Юрико-чан сидит и нервно точит онигири*. Она похожа на испуганного мышонка - маленькая, щупленькая и тихая. Волосы собраны в хвостик, из-за ушей не выбивается ни одна прядь - только челка опасно нависает над глазами. Еще месяц назад эти глаза смотрели в будущее с оптимизмом, а сегодня опущены в стол. На Юрико-чан черный костюм и белая рубашка - ни малейшего отхода от дресс-кода она себе не позволяет. Девочка только устроилась в компанию и пока не решается нарушить строгие предписания кадровиков. В костюме она выглядит еще меньше и еще несчастнее.
- Юрико, как дела? - я сажусь напротив и достаю из пакета бутылку зеленого чая и булку. На онигири у меня в последнее время аллергия.
Девочка отрывается от рисового колобка и поднимает взгляд на меня. Такое ощущение, что если бы я не подала голоса, она бы меня не заметила. Вижу, что дело плохо и Юрико надо приободрить - улыбаюсь ей своей коронной ободряющей улыбкой, той самой, которую я каждый раз натягивала, выкрикивая посетителям нашего захолустного цукубского бара "Ирассяимасэ"**. Их тоже надо было приободрять - они, как и Юрико, познали все прелести рабской офисной жизни и от этих прелестей были не в восторге.
- Я устала, - выдает мне Юрико с таким видом, будто она рыла траншеи в Сибири, стуча лопатой по промерзшей земле без рукавиц.
- А ты разве не отдыхала в Голден Вик***? - я прекрасно знаю, что ее не было в офисе ни вчера, ни позавчера, ни позапозавчера, потому что в отличие от Юрико, я протирала кресло в башне из стекла и бетона на протяжении всех трех государственных праздников.
- Отдыхала. Но мне этого оказалось недостаточно.
- А воообще как дела?
- У меня болезнь пятого месяца, - говорит Юрико с таким видом, будто у нее диагностировали что-то несовместимое с жизнью.
- Чего-чего у тебя? - я чуть не давлюсь своей булкой.
Видя замешательство на моем лице, девочка начинает выходить из сумрака - у нее появляется шанс просветить глупую иностранку, а это занятие обычно приносит японцам ни с чем несравнимое удовольствие.
Как только Юрико принимается рассказывать о загадочном недуге, у меня случается дежавю. О болезне пятого месяца я впервые услышала от остеопата. Ну и бред, подумала я тогда и забыла.
Дело было в марте. Эбисава-сан долго бился над моим позвоночником - гранит наук, который я усердно грызла, серьезно попортил мой хребет. После защиты я решила, что хватит ходить кособокой, и доверила свою спину профессионалу. Во время последнего сеанса остеопат меня успокоил - с искривлением мы справились.
- Можешь эпизодически ходить на массаж, если шея начнет ныть. Думаю, в мае месяце снова увидимся.
- Почему в мае? - спросила я его, вставая с кушетки.
- Начнется у тебя болезнь пятого месяца и ноги сами приведут тебя ко мне, - заговорщически ответил врач.
- Болезнь пятого месяца?
- Типичная японская болезнь пятого месяца. Ты с ней раньше не сталкивалась?
Я мотаю головой и радуюсь, что ничего не хрустит.
- У вас в России нет болезни пятого месяца?
- Неа, - ну хоть какой-то заразы у нас нет, и на том спасибо.
Эбисава-сан, готовый было меня покинуть, начинает сеанс просвещения гайдзина****. Выясняется, что ни один японец не застрахован от таинственной болезни пятого месяца. И студенты, и клерки каждый год мучаются, но не могут побороть страшного зверя. Речь идет о банальной хандре, апатии и депрессухе, которые, словно стервятники, налетают на жителей четырех островов именно в мае. Русскому человеку не понять, как в мае месяце можно страдать - у нас цветет сирень, пахнет шашлыками, гремят военные марши, начинается дачный сезон. Мы наконец-то убираем в шкаф зимнюю одежду, относим лыжи в гараж и наслаждаемся теплыми вечерами. Мы любим даже майские грозы, мы вообще любим месяц май. И только сильные личные потрясения способны вогнать нас в думы о тленности и бренности мироздания. Мы можем стоять в многочасовой пробке на Ярославке накануне праздников и на чем свет стоит поносить дачников, мы можем жаловаться, что в цветочном гвоздики продают втридорога, но положа руку на сердце эти и другие мелочи в мае не сильно портят нам жизнь. Пятый месяц дарит нам ощущение радости, и даже слезы, наворачивающиеся на глаза 9 мая, это никак не слезы отчаяния.
Что не так с этими японцами, думаю я. Неужели их опавшая сакура так расстраивает? Или они впадают в уныние впреддверии сезона дождей?
Ответ лежит на поверхности. Учебный и финансовый год в Стране восходящего солнца начинается в апреле. Детки идут в школу, студенты в университет, а офисный планктон ставит перед собой грандиозные цели и задумывается о том, на что потратить следующий бонус. Первый месяц новой жизни (да если даже и старой) обычно насыщен событиями и впечатлениями. В школах и универах молодняк ждут новые преподы, новые пары, новые тетрадочки и карандашики. Школьницы приноравливаются к новой форме - пытаются надеть юбку так, чтобы все видели их острые коленки, а если повезет и бледные бедра. Через месяц новые карандашики перестают радовать, а на смену юбочному челленджу приходят куда более серьезные задачи - не за горой тесты и экзамены. Работяги, весь апрель кутившие с коллегами в идзакаях и караоке, валявшиеся на клеенках в парке Ёёги в окружении пустых банок "Асахи" и лепестков сакуры, спускаются с небес на землю. Начальство, еще вчера хлопавшее тебя по плечу, заказывая десятый стакан пива в накуренном барчике на Синдзюку, начинает щелкать тебя по носу, намекая, что работать можно было бы и больше, да и денег в конторку приносить тоже. Суровые трудовые будни ничто не скрашивает, чувствуется острая нехватка впечатлений, о себе дает знать хронический недосып. Тащась в переполненной электричке в офис, раб 21 века проклинает тот день, когда родился на свет. Ему тоскливо. Ему плохо, его ожидания не оправдались, а пожалеть его, бедного, совсем некому, потому что соседи по оупэн-спэйсы тоже носят в себе вирус пятого месяца. Вирус долго спал, но подогретый чередой выходных, когда появилось время задуматься о судьбе-злодейке, запустил рецидив.
Все это кажется бредом сивой кобылы. Однако, на пятничном номикае***** многие признались мне, что тяжело больны.
- Гамбаттэ кудасай******, - отвечала я каждому коллеге, стараясь не закатывать глаза. Май - мое любимое время года, а чужое нытье о том, как трудно жить, заразно. Трудно жить в России зимой, когда света белого не видишь: идешь на работу - еще темно, возвращаешься с работы - уже темно, а дорожку до офиса еще как назло посыпали реагентами.
Похоже на развод наивного иностранца, подумала я в какой-то момент, но мысли о майской хандре не давали мне покоя весь вечер. Оказалось, что в японской википедии есть страничка, посвященная этому недугу.
Если копнуть глубже, выясняется, что речь идет о настоящей эпидемии. Судя по статистике японского кабинета министров, именно в мае на островах подскакивает число самоубийств. Больше, чем в мае, счеты с жизнью сводят только в марте, последнем месяце учебного и финансового года, когда принято подводить итоги, а итоги часто бывают неутешительными.
Иными словами, майская болезнь не байка, выдуманная Юрико-чан, которая никак не может привыкнуть к своему новому социальному статусу, а серьезная проблема, решить которую японцы не в состоянии. Чтобы побороть опасный синдром, нужно перекроить всю систему, а это невозможно.
Учитывая масштаб бедствия, японцам надо бы прописать в трудовом кодексе, что каждый работяга может взять в мае отгул, а то и два, причем за счет компании. Существует же там статья о том, что прекрасные дамы имеют право на оплачиваемый выходной каждый месяц в связи с женской физиологией.
Пока идею никто не лоббирует, нам остается только закидываться шоколадками, чтобы искусственно подстегнуть выброс эндорфинов.
* Онигири - рисовый колобок с наполнителями или без.
** "Ирассяимасэ" - "Добро пожаловать!"
*** Японский аналог наших майских праздников. Четыре выходных в конце апреля - начале мая.
**** Гайдзин - иностранец
***** Номикай - попойка/пьянка/вечеринка
****** "Гамбаттэ кудасай" дословно переводится как "Старайтесь!"/"Не сдавайтесь!"/"Крепитесь!", по употреблению близко нашему "Желаю удачи!"