Отцы и дети
- Сегодня я сижу да читаю Пушкина… помнится, «Цыгане» мне попались… Вдруг Аркадий подходит ко мне и молча, с этаким ласковым сожалением на лице, тихонько, как у ребенка, отнял у меня книгу и положил передо мной другую, немецкую… улыбнулся, и ушел, и Пушкина унес.
- Вот как! Какую же он книгу тебе дал?
- Вот эту.
И Николай Петрович вынул из заднего кармана сюртука пресловутую брошюру Бюхнера, девятого издания. Павел Петрович повертел ее в руках.
- Гм! - промычал он. - Аркадий Николаевич заботится о твоем воспитании. Что ж, ты пробовал читать?
- Пробовал.
- Ну и что же?
- Либо я глуп, либо это все - вздор. Должно быть, я глуп.
Стрепсиад
Из-за чего и почему мы начали ругаться,
Вам расскажу. Мы закусить решили, как известно.
Тут в руку лиру взять его я попросил и песню
Поэта Симонида спеть: "Барашек, Крий, попался".
А он сказал, что песни петь за чашей, под кифару,
Обычай устаревший, баб забота, мукомолок.
Фидиппид
Неправ ли был я, наскочив с руками и с ногами
На старика? Заставить петь! Кузнечики мы, что ли!
Стрепсиад
Вот те же самые повел и за едой он речи,
Сказал к тому ж, что Симонид - писатель очень
скверный.
С трудом, но все-таки себя я удержал от злости.
Я попросил его тогда взять миртовую ветку
И из Эсхила мне прочесть. А он ответил тут же:
"Эсхила почитаю я первейшим из поэтов
По части шума, болтовни, нескладности и вздора".
Вскипело сердце у меня, представите вы сами,
Но гнев в себе я подавил, сказал: "Тогда, голубчик,
Из новых что-нибудь мне спой, из песен философских".
Из Еврипида говорить тут начал он, о брате,
С родной сестрой, избави бог, бесстыдно переспавшем.
Тут удержаться я не мог. Накидываюсь в злости
С проклятьем, с криком на него. Потом, как уж ведется,
На слово - слово, брань - на брань, он вскакивает с места
И ну душить, и ну давить, и мять меня, и тискать!
- Вот как! Какую же он книгу тебе дал?
- Вот эту.
И Николай Петрович вынул из заднего кармана сюртука пресловутую брошюру Бюхнера, девятого издания. Павел Петрович повертел ее в руках.
- Гм! - промычал он. - Аркадий Николаевич заботится о твоем воспитании. Что ж, ты пробовал читать?
- Пробовал.
- Ну и что же?
- Либо я глуп, либо это все - вздор. Должно быть, я глуп.
Стрепсиад
Из-за чего и почему мы начали ругаться,
Вам расскажу. Мы закусить решили, как известно.
Тут в руку лиру взять его я попросил и песню
Поэта Симонида спеть: "Барашек, Крий, попался".
А он сказал, что песни петь за чашей, под кифару,
Обычай устаревший, баб забота, мукомолок.
Фидиппид
Неправ ли был я, наскочив с руками и с ногами
На старика? Заставить петь! Кузнечики мы, что ли!
Стрепсиад
Вот те же самые повел и за едой он речи,
Сказал к тому ж, что Симонид - писатель очень
скверный.
С трудом, но все-таки себя я удержал от злости.
Я попросил его тогда взять миртовую ветку
И из Эсхила мне прочесть. А он ответил тут же:
"Эсхила почитаю я первейшим из поэтов
По части шума, болтовни, нескладности и вздора".
Вскипело сердце у меня, представите вы сами,
Но гнев в себе я подавил, сказал: "Тогда, голубчик,
Из новых что-нибудь мне спой, из песен философских".
Из Еврипида говорить тут начал он, о брате,
С родной сестрой, избави бог, бесстыдно переспавшем.
Тут удержаться я не мог. Накидываюсь в злости
С проклятьем, с криком на него. Потом, как уж ведется,
На слово - слово, брань - на брань, он вскакивает с места
И ну душить, и ну давить, и мять меня, и тискать!