Битлз. История Великой группы. Часть 3. Пункт 1. Родители Пола Маккартни.
Пол Маккартни в детстве. Фото из доступных источников.
Пол - Джеймс Пол Маккартни - родился 18 июня 1942 года в платном родильном отделении Уолтонской больницы в Ливерпуле - единственный из битлов, кому в день рождения досталась такая роскошь. Пол происходил из обычной рабочей семьи, война была в разгаре. Пол появился на свет божий с таким шиком потому, что его мать прежде работала в этом родильном отделении медсестрой. Когда она вернулась рожать Пола, своего первенца, с ней носились как с кинозвездой.
Мать Пола, Мэри Патриша, бросила работу в больнице годом раньше, выйдя замуж за отца Пола, и стала работать патронажной сестрой.
Джим Маккартни, отец Пола, четырнадцатилетним мальчишкой пошел работать разносчиком образцов в ливерпульскую компанию «А. Ханней и Ко» на Чепел-стрит, которая занималась куплей-продажей хлопка. Он родился в 1902 году; у него было два брата и четыре сестры.
Начиная с XVIII века процветание Ливерпуля в значительной степени основывалось на хлопке, который прибывал морем из обеих Америк и Азии и продавался на текстильные и одежные фабрики по всему британскому северу.
Все считали, что Джиму крупно повезло, когда после школы он устроился в хлопковую компанию. Хлопковая промышленность цвела, а Ливерпуль был центром поставок хлопка на прядильные фабрики Ланкашира. Считалось, что если пристроился к хлопковому делу, значит обеспечил себя на всю жизнь.
Джим устроился к одним из старейших в городе перекупщиков хлопка, A. Hannay & Son, в качестве “мальчика по образцам” - он развозил экземпляры новоприбывшего товара на пробу потенциальным покупателям. В дополнение к своему недельному жалованью в 6 шиллингов (30 пенсов), он приторговывал программками для расположенного в Эвертоне концертного зала “Тиэтр Ройал” и иногда управлял сценическим прожектором - освещал главных исполнителей в особо важные моменты.
Разносчиком Джим Маккартни бегал по клиентам, показывал им образцы хлопка, которые могли их заинтересовать. «Ханней» импортировала хлопок, сортировала, а затем продавала на прядильные фабрики.
Джим хорошо справлялся с работой, и в 28 лет его повысили до продавца. Считалось, что это большое достижение для простого парня. Обычно продавцами становились выходцы из среднего класса. Джим всегда был одет с иголочки и не без щегольства, и у него было доброжелательное, открытое лицо.
На новой должности он получал 250 фунтов в год. Не блестяще, но жить можно.
Джим оказался слишком молод для Первой мировой войны и слишком стар для Второй, хотя, говоря по правде, его все равно не призвали бы: в десять лет, свалившись со стены, он повредил барабанную перепонку и был глух на одно ухо. Однако его сочли годным для военных работ. В войну, когда хлопковая биржа закрылась, Джима направили в Нейпирс на инженерные работы.
Несмотря на частичную глухоту, у Джима оказался природный музыкальный слух, благодаря чему он самоучкой освоил трубу и пианино. Сразу после Первой мировой, служить на которую его не взяли по молодости, он собрал полупрофессиональный танцевальный оркестрик, где на тромбоне также играл его старший брат Джек.
В самом начале они выступали в черных масках, как у Зорро, и назывались Masked Music Makers, однако в концертной духоте краситель с масок растекался по лицу, так что они поспешно сменили имидж и перекрестили себя в Jim Mac Jazz Band. Оркестр играл на местных танцах, а иногда и аккомпанементом к немым фильмам, импровизируя мелодии, чтобы те соответствовали происходящему на экране. У отца и у брата Джека были хорошие певческие голоса, но сам Джим и не пытался петь, предпочитая держаться своей “дудки”. На сохранившейся в семье фотографии запечатлен Jim Mac Jazz Band образца двадцатых годов, в смокингах и рубашках с воротниками-“бабочками”, с большой группой поклонниц и басовым барабаном в центре - почти в точности как в будущем у сержанта Пеппера. Тонкое лицо и приподнятые брови бэндлидера - еще одно предвестие будущих невероятных событий.
К началу Второй мировой в 1939 году Джиму было 37 лет и, несмотря на все поиски невесты со стороны матери и пяти сестер, он явно чувствовал себя комфортно в роли “убежденного холостяка”. В компании Ханнея он дослужился до агента по продажам и теперь делил свое время между ливерпульской Хлопковой биржей на Олд-стрит и доками, где выгружали партии товара, иногда наведываясь к клиентам на фабриках в Манчестере, в 35 милях к востоку. В его обязанности входила проверка длины хлопковых волокон - чем длиннее волокно, тем более продукт подходит для прядения. Несмотря на поврежденное ухо, Джим научился классифицировать сырье по звуку. “Он мог потереть комок хлопка о здоровое ухо и тут же определить сорт”, - вспоминает его приемная дочь Рут Маккартни.
Ливерпуль, будучи главным британским портом для приема продовольственных конвоев с Атлантики и крупным центром производства вооружений, оказался одной из главных мишеней для гитлеровского люфтваффе и пережил бомбежки, по разрушительности почти не уступавшие лондонским. Джим был староват для армии, да к тому же имел инвалидность по слуху, поэтому, когда Ханней закрыл свой бизнес на время войны, он встал за токарный станок на военном заводе, а в ночные смены дежурил добровольным пожарным.
Однажды во время визита к своей овдовевшей матери в Норрис-Грин он познакомился с медсестрой, такой же, как он, ирландкой, по имени Мэри Патришия Мохин, - она была соседкой его сестры Джин по пансиону. Хотя худшие месяцы ливерпульского “блица” остались в прошлом, налеты иногда еще случались. Как раз когда Джим и Мэри знакомились друг с другом, завыли сирены, и им пришлось продолжить разговор в “андерсоновском” бомбоубежище во дворе. Пока они прятались под тонкими сводами из рифленого железа, прижавшись друг к другу, “джентльмен Джим” наконец влюбился.
Отец Мэри Оуэн, который зарабатывал доставкой угля на дом, был уроженцем графства Монахан, перебравшимся в Англию на рубеже веков и сменившим свою фамилию Мохан на не столь явно ирландскую Мохин. Свою мать - печальное предзнаменование будущих событий - Мэри потеряла в десятилетнем возрасте, оставшись с двумя братьями, Уилфредом и Биллом (две ее сестры умерли еще в детстве). Отец женился, завел новую семью, но мачеха не любила Мэри, и той скоро пришлось начать самостоятельную жизнь.
С такой историей, пожалуй, неудивительно, что она сделала своим призванием заботу о других. В четырнадцать лет Мэри устроилась медсестрой-стажером в больницу на Смитдаун-роуд. Впоследствии, пройдя трехлетнее обучение в больнице “Уолтон дженерал” на Райс-лейн, она получила диплом медицинского работника и уже в двадцать четыре года стала старшей медсестрой.
Когда Мэри познакомилась с Джимом Маккартни, ей был тридцать один год - возраст, в котором большинство тогдашних незамужних женщин уже смирялись с пожизненным статусом старой девы. Но для стоявшего на пороге сорокалетия Джима эта женщина с ее кротким, мягким характером и типично ирландской миловидностью - того сорта, что предполагал наличие в роду испанцев или итальянцев, - представляла очень удачную партию. Тем не менее инициативу в процессе ухаживания взяла на себя именно Мэри. “Папа рассказывал, что мама ему очень нравилась и он с ней долго ходил на свидания, - вспоминал позже Пол. - Потом вдруг понял, что она его все время просит брать с собой на танцы… Ходит по всяким увеселительным заведениям, хотя сама не из таких. Оказалось, что это потому, что там играл отец. Она везде за ним бегала, прямо как фанатка. [Позже] я уже стал думать: «Боже мой, так вот откуда у меня все это!»”
Роман мог закончиться, почти не начавшись, ибо Мэри воспитывалась в католичестве, а Маккартни были протестантами. Среди ирландского населения Ливерпуля межконфессиональная вражда была не менее острой, чем на оставленной родине; и католики, и “оранжисты” устраивали показательные парады и шествия, которые обычно заканчивались насилием, а смешанные браки вызывали осуждение с обеих сторон. Однако Мэри по сути была лишена тесного семейного круга, и мешать ее решению было некому. Плюс Джим заявил, что он агностик. В апреле 1941 года они поженились в католической церкви Св. Свитина.
Их первый ребенок, мальчик, родился 18 июня следующего года в больнице “Уолтон дженерал”. Мэри когда-то была старшей сестрой в здешнем родильном отделении, поэтому ей сделали подарок в виде места в частной палате. Когда ребенок появился на свет, из-за гипоксии мозга у него случилась белая асфиксия и всем показалось, что он не дышит. Акушер уже приготовился объявить о смерти, когда ассистирующая сестра, хорошо знавшая Мэри и такая же католичка, стала усердно молиться; через несколько мгновений младенец ожил.
Джим дежурил по пожарной части и добрался до больницы лишь несколько часов спустя, когда ребенок уже вовсю дышал и перестал быть мертвенно-бледным. “Он был с одним открытым глазом и клекотал, как птица, - вспоминал потом его отец с истинно ливерпульской бесцеремонностью. - Когда его подняли мне показать, он был похож на кусок мяса с бойни”.
Услышав о чуде, случившемся ранее, Джим не стал возражать, когда Мэри захотела крестить ребенка по католическому обряду. В качестве первого ему дали имя отца и прадеда - Джеймс, а в качестве среднего - имя святого Павла, под которым он и станет всем известен.
Однажды, когда Пол возился в садике у дома, мать заметила у него на лице пятна грязи и заявила, что отсюда надо переезжать. Работа в «Нэпире» на заводе, выпускавшем двигатели «нэпир сейбр» для истребителей, приравнивалась к службе в военно-воздушных силах, и Джим получил дом в Уоллеси, в квартале Ноузли. Там стояли муниципальные дома, но часть из них резервировалась для рабочих министерства авиации. «Мы их называли полудомиками - такие крохотные хилые домишки, внутри голая кирпичная кладка. Но с малым ребенком это лучше меблирашек».
Работа Джима в «Нэпире» закончилась раньше, чем война, и его перевели временным инспектором в санитарный отдел Ливерпульской корпорации - Джим обходил вверенную ему территорию, следя за тем, чтобы мусорщики работали как полагается.
Корпорация платила немного, Мэри снова занялась патронажем и работала, пока в 1944 году у нее не родился второй сын Майкл.
Но работа медицинской сестры нравилась ей больше, чем патронаж. Он слишком напоминал офисную работу с девяти до пяти. В конце концов Мэри вернулась к акушерству. Взяла две ставки акушерки по месту жительства - в ее обязанности входил уход и присмотр за всеми беременными, проживавшими на ее территории. Ко всему этому прилагался муниципальный дом. Ее первый участок был на Вестерн-авеню в Спике, второй на Ардвик-роуд. Мэри вызывали каждую ночь.
Джим говорит, его жена работала слишком много, больше, чем следовало бы, но она всегда была чересчур добросовестной.
Хотя мальчики не знали своих дедушки и бабушки по отцу, дядь и теть с его стороны у них было предостаточно: два брата Джима, Джек и Джо, и четыре сестры, Иди, Энни, Милли и Джинни. Высокий, романтически эффектный дядя Джек, когда-то игравший на тромбоне в Jim Mac Jazz Band, а теперь собиравший арендную плату для ливерпульского муниципалитета, из-за отравления газом в Первую мировую мог говорить только шепотом. Тетя Милли вышла замуж за одного из коллег Джима по Хлопковой бирже, Альберта Кендала, так что у Пола действительно имелся “дядя Альберт”, которого он позже вставит в песню. Бедокуром в семье слыл муж тети Иди, Уилл Стэплтон. Он работал корабельным стюардом и, как большинство представителей этой профессии, безоглядно воровал на службе, в конец концов угодив на три года в тюрьму за кражу 500 фунтов из груза банкнот, переправлявшихся в Западную Африку. Еще один член семьи Маккартни вновь испытал все прелести жизни за решеткой только пятьдесят лет спустя.
В возрасте шести-семи лет Пол уже был известен своим “сильным, чистым” голосом и что ему всегда доставались главные партии в школьных концертах и постановках, а также в рождественских песнопениях. Унаследовавший отцовскую страсть к музыке, он инстинктивно подстраивался вторым голосом к певцам, которых слышал по радио. Джим задумал пристроить одиннадцатилетнего Пола хористом в Ливерпульский собор - монументальное здание из песчаника, возвышающееся над городом, которое каким-то образом выстояло посреди гитлеровских бомб. Пол оказался одним из 90 мальчиков, пришедших на отбор и исполнявших перед музыкальным директором собора Роналдом Воуном рождественский гимн “В городе царя Давида”. Когда подошла его очередь, что-то заставило Пола специально сбиться на высокой ноте, которую он совершенно спокойно мог взять, и его забраковали. Пройдет еще почти сорок лет, прежде чем собор снова откроет для него свои двери.
Продолжение следует…