнего шороха, я не дай Бог могу вообще исчезнуть с глаз твоих. Стояла и смотрела на твой затылок и руку, которая так и лежала на подъеме стопы. И изо всех сил гнала эту гадскую, проклятую, мерзкую, отвратительно назойливую мысль-будильник «Ваше время истекло».
А потом ты поднял голову. От изумления я так и осталась стоять «попирая» твое колено. Ты улыбался широко и счастливо, как на той детской фотографии с велосипедом. И сказал:
-Это неважно. Я и так помню.