Про противоречия и прочее.
Я тут имхуировать пришла самозабвенно, обещаю много букв.
Раньше у Ксени всё было просто: тут люблю, тут ненавижу - этого на кол, того на мыло, этим двум цветы и конфеты. Казнить, нельзя помиловать. Помиловать, нельзя казнить. Со знаками препинания проблем не возникало, с формулировками и оценками тоже. Королевишна была конкретна, крепка и критична, как новенький кирпич. В её маленьком, надо сказать, довольно бедненьком мирке, о конституционной монархии не было и речи, слова "демократия" не слыхали вовсе - права, свободы - вы вообще о чём - всем в строй! Всем строить! В соответствии с указаниями высшей инстанции. И строили - задорно, резво, скороспело - отношения - к людям, книгам и прочим эпическим полотнам, а так же фигурам речи. Эта барышня не умеет говорить: да она же просто дура! Это не мужчина - это крокодил, крокодилы едят антилоп, а не пишут увлекательные истории. Эта книга - форменная чушь - формулировки чуши внимания не достойны, будь они десять раз оригинальны. О, Маркушенька, душенька... Вы не любите Антокольского? Я вас убью! Считаете Врубеля одержимым психопатом? Мы с вами больше не здороваемся! Идите в жопу со своим Кандинским! Не любишь Фридуччиту - пойди убейся, смерд! Ха-ха-ха.
В маленьком, бедненьком мирке было чёрное, белое и немного прекрасного. Жить там было не возможно, рядом тоже. Вот же расхожее мнение: чем проще, тем лучше - а это смотря куда приложить - не всё то простота (воздевши пальчик к небу, с видом исключительно идиотским). Категоричность бывает хороша в формулировках - заряжает энергией... а потом эту энергию нужно куда-то направить, и не всякое направление так уж хорошо.
Как бы то ни было, жизнь потихоньку меняет и новеньких кирпичей и расхожие мнения. Сладострастно зеленеют свинцовые крыши, мягким сумраком мха зарастают красно-кирпичные кладки, теряются запонки, истрепались манжеты, страницы, укладки, помутнели жемчуга и прочие перлы. Сады дичают, слова легчают, после ремонта скрипят половицы - уже сами, уже живые, уже не твои. Архитектор не то чтобы в ужасе, он строит что-то другое. На старые чертежи пролили не то кофе, не то вино, не то кровь - не важно чью - важно пролили - пролили, и это важно - сейчас всё совсем другого цвета - не распознаваемого, не определяемого, не поддающегося строгой идентификации - прошедшего - сложносочинённого, наполненного до краёв оттенками самых разных обстоятельств и свойств - самых разных.
В какой-то момент цвет властно утверждает своё разнообразие и маленькому тирану мелкого мирка приходится сдаться - категоричные оценки больше не уместны. Нельзя смотреть на сине-зелёные переливы изумруда и утверждать, что он чёрный - не белый, бесспорно, но куда как разнообразнее. Ещё разнообразнее: правда, глубина и прелесть любого цвета раскрывается в сочетаниях - и не волнует меня длинна волны - зелёный рядом с красным не то же самое, что рядом с жёлтым. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, что у тебя нет вкуса... может быть; хотя в некоторых случаях имеет смысл просто промолчать.
***
Постепенно Ксеня утратила категоричность. Такая утрата смущает, бросая в мир вероятных невероятностей и невероятных вер. Сказал бы кто-нибудь пару лет назад, что буду вдохновляться опытом противных мне людей, рассмеялась бы дураку в лицо - поверить - ни за что! Если человек противен, то и всё что с ним связано противно, разве нет? Нет. Вот этот мерзкий, заунывный человек вяжет носочки богического изящества. Такие носочки надо носить на руках! У гнусного вязальщика - учиться - главное удалённо. Например. Разве он не талантлив? Разве это не прекрасно? И талантливо, и прекрасно, и любовь-сирдца, но стульчик отодвиньте. Лицемерие - ничуть! Лицемерием было бы ошикать носочки, только потому что автор тебе не приятен, или утверждать, чувствуя обратное, что создатель такой прелести не может быть гадостью - Пушкин ведь сказал про гений-и-злодейство...
Более того, можно вдохновляться даже не красивым - совсем чуждым - вот не нравятся мне эти картины, а каков подход, а идеи! Манера, способ, или даже отношение автора - и такое бывало. Люблю автора - картины не люблю, и что-то между вдохновляет.
С любовью вовсе швах, сумбур и взрыв на лакокрасочной фабрике. Спасает только волшебное слово "всё-сложно". Каким цветом желаете выкрасить эту стену? Сложным! Очень сложным цветом желаю я выкрасить эту стену, да.
Некоторые книги нежно люблю, но терпеть не могу их авторов, потому что они, гениальные гады, несут в мир не доброе, светлое, чистое - золотистого ретривера после ванны - а какое-нибудь наоборот. Яркую, утончённую, разрушительную блажь, написанную так красиво, что не соблазниться не возможно... особенно, если ты подросток тринадцати лет и тебе хочется грандиозности, ты ещё веришь в своё неколебимое величие, вседозволенность и всевозможность. Других авторов люблю вопреки; двум-трём текстам, за которые их надо бы побить, а не любить. Но не любить их, это же как презирать весну и первые цветы! Кровоточиво оторвать от сердца, расплющить сапогом мадонну-рафаэля, сморкаться в гобелен и отказаться от пироженки с какао, ну, не знаю что ещё - как не погладить кота! Не мыслимо же не погладить кота, ну, правда. Вот так - плохо и хорошо, умно и глупо, любовь и ненависть смещаются и перемешиваются производя на свет неоднозначные отношения и неприязненные приязни.
Впрочем бывает ещё сложнее. Вчера Ксеня познала новое сочетание цветов: смесь благодарности и ненависти - о как! И не подозревала, что бывает!
У Ксени тут лихорадочное безделье в сочетании с читательским чёсом, это страшно. Как всякий СДВ-страдалец, она не может читать одну книжку, потому что попа к стулу не прибита гвоздями, а внимание к страницам не приковать цепями... и вот она читает сразу четыре... вообще-то пять, но пятая - это для красоты и с любой страницы. На трёх языках. Шиллера - по диагонали и по делу - про Жанну, Кизеля - из рафинированного мазохизма и большой любви - про Юнгера, Башкирцеву - из глупого мазохизма и не знаю ещё почему - про саму же Башкирцеву и, мать его, Митчелла - снова про Юнгера. Митчелл. Счастливчик этот Митчелл! Очень ему повезло, потому что он далеко-далеко, и ядовитая пиранья по имени Ксеня не может с хищным чавканьем вцепиться ему в ляжку - по географическим причинам. Истину говорю - счастливчик! Пиранья вчера от ярости и яду сгрызла пол столешницы из ДВП, представляете, что было бы с писательскою ляжкой!
За что я хотела сожрать Аллана без соли и при чём тут благодарность. Благодарна ему за Гельмута, которого читаю теперь с мучительным удовольствием по три странички в день, если повезёт - на ближайшие несколько лет развлечение. Он же рассказал про Швилка, которого ещё только куплю... дайте мне девять жизней всё это прочитать. Он же, умница и молодец, обрисовал вкратце корпус биографических текстов, упомянув большие и маленькие, точные - не точные, ясные - плывучие, хулителей и ценителей, беспристрастных и заходящих с неожиданной стороны: биография через лингвистический анализ произведений - спасибо и земной поклон - рады, ценим. Выделив две большие и достаточно полные биографии, сосредоточенные на личности и на творчестве соответственно, он заметил, что вот, мол, периоду оккупации, парижской жизни, уделено в обеих книгах преступно мало внимания - надо восполнить... Восполнил - супер - целую книжку написал. Но вот не зря меня смутило название, отдающее бульварной экстравагантностью, пластмассовой эффектностью. "Капитан дьявола" - балин, тут каким цветом не крась - пошлость, пошлостью и останется. Что снаружи; что внутри - не без желтизны. Откуда берётся этот жёлтенький душок мне сложно сказать, видимо, дело в отвратительной бестактности автора. За выбор слов и за некоторые выводы... рвать и метать, да. Рвать и метать! Терпеть не могу бестактность! Если человек не писал о личном в дневниках, то, наверное, не считал это достойным внимания, так вот и нечего выдумывать иных причин! Гаденько как-то. Пытаюсь делать скидку на языковой барьер, всё-таки плохо знаю английский и могла понять что-то не правильно или увидеть подтекст там, где его в помине не было... Но вот немецкий знаю ещё хуже, однако кизелевская книжка производит впечатление солидной, дотошной научной работы и в ней нет места даже бледному намёку на бульварщину. Гельмуту алых сирдец на блюде горку! Он и расхожих мнений не повторяет, только факты, как можно более полно представляющие человека и окружение - густой контекст. Даёт возможность высказаться самому герою книги и его современникам, а не делает пустых выводов со своей кочки о том, о чём просто не может знать наверняка!
Удивительное дело стиль! Волшебные "Сады и дороги" в кратком пересказе Митчелла, предстают мутным куском, скучной, серой окопной полу-жизни, задворками бытия, утренней гостиной после бурной гулянки - грязно, холодно, одиноко и ощущение, что ты везде безнадёжно опоздал. Вот что значит, оторвать от текста его автора! Оригинал удивлял гармонией противоречий, странным контрастом - теплом, спокойствием, уютом, ровным мягким светом, любовью, констатацией жизнь-прекрасна - всем тем, чего там, на войне, быть не должно, не могло быть, но почему-то было. Смерть и смрад - протяни руку - рядом, но и свет и тепло, если не из-за туч, то изнутри - мир в смотрящем. Масло и вода алхимически перемешались всей химии наперекор - магия - одушевляющая, воодушевляющая. Читая Митчелла и правда подумаешь, что Юнгер одиночка-пессимист. Читая самого Юнгера - никогда. Ну, так и кому верить? Лично для меня тут нет вопросов. Эрнст Юнгер - индивидуалист - да, хорошо осведомлённый оптимист - пожалуй, гениальный писатель - конечно.
Ксеня ни разу не категорична, ха-ха-ха! "Я женщина и могу противоречить сама себе сколько угодно!"
***
Сегодня в ленте прочитала гениальное: "Читать «Бесконечную шутку» Уоллеса - это как пытаться переплыть бассейн, наполненный быстрозастывающим цементом". "Шутку" не читала - но после такой фразы сразу захотелось попробовать. Не в цемент, упаси Боже, в книгу. Как извечное желание проверить на практике, что будет, если в идущем на всех парах поезде бросить в унитаз лом; как-то мы всерьёз обсуждали такой эксперимент.
Хотя сейчас у меня уже есть любимый бассейн с цементом, даже не так - у него есть я - уже там - вмёрзла, ребристой арматурой - надолго.
А книги, не откажу себе в удовольствии, сравню с конфетами. "Сады и дороги" - это просто кусок тёмного шоколада в промасленной бумаге. Домашние ходят мимо, удивляются, откуда так головокружительно пахнет шоколадом. Коллективная галлюцинация. Где и почему его такой сделали, как. Всем отковыривают по маленькому кусочку, все тихо и сосредоточенно жуют, прикрывая глаза от удовольствия. Воспоминание из детства: такой загадочный просто шоколад присылала нам моя "южная" бабушка в конце восьмидесятых. Ха-ха, совпадение - из Белоречки. Тогда кусок шоколада был открытием, как если бы мне в руки попал, например, метеорит с Кеплера-22b. Книжка Кизеля - ассорти, коробка из матовой тёмно-синей бумаги, очень просто сделанная, приятная на ощупь, с тиснением, элегантным серебристым вензелем, без лишних украшений - двухэтажная, красивые, словно камеи, конфеты, уложены плотными рядами - жалко есть, ходишь вокруг и нюхаешь, радуешься - увесистая такая коробочка. Митчелловская книжка: пакет мармеладок "Бешеная пчёлка" - конфеты под стать названию, кто едал - поймёт.
По последнему абзацу можно понять, что Ксеня вчера не только начиталась до позеленения, но ещё и конфет наелась, так что у неё сегодня "голодный день", ха-ха-ха.
И пойду-ка я ещё почитаю.
Настроение:
Раньше у Ксени всё было просто: тут люблю, тут ненавижу - этого на кол, того на мыло, этим двум цветы и конфеты. Казнить, нельзя помиловать. Помиловать, нельзя казнить. Со знаками препинания проблем не возникало, с формулировками и оценками тоже. Королевишна была конкретна, крепка и критична, как новенький кирпич. В её маленьком, надо сказать, довольно бедненьком мирке, о конституционной монархии не было и речи, слова "демократия" не слыхали вовсе - права, свободы - вы вообще о чём - всем в строй! Всем строить! В соответствии с указаниями высшей инстанции. И строили - задорно, резво, скороспело - отношения - к людям, книгам и прочим эпическим полотнам, а так же фигурам речи. Эта барышня не умеет говорить: да она же просто дура! Это не мужчина - это крокодил, крокодилы едят антилоп, а не пишут увлекательные истории. Эта книга - форменная чушь - формулировки чуши внимания не достойны, будь они десять раз оригинальны. О, Маркушенька, душенька... Вы не любите Антокольского? Я вас убью! Считаете Врубеля одержимым психопатом? Мы с вами больше не здороваемся! Идите в жопу со своим Кандинским! Не любишь Фридуччиту - пойди убейся, смерд! Ха-ха-ха.
В маленьком, бедненьком мирке было чёрное, белое и немного прекрасного. Жить там было не возможно, рядом тоже. Вот же расхожее мнение: чем проще, тем лучше - а это смотря куда приложить - не всё то простота (воздевши пальчик к небу, с видом исключительно идиотским). Категоричность бывает хороша в формулировках - заряжает энергией... а потом эту энергию нужно куда-то направить, и не всякое направление так уж хорошо.
Как бы то ни было, жизнь потихоньку меняет и новеньких кирпичей и расхожие мнения. Сладострастно зеленеют свинцовые крыши, мягким сумраком мха зарастают красно-кирпичные кладки, теряются запонки, истрепались манжеты, страницы, укладки, помутнели жемчуга и прочие перлы. Сады дичают, слова легчают, после ремонта скрипят половицы - уже сами, уже живые, уже не твои. Архитектор не то чтобы в ужасе, он строит что-то другое. На старые чертежи пролили не то кофе, не то вино, не то кровь - не важно чью - важно пролили - пролили, и это важно - сейчас всё совсем другого цвета - не распознаваемого, не определяемого, не поддающегося строгой идентификации - прошедшего - сложносочинённого, наполненного до краёв оттенками самых разных обстоятельств и свойств - самых разных.
В какой-то момент цвет властно утверждает своё разнообразие и маленькому тирану мелкого мирка приходится сдаться - категоричные оценки больше не уместны. Нельзя смотреть на сине-зелёные переливы изумруда и утверждать, что он чёрный - не белый, бесспорно, но куда как разнообразнее. Ещё разнообразнее: правда, глубина и прелесть любого цвета раскрывается в сочетаниях - и не волнует меня длинна волны - зелёный рядом с красным не то же самое, что рядом с жёлтым. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, что у тебя нет вкуса... может быть; хотя в некоторых случаях имеет смысл просто промолчать.
***
Постепенно Ксеня утратила категоричность. Такая утрата смущает, бросая в мир вероятных невероятностей и невероятных вер. Сказал бы кто-нибудь пару лет назад, что буду вдохновляться опытом противных мне людей, рассмеялась бы дураку в лицо - поверить - ни за что! Если человек противен, то и всё что с ним связано противно, разве нет? Нет. Вот этот мерзкий, заунывный человек вяжет носочки богического изящества. Такие носочки надо носить на руках! У гнусного вязальщика - учиться - главное удалённо. Например. Разве он не талантлив? Разве это не прекрасно? И талантливо, и прекрасно, и любовь-сирдца, но стульчик отодвиньте. Лицемерие - ничуть! Лицемерием было бы ошикать носочки, только потому что автор тебе не приятен, или утверждать, чувствуя обратное, что создатель такой прелести не может быть гадостью - Пушкин ведь сказал про гений-и-злодейство...
Более того, можно вдохновляться даже не красивым - совсем чуждым - вот не нравятся мне эти картины, а каков подход, а идеи! Манера, способ, или даже отношение автора - и такое бывало. Люблю автора - картины не люблю, и что-то между вдохновляет.
С любовью вовсе швах, сумбур и взрыв на лакокрасочной фабрике. Спасает только волшебное слово "всё-сложно". Каким цветом желаете выкрасить эту стену? Сложным! Очень сложным цветом желаю я выкрасить эту стену, да.
Некоторые книги нежно люблю, но терпеть не могу их авторов, потому что они, гениальные гады, несут в мир не доброе, светлое, чистое - золотистого ретривера после ванны - а какое-нибудь наоборот. Яркую, утончённую, разрушительную блажь, написанную так красиво, что не соблазниться не возможно... особенно, если ты подросток тринадцати лет и тебе хочется грандиозности, ты ещё веришь в своё неколебимое величие, вседозволенность и всевозможность. Других авторов люблю вопреки; двум-трём текстам, за которые их надо бы побить, а не любить. Но не любить их, это же как презирать весну и первые цветы! Кровоточиво оторвать от сердца, расплющить сапогом мадонну-рафаэля, сморкаться в гобелен и отказаться от пироженки с какао, ну, не знаю что ещё - как не погладить кота! Не мыслимо же не погладить кота, ну, правда. Вот так - плохо и хорошо, умно и глупо, любовь и ненависть смещаются и перемешиваются производя на свет неоднозначные отношения и неприязненные приязни.
Впрочем бывает ещё сложнее. Вчера Ксеня познала новое сочетание цветов: смесь благодарности и ненависти - о как! И не подозревала, что бывает!
У Ксени тут лихорадочное безделье в сочетании с читательским чёсом, это страшно. Как всякий СДВ-страдалец, она не может читать одну книжку, потому что попа к стулу не прибита гвоздями, а внимание к страницам не приковать цепями... и вот она читает сразу четыре... вообще-то пять, но пятая - это для красоты и с любой страницы. На трёх языках. Шиллера - по диагонали и по делу - про Жанну, Кизеля - из рафинированного мазохизма и большой любви - про Юнгера, Башкирцеву - из глупого мазохизма и не знаю ещё почему - про саму же Башкирцеву и, мать его, Митчелла - снова про Юнгера. Митчелл. Счастливчик этот Митчелл! Очень ему повезло, потому что он далеко-далеко, и ядовитая пиранья по имени Ксеня не может с хищным чавканьем вцепиться ему в ляжку - по географическим причинам. Истину говорю - счастливчик! Пиранья вчера от ярости и яду сгрызла пол столешницы из ДВП, представляете, что было бы с писательскою ляжкой!
За что я хотела сожрать Аллана без соли и при чём тут благодарность. Благодарна ему за Гельмута, которого читаю теперь с мучительным удовольствием по три странички в день, если повезёт - на ближайшие несколько лет развлечение. Он же рассказал про Швилка, которого ещё только куплю... дайте мне девять жизней всё это прочитать. Он же, умница и молодец, обрисовал вкратце корпус биографических текстов, упомянув большие и маленькие, точные - не точные, ясные - плывучие, хулителей и ценителей, беспристрастных и заходящих с неожиданной стороны: биография через лингвистический анализ произведений - спасибо и земной поклон - рады, ценим. Выделив две большие и достаточно полные биографии, сосредоточенные на личности и на творчестве соответственно, он заметил, что вот, мол, периоду оккупации, парижской жизни, уделено в обеих книгах преступно мало внимания - надо восполнить... Восполнил - супер - целую книжку написал. Но вот не зря меня смутило название, отдающее бульварной экстравагантностью, пластмассовой эффектностью. "Капитан дьявола" - балин, тут каким цветом не крась - пошлость, пошлостью и останется. Что снаружи; что внутри - не без желтизны. Откуда берётся этот жёлтенький душок мне сложно сказать, видимо, дело в отвратительной бестактности автора. За выбор слов и за некоторые выводы... рвать и метать, да. Рвать и метать! Терпеть не могу бестактность! Если человек не писал о личном в дневниках, то, наверное, не считал это достойным внимания, так вот и нечего выдумывать иных причин! Гаденько как-то. Пытаюсь делать скидку на языковой барьер, всё-таки плохо знаю английский и могла понять что-то не правильно или увидеть подтекст там, где его в помине не было... Но вот немецкий знаю ещё хуже, однако кизелевская книжка производит впечатление солидной, дотошной научной работы и в ней нет места даже бледному намёку на бульварщину. Гельмуту алых сирдец на блюде горку! Он и расхожих мнений не повторяет, только факты, как можно более полно представляющие человека и окружение - густой контекст. Даёт возможность высказаться самому герою книги и его современникам, а не делает пустых выводов со своей кочки о том, о чём просто не может знать наверняка!
Удивительное дело стиль! Волшебные "Сады и дороги" в кратком пересказе Митчелла, предстают мутным куском, скучной, серой окопной полу-жизни, задворками бытия, утренней гостиной после бурной гулянки - грязно, холодно, одиноко и ощущение, что ты везде безнадёжно опоздал. Вот что значит, оторвать от текста его автора! Оригинал удивлял гармонией противоречий, странным контрастом - теплом, спокойствием, уютом, ровным мягким светом, любовью, констатацией жизнь-прекрасна - всем тем, чего там, на войне, быть не должно, не могло быть, но почему-то было. Смерть и смрад - протяни руку - рядом, но и свет и тепло, если не из-за туч, то изнутри - мир в смотрящем. Масло и вода алхимически перемешались всей химии наперекор - магия - одушевляющая, воодушевляющая. Читая Митчелла и правда подумаешь, что Юнгер одиночка-пессимист. Читая самого Юнгера - никогда. Ну, так и кому верить? Лично для меня тут нет вопросов. Эрнст Юнгер - индивидуалист - да, хорошо осведомлённый оптимист - пожалуй, гениальный писатель - конечно.
Ксеня ни разу не категорична, ха-ха-ха! "Я женщина и могу противоречить сама себе сколько угодно!"
***
Сегодня в ленте прочитала гениальное: "Читать «Бесконечную шутку» Уоллеса - это как пытаться переплыть бассейн, наполненный быстрозастывающим цементом". "Шутку" не читала - но после такой фразы сразу захотелось попробовать. Не в цемент, упаси Боже, в книгу. Как извечное желание проверить на практике, что будет, если в идущем на всех парах поезде бросить в унитаз лом; как-то мы всерьёз обсуждали такой эксперимент.
Хотя сейчас у меня уже есть любимый бассейн с цементом, даже не так - у него есть я - уже там - вмёрзла, ребристой арматурой - надолго.
А книги, не откажу себе в удовольствии, сравню с конфетами. "Сады и дороги" - это просто кусок тёмного шоколада в промасленной бумаге. Домашние ходят мимо, удивляются, откуда так головокружительно пахнет шоколадом. Коллективная галлюцинация. Где и почему его такой сделали, как. Всем отковыривают по маленькому кусочку, все тихо и сосредоточенно жуют, прикрывая глаза от удовольствия. Воспоминание из детства: такой загадочный просто шоколад присылала нам моя "южная" бабушка в конце восьмидесятых. Ха-ха, совпадение - из Белоречки. Тогда кусок шоколада был открытием, как если бы мне в руки попал, например, метеорит с Кеплера-22b. Книжка Кизеля - ассорти, коробка из матовой тёмно-синей бумаги, очень просто сделанная, приятная на ощупь, с тиснением, элегантным серебристым вензелем, без лишних украшений - двухэтажная, красивые, словно камеи, конфеты, уложены плотными рядами - жалко есть, ходишь вокруг и нюхаешь, радуешься - увесистая такая коробочка. Митчелловская книжка: пакет мармеладок "Бешеная пчёлка" - конфеты под стать названию, кто едал - поймёт.
По последнему абзацу можно понять, что Ксеня вчера не только начиталась до позеленения, но ещё и конфет наелась, так что у неё сегодня "голодный день", ха-ха-ха.
И пойду-ка я ещё почитаю.
Настроение: