(no subject)
Очередное 13 ноября, 34-ое по счету для тебя и третье для меня. И без малого 1000 дней, проведенных без тебя. Я уже не задумываюсь, на каком языке говорить с тобой в своих мыслях. Я знаю, что теперь ты слышишь и понимаешь любой язык. Я знаю, для того, чтобы ты меня услышал, мне даже не обязательно облекать мои мысли в словесную оболочку. Но делаю это - не для тебя, но для себя. Просто чтобы хотя бы слова о тебе воплотились в нечто видимое, реальное, пусть всего лишь графически, но существующее.
Можно, конечно, написать много бесполезных, красивых слов о том, что в нашей памяти ты продолжаешь оставаться таким же молодым, веселым и, да, живым (не люблю теперь это слово), но тебя же невозможно теперь обмануть, да и себя невозможно тоже. Я тебя помню, Дин, я помню до последней черточки, но от этого мне не меньше хочется увидеть тебя, почувствовать тепло твоих рук, провести ладонью по твоим волосам. Я люблю тебя и с каждым днем все больше, потому что теперь вся любовь живет только во мне и не с кем делить ее пополам.
Я не стану писать тебе про детей и про родителей. Первые счастливы, потому что почти тебя не помнят , и я думаю, как бы ужасно это не звучало, думаю, ты этому рад. Потому что больше всего на свете ты боялся причинить боль своим близким. Твоим детям легко и спокойно, они счастливы, они пока не понимают. Что до родителей, не мне тебе рассказывать. Райнгольд каждый день после обеда ходит к гимназии «встречать своих мальчиков». И каждый раз возвращается один, виновато опустив голову. Я не знаю, возвращается ли к нему в эти моменты осознание реальности или же его разум надежно оберегает исстрадавшееся сердце. Все соседи привыкли к этому ежедневному моциону и избегают вопросов. Как избегает их и Марина. Ей тяжело, ты и сам видишь, в окружении двух призраков и седой молчаливой тени.
Нити твоей души прочно переплелись с нашими, с душами всех, кто любил и продолжает любить тебя. Прости нас, что мы не в силах отпустить тебя. Мучительно больно всякий раз задевать эту нить, как не затянувшуюся рану. Но это плата за твою любовь. За чувство, которое дано далеко не каждому и за нереальное, неземное счастье, которое способен был подарить только ты. Мне больно, но я тебя люблю.
С Днем Твоего рождения, мой ангел Даниель.
Можно, конечно, написать много бесполезных, красивых слов о том, что в нашей памяти ты продолжаешь оставаться таким же молодым, веселым и, да, живым (не люблю теперь это слово), но тебя же невозможно теперь обмануть, да и себя невозможно тоже. Я тебя помню, Дин, я помню до последней черточки, но от этого мне не меньше хочется увидеть тебя, почувствовать тепло твоих рук, провести ладонью по твоим волосам. Я люблю тебя и с каждым днем все больше, потому что теперь вся любовь живет только во мне и не с кем делить ее пополам.
Я не стану писать тебе про детей и про родителей. Первые счастливы, потому что почти тебя не помнят , и я думаю, как бы ужасно это не звучало, думаю, ты этому рад. Потому что больше всего на свете ты боялся причинить боль своим близким. Твоим детям легко и спокойно, они счастливы, они пока не понимают. Что до родителей, не мне тебе рассказывать. Райнгольд каждый день после обеда ходит к гимназии «встречать своих мальчиков». И каждый раз возвращается один, виновато опустив голову. Я не знаю, возвращается ли к нему в эти моменты осознание реальности или же его разум надежно оберегает исстрадавшееся сердце. Все соседи привыкли к этому ежедневному моциону и избегают вопросов. Как избегает их и Марина. Ей тяжело, ты и сам видишь, в окружении двух призраков и седой молчаливой тени.
Нити твоей души прочно переплелись с нашими, с душами всех, кто любил и продолжает любить тебя. Прости нас, что мы не в силах отпустить тебя. Мучительно больно всякий раз задевать эту нить, как не затянувшуюся рану. Но это плата за твою любовь. За чувство, которое дано далеко не каждому и за нереальное, неземное счастье, которое способен был подарить только ты. Мне больно, но я тебя люблю.
С Днем Твоего рождения, мой ангел Даниель.