Без экзальтации.
Андрей Юрьевич Санников попросил «обнародовать» буквально следующее:
Ситуация с журналом «Урал» была по типу: ты ждёшь, что человек тебе вернёт деньги и не звонишь, полагаясь на его честность. Наконец, психанув, звонишь ему и говоришь: «Вова (Коля, Петя), отдай деньги!» А он (улыбаясь от собственной подлости) отвечает: «А денег нет». Ты кричишь в трубку: «Сука! Убью, урод!» и едешь его убивать.
В понедельник я позвонил в «Урал»: «В четверг мы собираемся? Ничего не отменилось?» - и, услышал, что вместо нас (минкульт принял решение) собирается семинар Юрия Викторовича Казарина. Я прыгнул в машину (это реклама: Мазда 6) и поехал в журнал.
Что волновало? Министр культуры - балбес, в литературе не разбирается, работал драматургом; но Казарин-то, которому я выбивал Решетовскую премию, охеренную по сумме, должен был поступить, как порядочный человек (как мужчина, как поэт, мог позвонить и сказать: «Андрей, вот такая ситуация»). Причём Казарину будут платить, и сверху (министерство культуры), и снизу (сами семинаристы).
С криком «Суки!» я вбежал как раз на редакционный совет. А редакционный совет был занят как раз тем, что рассматривал в мониторе жж Сергея Валерьевича Ивкина. Богаев с Казариным по очереди читали вслух.
Самое поразительное, что Казарин, встав от монитора, подал мне руку! Я её автоматически пожал, думая, что произошла какая-то идиотская ошибка. Ну не может мужик просто руку пожать. Сел и сказал: «Монитор вырубаем, начинаем говорить простыми словами: Что произошло?»
(Дальше по ролям).
Богаев: «Ивкин на всю страну сообщил то, чего нет».
Санников: «Хорошо».
Звоню Ивкину, прошу обнулить ситуацию: «Серёжа, (скрипнув зубами) убирай всё, что можно, из сети по поводу…»
Обращаюсь к присутствующим: «Ситуация с нуля. Поехали! В четверг «Лебядкин» в «Урале» (все три слова важны!)?»
Богаев: «Почему Вы говорите с нами, как генерал-полковник с идиотами?»
Санников: «Рот закрой. Когда откроешь, скажи: Да/нет?»
Богаев: «Нам необычайно повезло, что сейчас у нас работает Юрий Викторович Казарин. Вот пусть про поэзию он рассказывает».
Казарин (с длинными глазами): «Ты понимаешь, Андрей!...»
В это время раздаётся звонок из министерства торговли (питания и услуг). Долго и радостно я «решаю вопросы», при этом вижу, что редакционное собрание ненавидит меня с каждым словом ещё больше. Телефон в карман.
Казарин: «Так вот, Андрей…»
Опять звонок. Серёжа Ивкин: «Всё. Обнулил. Всё снял». Опять телефон в карман.
Санников: «Ну, слушаю, говорите…» (Беляков, зам редактора, встаёт и выходит).
Богаев: «А пусть Юрий Викторович!...»
Казарин: «Понимаешь, Андрей, Дом писателей мы потерли, поэтому семинар, который я вёл, надо вести в другом месте».
Санников: «Пошёл в жопу! Меня твоя литературная биография, убогая, не интересует. Почему в четверг? Почему именно здесь?»
Казарин: «Почему в четверг? Во вторник будем вести».
Санников: «Тогда в четверг буду я вести. Чтобы дети приходили».
Богаев: «Нет, Вы не будете вести, потому что нам это помешает».
Санников: «Коляде-пидарасу помешало. Он мне, отворачивая глаза, сказал: Твои дети курят марихуану, разбили унитазы этажом ниже и наблевали на обои. Хорошо, говорю: В семь часов дети придут, ты сам это всё им скажешь. В семь часов мы уткнулись в дверь и решётку. На решётке (жевачкой) была записка: «Срочно уехал. Не смогу встретиться. Коляда». После этого - никаких дел. Харю - пидарасу - я ему не набил, потому что некогда было: ублюдок Коляда ушёл…».
Богаев: «Я так и слышу, что это слово про меня…»
Санников: «Пидарас или ублюдок?»
Казарин: «По поводу моей убогой (якобы) биографии…»
Санников: «Рот закрой».
В дверь засовывается девушка-редакторша.
Богаев: «А вот-вот, посидите с нами…»
Санников: «Нет, сами говорить будем. Так вот: задаю вопросы…».
Богаев: «Не надо нас стыдить. Мы хоть и молодые редакторы…»
Санников: «А я - пожилой. Время кончается. Поэтому говорим в режиме да/нет. Министерство культуры имеет к этому отношение?»
Богаев (оглядываясь): «Никакова!»
Санников: «Решение о том, чтобы нас здесь не было, сами приняли?»
Богаев: «Юрий Викторович…»
Санников: «Оттого, что, Юра, ты свой платный семинар во вторник проводишь здесь, в четверг мои собираться будут?»
Казарин: «Нет».
Санников: «Второй вопрос. Вы, суки, знаете, что вам я название «Лебядкин» не отдам?»
Казарин (переглядываясь): «Да упаси Боже!...»
Санников: «Так вот. Не поймите, а запомните, что дети, которые занимаются у меня в семинаре - лучшие поэты поколения. Причём это говорю не я, а русскоязычная критика».
Богаев: «Не кричи на нас».
Санников: «Буду. Название «Лебядкин» оставляю за собой. Да?»
Казарин: «Да».
Всё. Ушёл. Руки не дам.
P.S. (обращаясь к детям): Любая поэзия должна быть выложена на бумагу. Если у вас нет другой возможности, выкладывайте в «Урале». Меня это не оскорбляет. Никаких принципов (ты за кого?) - нет. Выложенность стихотворения на бумагу фатальна. Именно с этого момента текст просыпается и осматривается, становится живым. Без обид - публикуйтесь. Потом улыбайтесь мне, кивайте, без остракизма.
Санниковские, к вам отдельный призыв (отзыв): Нельзя Юру презирать.
Вот стандартное сообщение, я хочу, чтобы вы его прочитали:
«Казарин. Этого человека об колено сломала жизнь. Несмотря ни на что, его стихи не должны быть нами презираемы. Внутренняя подлость (разумеется, существующая в каждом из нас, но всеми нами сдерживаемая от невыносимости потерять честь) так вот, эта подлость его уговорила. Маленький, смотрит снизу. Умудрился руку мне подать. Не жалко его мне и не стыдно за него. На похороны - приду. Денег попросит - не дам».
Ситуация с журналом «Урал» была по типу: ты ждёшь, что человек тебе вернёт деньги и не звонишь, полагаясь на его честность. Наконец, психанув, звонишь ему и говоришь: «Вова (Коля, Петя), отдай деньги!» А он (улыбаясь от собственной подлости) отвечает: «А денег нет». Ты кричишь в трубку: «Сука! Убью, урод!» и едешь его убивать.
В понедельник я позвонил в «Урал»: «В четверг мы собираемся? Ничего не отменилось?» - и, услышал, что вместо нас (минкульт принял решение) собирается семинар Юрия Викторовича Казарина. Я прыгнул в машину (это реклама: Мазда 6) и поехал в журнал.
Что волновало? Министр культуры - балбес, в литературе не разбирается, работал драматургом; но Казарин-то, которому я выбивал Решетовскую премию, охеренную по сумме, должен был поступить, как порядочный человек (как мужчина, как поэт, мог позвонить и сказать: «Андрей, вот такая ситуация»). Причём Казарину будут платить, и сверху (министерство культуры), и снизу (сами семинаристы).
С криком «Суки!» я вбежал как раз на редакционный совет. А редакционный совет был занят как раз тем, что рассматривал в мониторе жж Сергея Валерьевича Ивкина. Богаев с Казариным по очереди читали вслух.
Самое поразительное, что Казарин, встав от монитора, подал мне руку! Я её автоматически пожал, думая, что произошла какая-то идиотская ошибка. Ну не может мужик просто руку пожать. Сел и сказал: «Монитор вырубаем, начинаем говорить простыми словами: Что произошло?»
(Дальше по ролям).
Богаев: «Ивкин на всю страну сообщил то, чего нет».
Санников: «Хорошо».
Звоню Ивкину, прошу обнулить ситуацию: «Серёжа, (скрипнув зубами) убирай всё, что можно, из сети по поводу…»
Обращаюсь к присутствующим: «Ситуация с нуля. Поехали! В четверг «Лебядкин» в «Урале» (все три слова важны!)?»
Богаев: «Почему Вы говорите с нами, как генерал-полковник с идиотами?»
Санников: «Рот закрой. Когда откроешь, скажи: Да/нет?»
Богаев: «Нам необычайно повезло, что сейчас у нас работает Юрий Викторович Казарин. Вот пусть про поэзию он рассказывает».
Казарин (с длинными глазами): «Ты понимаешь, Андрей!...»
В это время раздаётся звонок из министерства торговли (питания и услуг). Долго и радостно я «решаю вопросы», при этом вижу, что редакционное собрание ненавидит меня с каждым словом ещё больше. Телефон в карман.
Казарин: «Так вот, Андрей…»
Опять звонок. Серёжа Ивкин: «Всё. Обнулил. Всё снял». Опять телефон в карман.
Санников: «Ну, слушаю, говорите…» (Беляков, зам редактора, встаёт и выходит).
Богаев: «А пусть Юрий Викторович!...»
Казарин: «Понимаешь, Андрей, Дом писателей мы потерли, поэтому семинар, который я вёл, надо вести в другом месте».
Санников: «Пошёл в жопу! Меня твоя литературная биография, убогая, не интересует. Почему в четверг? Почему именно здесь?»
Казарин: «Почему в четверг? Во вторник будем вести».
Санников: «Тогда в четверг буду я вести. Чтобы дети приходили».
Богаев: «Нет, Вы не будете вести, потому что нам это помешает».
Санников: «Коляде-пидарасу помешало. Он мне, отворачивая глаза, сказал: Твои дети курят марихуану, разбили унитазы этажом ниже и наблевали на обои. Хорошо, говорю: В семь часов дети придут, ты сам это всё им скажешь. В семь часов мы уткнулись в дверь и решётку. На решётке (жевачкой) была записка: «Срочно уехал. Не смогу встретиться. Коляда». После этого - никаких дел. Харю - пидарасу - я ему не набил, потому что некогда было: ублюдок Коляда ушёл…».
Богаев: «Я так и слышу, что это слово про меня…»
Санников: «Пидарас или ублюдок?»
Казарин: «По поводу моей убогой (якобы) биографии…»
Санников: «Рот закрой».
В дверь засовывается девушка-редакторша.
Богаев: «А вот-вот, посидите с нами…»
Санников: «Нет, сами говорить будем. Так вот: задаю вопросы…».
Богаев: «Не надо нас стыдить. Мы хоть и молодые редакторы…»
Санников: «А я - пожилой. Время кончается. Поэтому говорим в режиме да/нет. Министерство культуры имеет к этому отношение?»
Богаев (оглядываясь): «Никакова!»
Санников: «Решение о том, чтобы нас здесь не было, сами приняли?»
Богаев: «Юрий Викторович…»
Санников: «Оттого, что, Юра, ты свой платный семинар во вторник проводишь здесь, в четверг мои собираться будут?»
Казарин: «Нет».
Санников: «Второй вопрос. Вы, суки, знаете, что вам я название «Лебядкин» не отдам?»
Казарин (переглядываясь): «Да упаси Боже!...»
Санников: «Так вот. Не поймите, а запомните, что дети, которые занимаются у меня в семинаре - лучшие поэты поколения. Причём это говорю не я, а русскоязычная критика».
Богаев: «Не кричи на нас».
Санников: «Буду. Название «Лебядкин» оставляю за собой. Да?»
Казарин: «Да».
Всё. Ушёл. Руки не дам.
P.S. (обращаясь к детям): Любая поэзия должна быть выложена на бумагу. Если у вас нет другой возможности, выкладывайте в «Урале». Меня это не оскорбляет. Никаких принципов (ты за кого?) - нет. Выложенность стихотворения на бумагу фатальна. Именно с этого момента текст просыпается и осматривается, становится живым. Без обид - публикуйтесь. Потом улыбайтесь мне, кивайте, без остракизма.
Санниковские, к вам отдельный призыв (отзыв): Нельзя Юру презирать.
Вот стандартное сообщение, я хочу, чтобы вы его прочитали:
«Казарин. Этого человека об колено сломала жизнь. Несмотря ни на что, его стихи не должны быть нами презираемы. Внутренняя подлость (разумеется, существующая в каждом из нас, но всеми нами сдерживаемая от невыносимости потерять честь) так вот, эта подлость его уговорила. Маленький, смотрит снизу. Умудрился руку мне подать. Не жалко его мне и не стыдно за него. На похороны - приду. Денег попросит - не дам».