Васька (продолжение)
Он даже открыл лицо, чтобы дышать свежим воздухом.
Ехали они час, а может и больше, Васька не знал времени, но уже был рассвет, когда они подъехали к шумной и быстрой речке. Вода бурлила и несла за собою большие камни.
- Ты смотри, - сказала тетя Тоня, - Сколько воды прибавилось. Переедем ли мы реку, не знаю. Давай попробуем, ты, я вижу, счастливым уродился. Если переедем, значит, я была права.
«Но, родимый!» - крикнула тетя, и конь пошел по знакомому берегу. Колеса почти совсем скрылись в воде. Но в бедарке еще было сухо. Доехали они до середины реки, и в бедарке появилась вода. Тетя Тоня заметно стала нервничать, а Васька, с перепугу, потерял дар речи и только мычал и плакал. Но, постепенно стали показываться колеса. Тетя Тоня вздохнула и на лице появилась улыбка. «Вот, считай, мы и переехали, - сказала она. - Значит, ты счастливый мальчик».
Подъехали к землянке. Тетю Тоню и Ваську выбежали встречать маленькие киргизята. Они были одного роста с Васькой. По-киргизски они что-то кричали, но Васька не разобрал ни одного слова, но только понял, что они рады белому мальчику, который появился в их ауле. Тетя встала с телеги, привязала лошадь. Васька понял, что это стоянка для лошади и телеги. Потом она взяла на руки Ваську и поставила его на землю. От долгого сидения Ваську шатало, как деревце от ветра.
Тетя положила охапку сена лошади, взяла Ваську за руку и повела в землянку, киргизята - за ними, их было пять или шесть, Васька точно не разобрался. Тетя что-то сказала им по-киргизски и они побежали к себе в землянку.
Завела тетя Ваську в землянку, посадила его на топчан и сказала: «Вот здесь ты будешь спать, со мной вместе. Другой кровати, как видишь, нет. Но ничего, ты маленький, худенький, места нам с тобой хватит. Погуляй пока здесь немного, никуда не выходи, а я побежала на дойку, а то и так уже опоздала».
Васька уже несколько раз обошел всю землянку. Да и что в той землянке: топчан, стол, два плетеных из лозы стула, на полу - потертая кошма - вот и вся мебель. Надоело Ваське ходить по землянке, да она была такая крошечная, пять шагов в длину и столько же в ширину. Наверху, под самой крышей, было крошечное окно. Даже человеку трудно было бы в него влезть. Появилось солнце. Луч света стал пробиваться через окошечко. Васька стал играться с этим лучом: подставит к нему, то одну ладонь, то другую. Играл с лучом он долго. Потом ему это надоело, и он забыл, что сказала ему тетя, чтобы он не выходил из землянки.
Васька переступил порог землянки. Солнце ярко светило, и он закрыл глаза. Послышались голоса киргизят. Васька открыл глаза. Его окружили киргизята и стали кричать по-киргизски. Васька что-то стал кричать, сам не зная, что. Постепенно они познакомились, узнали, как звать друг друга. Два брата близнецы Атабай и Бутабай, их друзья - Керим, Ашот, две девочки - Гюрза и Мамлакат. Они узнали, что русского мальчика зовут Васька.
Вскоре пришла тетя Тоня. Васька испугался, что тетя будет ругать его за то, что он вышел из землянки без спроса. Но тетя ничего не сказала, только взяла его за руку и пошли они оба в землянку. Киргизята продолжали кричать и бегать вокруг землянок. А их, как Васька успел посчитать, было двенадцать штук друг от друга недалеко. Но почему-то из тех землянок никто не выходил или там никто не жил. Васька потом узнает от любопытства.
Тетя достала из-за пазухи бутылку молока и сказала: «Сейчас мы сварим из него лапшу, ты наверное уже сутки, как не брал в рот съестного, да и я уже давно не ела». Тетя быстренько разожгла примус и запахло лапшою.
Когда мы поели лапшу, тетя сказала: «Я очень устала, лягу подремаю, а ты можешь поиграть с киргизятами, они тебя не обидят, не то, что русские. Незнакомые, сразу же, изобьют до крови. Я уж на это насмотрелась. Ступай, как надо, я тебя позову». Васька с радостью выскочил из землянки и тут же стал играть с киргизятами, как будто знал их давно.
Шли дни за днями, тетя ходила доить коров. Каждый раз приносила молока, варила из него закваску. Васька заметно стал поправляться. Стал ходить в лес на гору, собирать сушняк, для того, чтобы тетя протапливала в землянке “буржуйку”, а то ночью с гор спускался холодный воздух, ведь наверху гор лежал снег, и его снизу хорошо было видно. Он там лежал всю зиму и даже летом весь не успевал стаивать.
Васька почти за месяц научился разговаривать по-киргизски. Считать умел до ста, знать все слова, которые произносили киргизята и что они обозначают.
В ауле взрослых киргизов не было, всех взяли воевать с немцами. Остались только старики и несколько молодых киргизок, которые выращивали коров и их доили. Молоко в бидонах отвозили на больших телегах на молочный завод. Там его перерабатывали и всю продукцию отправляли в город Фрунзу. Так говорила тетя Тоня.
Привык Васька жить в ауле. Было ему там лучше, чем где-либо. Был Васька не голодный. Тетя никогда на него не ругалась, даже наоборот, говорила: «Сиротинушка ты бедненький. Что ждет тебя, да и меня - неизвестно. Вот я замужем за твоим родным дядей. Сейчас идет война. Его забрали давно в армию, но писем он не пишет. Присылал как-то одно письмо, но из него я поняла, что он где-то в тылу, ремонтирует разбитую военную технику, а где - не написал, видать, военная тайна. Но мое сердце чувствует, что он врет. Да и до войны мы с ним не очень-то хорошо жили. Он изменял мне, да и руки иногда поднимал. Правда, бить, чтобы не слукавить - не бил, приходилось больно от его пощечин».
Прошел еще месяц. Васька вовсю подружился с киргизятами. Стал ходить с ними до бурной реки Каркары, но в воду боялся заходить, а то унесет как щепку, да тетя говорила «если увижу тебя возле реки, сразу отвезу к тете Уле. Да Васька и сам боялся этой шумной и бурлящей реки. Подойдет к ней, метров за двадцать, посмотрит немного, да и назад, к землянке. А землянка была далеко, около часа до ней ходьбы.
Тетя Тоня целый день на работе. Она не только доит коров. Она их кормит, убирает навоз: вывозит ручной тяжелой тачкой во двор и складывает на навозную гору, из-под которой вытекает вонючая жижа. Приходит с работы поздно ночью, кормит Ваську, а потом валится на топчан и засыпает как убитая.
Сегодня проспал Васька, встал поздно. Хотел с киргизятами пойти на речку, но они ушли раньше и не позвали Ваську. Васька полдня бродил около землянки. Видит, идет тетя Тоня какая-то побитая, сгорбленная, смотрит в землю, никого не замечает. Вот, она у землянки. Подняла глаза и увидела Ваську.
- А вот и ты, племянничек.
Васька услышал в ее голосе тоску и отчаяние. У нее на глазах появились слезы. Тетя сказала, смотря Ваське в глаза: «Вот, что, милый Вася. Вскоре нам придется расстаться. Привыкла я к тебе, как к родному сыну. Но отвыкать придется труднее. Завтра я отвезу тебя туда, откуда привезла. У меня вышли неприятности с твоим дядькой, то есть, с моим бывшим мужем. Оказывается, он предал меня. Женился на другой. Вот, уже год как живет с ней и мне об этом даже слова не написал. А я верила ему. Он клялся мне, что никогда меня не разлюбит. Ну что ж, я женщина крепкая, да и характером и красотой уродилась неплохая. Так, что, увезу тебя обратно к тетке родной, а сама подамся в город, там где-нибудь найду работу. Я еще молодая. Встречу свою судьбу. Так что, Васек, попрощайся с киргизятами и завтра рано в путь».
Переехали они речку благополучно. Вода спала. Таяние снега на горах уменьшилось, ручьи многие пересохли, а в остальных воды стало меньше, вот и речка обмельчала. Васька загрустил, все посматривает на тетю Тоню, а у самого слезы на глазах, все их рукавом утирает, делает вид, что слез нет. Но тетя Тоня все видит, да и сама нет-нет, да и слезу роняет частенько. Но что поделаешь - дите чужое, да если бы был круглый сирота, то могла бы взять с собой, да усыновила бы. А то закончится война, придет с фронта Кондрат, разыщет, где живу, да и заберет сына. Она расставания не выдержит, так привязалась к Ваське, что сердце сейчас ноет, а как будет отдавать Ульке, так хоть забегай не знаю куда.
По приезду к тете Уле тетя Тоня рассказала ей свое горе. Попрощалась со всеми. С Васькой - особенно. Взяла его на руки, крепко обняла, целовала и плакала: «Прости, что бросаю, сиротинушку. Вряд ли, когда увидимся.»
Пророчество тети Тони сбылось. Васька больше с ней не встречался никогда, а всю жизнь любил ее и помнил ее всегда. Ее ласковую, добрую, приветливую, милую. Любил ее как мать. Потому что мать свою не помнил.
Тетя Уля посмотрела на Ваську и сказала с ненавистью: «Ну, пусть пока поживет у меня, а потом видно будет.» Жил Васька у тети Ули недолго. Кормила она его так, как прежде. Наварит пшеницы, потолчет скалкой, посолит, наложит в мелкую тарелку, поставит на пол и приговаривает: «Последнее приходится отрывать от родной доченьки. Но что поделать, родня все же». В дочке дает все сытное, да вкусное. Васька сидит на полу, ест толченую кашу, она в горле застревает, не вкусная, не доваренная. Васька знает, что есть надо, а то, ноги совсем носить не будут.
Заболел Васька тифом. Отправили его в лазарет, в горы. Думали, что так и умрет. Две недели не ел, не пил - не хотелось. Давали какую-то похлебку, но от нее Ваську тошнило, и он отворачивался, когда ему подносили такую еду. Но прошли две недели, и Васька пошел на поправку. Стал становиться на тоненькие как соломинки ножки. Потом делал шаг, второй, и пошел по двору, глотая свежий воздух. Стал потихоньку кушать, тошнота прошла.
Почувствовал Васька, что стал выздоравливать. Вскоре приехала за ним тетя Уля. Врач сказал, что смерть миновала, будет жить. Нужно только хорошо кормить: молоко, масло, хлеб, желательно меду хоть стакан, иначе не выживет, если будут кормить похлебкой. Тетя Уля слушала врача, а сама думала: «Сейчас будет ему и мед, и масло и молоко. Моя доченька этого не есть, а ему - подавай!»
Ничего не сказала тетя Уля врачу, посадила Ваську на трясучую, без рессор, бричку и повезла к себе в совхозный барак на голый топчан. Привезла домой, посадила за стол, насыпала картофельного супа, отрезала кусочек хлеба и сказала: «Ешь, племянничек, поправляйся. Врач сказал, что теперь болеть не будешь, будешь поправляться». Ест Васька похлебку, а слезы так и льются в тарелку с супом. Зачерпнет ложкой суп и в рот, а суп изо рта выливается. В горле образовался какой-то комок и дышать стало трудно. Позади стоит тетя Уля и ворчит, как на собачонка: «Что нюни распустил? Не вкусный суп. У тети Тони, небось, все слаще было. Конечно, она на дойной ферме работала, в молоке, да в масле купалась. Видела ее груди налитые, как у дойной коровы, лицо румяное, да круглое, как утреннее солнышко. Пожил у ней, насладился жизнью. Теперь только будешь вспоминать. Хорошее быстро проходит. Давай, доедай суп, а то остынет, совсем плохим покажется».
У Васьки в горле спазм прошел, он перестал плакать, успокоился. Вспомнил, как тетя Тоня кормила его вкусной кашей и стал медленно кушать. «Вот, тетя Тоня, да, кстати, она тебе не родная, замужем была за твоим дядей Васей. Тоже, профура. Жила бы себе в ауле. Там глушь, все есть, и еда, и природа красивая, речка, горы. Нет, надо срываться. А куда? В город. Да там голод, работы нет. Вот возьми меня. Работаю я на овощной базе. Вонище, как с утра надену резиновые сапоги, так пока не стемнеет, не снимаю. Перебираю гнилую картошку, ножом срубаю с кочанов капусты гнилые листья, и так целый день. Руки все в шрамах, гноятся. А что поделаешь, не одна я такая. Там на базе все такие, еле ноги носим. А то эшелон уже сутки стоит не заполненный овощами. Вот, мы с носилками туда-сюда. Не успеют один эшелон отправить, другой дожидается. Вот так-то, Вася, не обижайся, что я тебя одной гнилой картошкой кормлю, другие и этого не едят.
Вот, врач говорил, медом, маслом надо тебя кормить, а где я его возьму? На рынке такая цена, что спрашивать стыдно. Зарплату не дают. Рассчитываются капустой и картошкой. Да то дают, чтоб только на обед хватило. Покушал, вот и молодец. Теперь до вечера можешь идти с ребятами гулять, да далеко не заходи. Возле барака и только. А я пошла на работу.
Да, чуть не забыла. Пока ты жил у Тоньки, твоя родная тетя Фрося, моя сестра, снюхалась с приезжим оперуполномоченным капитаном. Он со своим отрядом по аулам вылавливает дезертиров, которые убегают с фронта и прячутся по горам, аулам, кишлакам. Их здесь родина, вот они сюда и бегут. Так вот, этот капитан их ловит и отправляет их обратно воевать, теперь уже на передовую. Оттуда они уже не убегут, потому что сзади них стоит полк солдат. От немца будут бежать, а сзади преграда, не пустят. Или от немца погибнут или от своих.
Так вот, Фрося соплячка еще. Девятый класс только-только закончила, а тот Яша, то есть, уполномоченный. Красавец, высокий, в плечах широкий, погоны золотые, пистолет на боку на портупее висит. Как увидела его, так сама на шею ему и прыгнула. Мать Фросина, да и моя тоже, как узнала, отлупила ее хорошенько, заперла в хате и сказала: увижу еще с ним - голову оторву. Так она ее и послушала. В окошко вылезла и убежала понятно куда. Уполномоченный выловил всех киргизов-дезертиров и подался в другие аулы вылавливать. Фрося ждала-ждала любимого капитана, так и не дождалась. Ждала письма. Дура, да у него таких Фрось по всей стране сотни. Вот и доигралась Фрося, теперь ожидает приплод. Что-то я заболталась, побежала на базу. Может быть, сегодня заставят перебирать морковку. Принесу обязательно. Она такая полезная».
Ехали они час, а может и больше, Васька не знал времени, но уже был рассвет, когда они подъехали к шумной и быстрой речке. Вода бурлила и несла за собою большие камни.
- Ты смотри, - сказала тетя Тоня, - Сколько воды прибавилось. Переедем ли мы реку, не знаю. Давай попробуем, ты, я вижу, счастливым уродился. Если переедем, значит, я была права.
«Но, родимый!» - крикнула тетя, и конь пошел по знакомому берегу. Колеса почти совсем скрылись в воде. Но в бедарке еще было сухо. Доехали они до середины реки, и в бедарке появилась вода. Тетя Тоня заметно стала нервничать, а Васька, с перепугу, потерял дар речи и только мычал и плакал. Но, постепенно стали показываться колеса. Тетя Тоня вздохнула и на лице появилась улыбка. «Вот, считай, мы и переехали, - сказала она. - Значит, ты счастливый мальчик».
Подъехали к землянке. Тетю Тоню и Ваську выбежали встречать маленькие киргизята. Они были одного роста с Васькой. По-киргизски они что-то кричали, но Васька не разобрал ни одного слова, но только понял, что они рады белому мальчику, который появился в их ауле. Тетя встала с телеги, привязала лошадь. Васька понял, что это стоянка для лошади и телеги. Потом она взяла на руки Ваську и поставила его на землю. От долгого сидения Ваську шатало, как деревце от ветра.
Тетя положила охапку сена лошади, взяла Ваську за руку и повела в землянку, киргизята - за ними, их было пять или шесть, Васька точно не разобрался. Тетя что-то сказала им по-киргизски и они побежали к себе в землянку.
Завела тетя Ваську в землянку, посадила его на топчан и сказала: «Вот здесь ты будешь спать, со мной вместе. Другой кровати, как видишь, нет. Но ничего, ты маленький, худенький, места нам с тобой хватит. Погуляй пока здесь немного, никуда не выходи, а я побежала на дойку, а то и так уже опоздала».
Васька уже несколько раз обошел всю землянку. Да и что в той землянке: топчан, стол, два плетеных из лозы стула, на полу - потертая кошма - вот и вся мебель. Надоело Ваське ходить по землянке, да она была такая крошечная, пять шагов в длину и столько же в ширину. Наверху, под самой крышей, было крошечное окно. Даже человеку трудно было бы в него влезть. Появилось солнце. Луч света стал пробиваться через окошечко. Васька стал играться с этим лучом: подставит к нему, то одну ладонь, то другую. Играл с лучом он долго. Потом ему это надоело, и он забыл, что сказала ему тетя, чтобы он не выходил из землянки.
Васька переступил порог землянки. Солнце ярко светило, и он закрыл глаза. Послышались голоса киргизят. Васька открыл глаза. Его окружили киргизята и стали кричать по-киргизски. Васька что-то стал кричать, сам не зная, что. Постепенно они познакомились, узнали, как звать друг друга. Два брата близнецы Атабай и Бутабай, их друзья - Керим, Ашот, две девочки - Гюрза и Мамлакат. Они узнали, что русского мальчика зовут Васька.
Вскоре пришла тетя Тоня. Васька испугался, что тетя будет ругать его за то, что он вышел из землянки без спроса. Но тетя ничего не сказала, только взяла его за руку и пошли они оба в землянку. Киргизята продолжали кричать и бегать вокруг землянок. А их, как Васька успел посчитать, было двенадцать штук друг от друга недалеко. Но почему-то из тех землянок никто не выходил или там никто не жил. Васька потом узнает от любопытства.
Тетя достала из-за пазухи бутылку молока и сказала: «Сейчас мы сварим из него лапшу, ты наверное уже сутки, как не брал в рот съестного, да и я уже давно не ела». Тетя быстренько разожгла примус и запахло лапшою.
Когда мы поели лапшу, тетя сказала: «Я очень устала, лягу подремаю, а ты можешь поиграть с киргизятами, они тебя не обидят, не то, что русские. Незнакомые, сразу же, изобьют до крови. Я уж на это насмотрелась. Ступай, как надо, я тебя позову». Васька с радостью выскочил из землянки и тут же стал играть с киргизятами, как будто знал их давно.
Шли дни за днями, тетя ходила доить коров. Каждый раз приносила молока, варила из него закваску. Васька заметно стал поправляться. Стал ходить в лес на гору, собирать сушняк, для того, чтобы тетя протапливала в землянке “буржуйку”, а то ночью с гор спускался холодный воздух, ведь наверху гор лежал снег, и его снизу хорошо было видно. Он там лежал всю зиму и даже летом весь не успевал стаивать.
Васька почти за месяц научился разговаривать по-киргизски. Считать умел до ста, знать все слова, которые произносили киргизята и что они обозначают.
В ауле взрослых киргизов не было, всех взяли воевать с немцами. Остались только старики и несколько молодых киргизок, которые выращивали коров и их доили. Молоко в бидонах отвозили на больших телегах на молочный завод. Там его перерабатывали и всю продукцию отправляли в город Фрунзу. Так говорила тетя Тоня.
Привык Васька жить в ауле. Было ему там лучше, чем где-либо. Был Васька не голодный. Тетя никогда на него не ругалась, даже наоборот, говорила: «Сиротинушка ты бедненький. Что ждет тебя, да и меня - неизвестно. Вот я замужем за твоим родным дядей. Сейчас идет война. Его забрали давно в армию, но писем он не пишет. Присылал как-то одно письмо, но из него я поняла, что он где-то в тылу, ремонтирует разбитую военную технику, а где - не написал, видать, военная тайна. Но мое сердце чувствует, что он врет. Да и до войны мы с ним не очень-то хорошо жили. Он изменял мне, да и руки иногда поднимал. Правда, бить, чтобы не слукавить - не бил, приходилось больно от его пощечин».
Прошел еще месяц. Васька вовсю подружился с киргизятами. Стал ходить с ними до бурной реки Каркары, но в воду боялся заходить, а то унесет как щепку, да тетя говорила «если увижу тебя возле реки, сразу отвезу к тете Уле. Да Васька и сам боялся этой шумной и бурлящей реки. Подойдет к ней, метров за двадцать, посмотрит немного, да и назад, к землянке. А землянка была далеко, около часа до ней ходьбы.
Тетя Тоня целый день на работе. Она не только доит коров. Она их кормит, убирает навоз: вывозит ручной тяжелой тачкой во двор и складывает на навозную гору, из-под которой вытекает вонючая жижа. Приходит с работы поздно ночью, кормит Ваську, а потом валится на топчан и засыпает как убитая.
Сегодня проспал Васька, встал поздно. Хотел с киргизятами пойти на речку, но они ушли раньше и не позвали Ваську. Васька полдня бродил около землянки. Видит, идет тетя Тоня какая-то побитая, сгорбленная, смотрит в землю, никого не замечает. Вот, она у землянки. Подняла глаза и увидела Ваську.
- А вот и ты, племянничек.
Васька услышал в ее голосе тоску и отчаяние. У нее на глазах появились слезы. Тетя сказала, смотря Ваське в глаза: «Вот, что, милый Вася. Вскоре нам придется расстаться. Привыкла я к тебе, как к родному сыну. Но отвыкать придется труднее. Завтра я отвезу тебя туда, откуда привезла. У меня вышли неприятности с твоим дядькой, то есть, с моим бывшим мужем. Оказывается, он предал меня. Женился на другой. Вот, уже год как живет с ней и мне об этом даже слова не написал. А я верила ему. Он клялся мне, что никогда меня не разлюбит. Ну что ж, я женщина крепкая, да и характером и красотой уродилась неплохая. Так, что, увезу тебя обратно к тетке родной, а сама подамся в город, там где-нибудь найду работу. Я еще молодая. Встречу свою судьбу. Так что, Васек, попрощайся с киргизятами и завтра рано в путь».
Переехали они речку благополучно. Вода спала. Таяние снега на горах уменьшилось, ручьи многие пересохли, а в остальных воды стало меньше, вот и речка обмельчала. Васька загрустил, все посматривает на тетю Тоню, а у самого слезы на глазах, все их рукавом утирает, делает вид, что слез нет. Но тетя Тоня все видит, да и сама нет-нет, да и слезу роняет частенько. Но что поделаешь - дите чужое, да если бы был круглый сирота, то могла бы взять с собой, да усыновила бы. А то закончится война, придет с фронта Кондрат, разыщет, где живу, да и заберет сына. Она расставания не выдержит, так привязалась к Ваське, что сердце сейчас ноет, а как будет отдавать Ульке, так хоть забегай не знаю куда.
По приезду к тете Уле тетя Тоня рассказала ей свое горе. Попрощалась со всеми. С Васькой - особенно. Взяла его на руки, крепко обняла, целовала и плакала: «Прости, что бросаю, сиротинушку. Вряд ли, когда увидимся.»
Пророчество тети Тони сбылось. Васька больше с ней не встречался никогда, а всю жизнь любил ее и помнил ее всегда. Ее ласковую, добрую, приветливую, милую. Любил ее как мать. Потому что мать свою не помнил.
Тетя Уля посмотрела на Ваську и сказала с ненавистью: «Ну, пусть пока поживет у меня, а потом видно будет.» Жил Васька у тети Ули недолго. Кормила она его так, как прежде. Наварит пшеницы, потолчет скалкой, посолит, наложит в мелкую тарелку, поставит на пол и приговаривает: «Последнее приходится отрывать от родной доченьки. Но что поделать, родня все же». В дочке дает все сытное, да вкусное. Васька сидит на полу, ест толченую кашу, она в горле застревает, не вкусная, не доваренная. Васька знает, что есть надо, а то, ноги совсем носить не будут.
Заболел Васька тифом. Отправили его в лазарет, в горы. Думали, что так и умрет. Две недели не ел, не пил - не хотелось. Давали какую-то похлебку, но от нее Ваську тошнило, и он отворачивался, когда ему подносили такую еду. Но прошли две недели, и Васька пошел на поправку. Стал становиться на тоненькие как соломинки ножки. Потом делал шаг, второй, и пошел по двору, глотая свежий воздух. Стал потихоньку кушать, тошнота прошла.
Почувствовал Васька, что стал выздоравливать. Вскоре приехала за ним тетя Уля. Врач сказал, что смерть миновала, будет жить. Нужно только хорошо кормить: молоко, масло, хлеб, желательно меду хоть стакан, иначе не выживет, если будут кормить похлебкой. Тетя Уля слушала врача, а сама думала: «Сейчас будет ему и мед, и масло и молоко. Моя доченька этого не есть, а ему - подавай!»
Ничего не сказала тетя Уля врачу, посадила Ваську на трясучую, без рессор, бричку и повезла к себе в совхозный барак на голый топчан. Привезла домой, посадила за стол, насыпала картофельного супа, отрезала кусочек хлеба и сказала: «Ешь, племянничек, поправляйся. Врач сказал, что теперь болеть не будешь, будешь поправляться». Ест Васька похлебку, а слезы так и льются в тарелку с супом. Зачерпнет ложкой суп и в рот, а суп изо рта выливается. В горле образовался какой-то комок и дышать стало трудно. Позади стоит тетя Уля и ворчит, как на собачонка: «Что нюни распустил? Не вкусный суп. У тети Тони, небось, все слаще было. Конечно, она на дойной ферме работала, в молоке, да в масле купалась. Видела ее груди налитые, как у дойной коровы, лицо румяное, да круглое, как утреннее солнышко. Пожил у ней, насладился жизнью. Теперь только будешь вспоминать. Хорошее быстро проходит. Давай, доедай суп, а то остынет, совсем плохим покажется».
У Васьки в горле спазм прошел, он перестал плакать, успокоился. Вспомнил, как тетя Тоня кормила его вкусной кашей и стал медленно кушать. «Вот, тетя Тоня, да, кстати, она тебе не родная, замужем была за твоим дядей Васей. Тоже, профура. Жила бы себе в ауле. Там глушь, все есть, и еда, и природа красивая, речка, горы. Нет, надо срываться. А куда? В город. Да там голод, работы нет. Вот возьми меня. Работаю я на овощной базе. Вонище, как с утра надену резиновые сапоги, так пока не стемнеет, не снимаю. Перебираю гнилую картошку, ножом срубаю с кочанов капусты гнилые листья, и так целый день. Руки все в шрамах, гноятся. А что поделаешь, не одна я такая. Там на базе все такие, еле ноги носим. А то эшелон уже сутки стоит не заполненный овощами. Вот, мы с носилками туда-сюда. Не успеют один эшелон отправить, другой дожидается. Вот так-то, Вася, не обижайся, что я тебя одной гнилой картошкой кормлю, другие и этого не едят.
Вот, врач говорил, медом, маслом надо тебя кормить, а где я его возьму? На рынке такая цена, что спрашивать стыдно. Зарплату не дают. Рассчитываются капустой и картошкой. Да то дают, чтоб только на обед хватило. Покушал, вот и молодец. Теперь до вечера можешь идти с ребятами гулять, да далеко не заходи. Возле барака и только. А я пошла на работу.
Да, чуть не забыла. Пока ты жил у Тоньки, твоя родная тетя Фрося, моя сестра, снюхалась с приезжим оперуполномоченным капитаном. Он со своим отрядом по аулам вылавливает дезертиров, которые убегают с фронта и прячутся по горам, аулам, кишлакам. Их здесь родина, вот они сюда и бегут. Так вот, этот капитан их ловит и отправляет их обратно воевать, теперь уже на передовую. Оттуда они уже не убегут, потому что сзади них стоит полк солдат. От немца будут бежать, а сзади преграда, не пустят. Или от немца погибнут или от своих.
Так вот, Фрося соплячка еще. Девятый класс только-только закончила, а тот Яша, то есть, уполномоченный. Красавец, высокий, в плечах широкий, погоны золотые, пистолет на боку на портупее висит. Как увидела его, так сама на шею ему и прыгнула. Мать Фросина, да и моя тоже, как узнала, отлупила ее хорошенько, заперла в хате и сказала: увижу еще с ним - голову оторву. Так она ее и послушала. В окошко вылезла и убежала понятно куда. Уполномоченный выловил всех киргизов-дезертиров и подался в другие аулы вылавливать. Фрося ждала-ждала любимого капитана, так и не дождалась. Ждала письма. Дура, да у него таких Фрось по всей стране сотни. Вот и доигралась Фрося, теперь ожидает приплод. Что-то я заболталась, побежала на базу. Может быть, сегодня заставят перебирать морковку. Принесу обязательно. Она такая полезная».