Ibid.
[Петрарка]
Петрарка был не просто значительным географом и картографом (принято считать, что он составил самую раннюю карту Италии), он не просто повторял то, что говорили древние, но природный вид оказывал непосредственное воздействие на него самого. Наслаждение природой является для него наиболее желанным аккомпанементом всякой духовной деятельности: слияние того и другого побуждало его к ведению учено-отшельнической жизни в Воклюзе и прочих местах, к бегству прочь от мира и времени. Мы были бы к нему несправедливы, если бы на основании имевшихся у него слабых и неразвитых возможностей для изображения пейзажа заключили о несовершенстве его восприятия. Например, его описания изумительного залива Специя и Порто Венере, помещаемые им в конце VI песни «Африки» потому, что до этого они оставались невоспетыми ни древними, ни новыми авторами, есть не что иное, как простое перечисление. Однако тому же Петрарке уже ведома красота скальных образований, и он способен отделять художественное значение пейзажа от его полезности. Во время его пребывания в лесах Реджо внезапно открывшийся ему величественный пейзаж оказывает на него такое действие, что он возвращается к давно заброшенной поэме. Однако наиболее сильное и глубокое впечатление оказывает на Петрарку восхождение на Монт Венту недалеко от Авиньона. Неосознанное влечение к простирающемуся сколько хватает глаз виду растет в нем все сильнее и сильнее, пока наконец случайно обнаруженное им место из Тита Ливия, где царь Филипп, враг Рима, совершает восхождение на гору Гем, не приводит его к твердому решению. Он думает: то, что не было подвергнуто осуждению в старике царственного состояния, может быть вполне извинительным также и для частного молодого человека. Однако бесцельное восхождение на гору было чем-то неслыханным в его кругу, и потому нечего было и думать о том, чтобы его сопровождал кто-либо из друзей или знакомых. Петрарка взял с собой своего младшего брата, а с места последнего привала - двоих местных жителей. Уже возле горы старый пастух принялся уговаривать их повернуть обратно: за пятьдесят лет до того он также пытался совершить восхождение, однако был вынужден вернуться ни с чем, и кроме сожалений, избитого тела и изодранной в клочья одежды ничего с горы не принес. И до него и после никто более не отваживался на то, чтобы пуститься в этот путь. Однако они, прилагая неописуемые усилия, продолжали продвигаться все дальше вверх, пока наконец облака не стали проплывать у них под ногами, и достигли вершины. Но напрасно стали бы мы здесь ожидать описания открывшегося вида, и это не потому, что поэт оказался в данном отношении бесчувственным: напротив, это происходит именно оттого, что впечатление было слишком сильным. Перед его взором проходит вся прожитая им жизнь со всеми ее глупостями; он вспоминает, что как раз сегодня исполняется десять лет с того дня, как молодым человеком он покинул Болонью, и обращает тоскующий взгляд в сторону Италии. Петрарка раскрывает книжечку, которая оказалась его спутницей в этот момент, «Исповедь» св. Августина, и взгляд его падает на следующее место из десятой книги: «И люди отправляются вдаль, и приходят в восхищение от высоких гор и широких морских просторов, от могучих ревущих потоков и океана, и от бега светил, и по этой причине покидают сами себя». Брат, которому он прочитал эти слова, не может взять в толк, почему после этого Петрарка захлопывает книгу и умолкает.
Петрарка был не просто значительным географом и картографом (принято считать, что он составил самую раннюю карту Италии), он не просто повторял то, что говорили древние, но природный вид оказывал непосредственное воздействие на него самого. Наслаждение природой является для него наиболее желанным аккомпанементом всякой духовной деятельности: слияние того и другого побуждало его к ведению учено-отшельнической жизни в Воклюзе и прочих местах, к бегству прочь от мира и времени. Мы были бы к нему несправедливы, если бы на основании имевшихся у него слабых и неразвитых возможностей для изображения пейзажа заключили о несовершенстве его восприятия. Например, его описания изумительного залива Специя и Порто Венере, помещаемые им в конце VI песни «Африки» потому, что до этого они оставались невоспетыми ни древними, ни новыми авторами, есть не что иное, как простое перечисление. Однако тому же Петрарке уже ведома красота скальных образований, и он способен отделять художественное значение пейзажа от его полезности. Во время его пребывания в лесах Реджо внезапно открывшийся ему величественный пейзаж оказывает на него такое действие, что он возвращается к давно заброшенной поэме. Однако наиболее сильное и глубокое впечатление оказывает на Петрарку восхождение на Монт Венту недалеко от Авиньона. Неосознанное влечение к простирающемуся сколько хватает глаз виду растет в нем все сильнее и сильнее, пока наконец случайно обнаруженное им место из Тита Ливия, где царь Филипп, враг Рима, совершает восхождение на гору Гем, не приводит его к твердому решению. Он думает: то, что не было подвергнуто осуждению в старике царственного состояния, может быть вполне извинительным также и для частного молодого человека. Однако бесцельное восхождение на гору было чем-то неслыханным в его кругу, и потому нечего было и думать о том, чтобы его сопровождал кто-либо из друзей или знакомых. Петрарка взял с собой своего младшего брата, а с места последнего привала - двоих местных жителей. Уже возле горы старый пастух принялся уговаривать их повернуть обратно: за пятьдесят лет до того он также пытался совершить восхождение, однако был вынужден вернуться ни с чем, и кроме сожалений, избитого тела и изодранной в клочья одежды ничего с горы не принес. И до него и после никто более не отваживался на то, чтобы пуститься в этот путь. Однако они, прилагая неописуемые усилия, продолжали продвигаться все дальше вверх, пока наконец облака не стали проплывать у них под ногами, и достигли вершины. Но напрасно стали бы мы здесь ожидать описания открывшегося вида, и это не потому, что поэт оказался в данном отношении бесчувственным: напротив, это происходит именно оттого, что впечатление было слишком сильным. Перед его взором проходит вся прожитая им жизнь со всеми ее глупостями; он вспоминает, что как раз сегодня исполняется десять лет с того дня, как молодым человеком он покинул Болонью, и обращает тоскующий взгляд в сторону Италии. Петрарка раскрывает книжечку, которая оказалась его спутницей в этот момент, «Исповедь» св. Августина, и взгляд его падает на следующее место из десятой книги: «И люди отправляются вдаль, и приходят в восхищение от высоких гор и широких морских просторов, от могучих ревущих потоков и океана, и от бега светил, и по этой причине покидают сами себя». Брат, которому он прочитал эти слова, не может взять в толк, почему после этого Петрарка захлопывает книгу и умолкает.