месть Куртуазной Богини XVII века остроумному святотатцу [смерть Галантной «Энигмы»]
«Любовная история галлов» (Histoire amoureuse des Gaules, 1660/1665) Роже де Рабютена, графа де Бюсси
1665 год, обещая стать счастливейшим годом в жизни Бюсси-Рабютена, стал для блестящего кавалера, известного остроумца и любимца света - началом конца. Бюсси, обойденный раз за разом должностями со стороны сначала двора Анны Австрийской и кардинала Мазарини, а затем и Людовика XIV, талантливый военноначальник, победам которого в годы Фронды королевская семья была немалым обязана, наконец, оказался в центре внимания Его Величества. Он издал небольшую брошюру «Максимы любви» (Maximes d’amour, 1665), стихотворный сборник, кодифицирующий поведение Великого века (и, впоследствии, века Галантного), за что получил место в Академии. В сборнике на каждый вопрос («О том, отчего любовь никогда не длится долго», «О том, как надлежит поступать даме, если ее возлюбленный несчастен, а их связь наделала шуму», «О том, можно ли продолжать любить даму, если она не отдается возлюбленному») следовал стихотворный ответ. В брошюре, в частности, рекомендовалось любовнику с уважением относится к мужу возлюбленной, но не прощать его любви к супруге: «Коль к мужа нежностям жена питает только отвращенье, сильнее любит милого она»,«Храни вас Боже от любви супруга, который страстью воспылал!». При этом, однако, не рекомендовалось, окажись дама свободной, жениться на ней. Суммировать вьющиеся плющом предупреждения Бюсси кавалерам и дамам можно одним четверостишием: «Кто хочет на возлюбленной жениться, //любовь тем самым убивает, // ведь грех всегда нас привлекает; // Амуру с Гименеем не ужиться». Как это ни парадоксально, позднее мадам де Лафайет, никоим образом не близкая кругам либертинов (но читавшая Бюсси), одновременно и гениально обыграет эту максиму, обернув её против любви.
Юный Людовик XIV, единолично царствующий всего только чертвертый год, попросил у Бюсси книжку, дабы почитать ее наедине с официальной фавориткой - герцогиней Луизой де Лавальер (в этом качестве, увы, ей оставалось пробыть недолго), которая жила с королем тоже четвертый год, как известно, при живой жене. Сама Луиза, конечно, будучи верующей католичкой, совестилась пикантным положением и тяготилась грехами, можно сказать, ей даже посчастливилось уйти потом в монастырь эти грехи замаливать. Но пока она скорее из года в год была в тягости, рожая бастардов любимому Луи. Вряд ли скромной и благочестивой Луизе могли понравиться максимы либертина Бюсси, но еще более сомнительно, что она могла выразить свое несогласие королю - который, конечно, изящную игру в любовь, без особенных обязательств супружеского характера, приветствовал. Как приветствовала ее и мадам де Монтеспан, которой свои «Максимы» Бюсси в небольшом обществе читал лично, предлагая ответить на те или иные вопросы: говорят, он был в восторге от того, что будущая официальная фаворитка короля оказалась в ответах точнее прочих (и это говорит о Монтеспан больше, чем все исторические эссе). Очевидно, гораздо больше прочих, при таких-то познаниях в галантной любви, мадам эта на роль главной любовницы Людовика XIV и подходила. Бедная Лавальер.
Казалось, Бюсси станет первым остряком Версаля и фаворитом короля. Увы. Пять лет назад сосланный в ссылку в свой замок за дебош в Руасси (скабрезные матерные куплеты «Аллилуйя», в т.ч. по адресу королевской семьи, крещение поросенка, открытые гомосексуальные связи его друзей - и все это перед Пасхой!) граф де Бюсси решил дать волю литературному таланту, найдя удовольствие в написании как будто вымышленной «Любовной истории галлов». В действительности она с присущим Бюсси ярким, искрящимся, тонким остроумием (его стиль Лабрюйер считал непревзойденным) живописала любовные забавы друзей и знакомцев Бюсси: как дам-аристократок, так и куртизанок - как либертинов-развратников, так и самого писателя. От гениального пера графа уже перепало солёных шуток многим высокопоставленным повесам и ветреницам в 1654 году, когда он вместе с принцем де Конти написал «Карту страны Легкомыслия» (Carte géographique de la cour et autres galanteries), где с виртуозным искусством смог высказать самое скабрезное и пикантное, внешне не переходя границ и не называя вещи своими именами. Но «Любовная история галлов», в отличии от легкой беззаботной литературной игры шестилетней давности, подарившему-таки миру шедевр эротического памфлета, оказала гораздо большее значение, чем мог ожидать автор - и, главное, чем он сам мог того пожелать! По-началу автор всего лишь веселил ее страницами в узком кругу близких друзей, понимая, что в случае широкой огласки - от него отвернуться многие, включая и друзей дальних (а он в «Истории» не пощадил никого, в том числе и близкую свою подругу - госпожу де Севинье, в романе де Шенвиль, об этом ниже). Но то ли тщеславие, то ли неосторожность привели к тому, что роман стал ходить в списках, и был одновременно принят с восторгом и вызвал ряд гневных откликов от упомянутых в романе лиц. А в 1665 году был, наконец, анонимно издан… В книге имена, конечно, были заменены на другие, но к ней был приложен «Ключ», как то было принято в уже терявших тогда популярность прециозных романах. Книгу и «Ключ» к ней прочитали все. И презираемая многими распутница графиня д’Олонн -в романе Арделиза: «... когда она начала показываться в свете, льстецы заявляли, что стан ее великолепен: так говорят обычно защитники чрезмерно полных женщин. Однако та, о которой идет речь, была в этом отношении слишком чистосердечной, чтобы оставить людей в заблуждении; в истине удостоверялся каждый, кто пожелал, и, если бы это зависело только от нее, заблуждающихся не осталось бы вовсе». И политическая интриганка герцогиня де Шатийон -в романе Анжели: «У этой дамы поклонники возникали так же быстро, как у гидры отрастают отрубленные головы». И скандальный граф де Гиш («пользовавший», говорят, как Месье, брата короля, так и его жену Генриетту Английскую - о чем завуалированно сообщалось в «Любовной истории галлов»). И секс-партнер его, маркиз де Маникан, близкий к Месье - застигнутый в постеле с де Гишом в книге он цинично заявляет: «Стараюсь применить к жизни то, что вы говорили вчера о презрении к суетному миру. Я уже немалого достиг в этом отношении, презрев половину мира», -подразумевая под «половиной мира» женщин.
Среди разъяренных ос, чьё гнездо Бюсси разворошил, была и Анна Австрийская, и Великий Конде, и брат короля, и сам король. Чтобы вы представляли уровень скандала: Бюсси, опасаясь покушения, в карете возил мушкеты, а по ночам его сопровождали вооруженные слуги. Разгневанный намеками на связь де Гиша с Генриеттой, память о которой в свете только-только начала затухать, Людовик XIV покончил с возможными неприятностями графа быть застреленным одним из обиженных, посадил Бюсси - четыре месяца спустя после признания того академиком и чтения «Максим» наедине с Лавальер - в Бастилию. Там писатель-авантюрист, проживший бурную жизнь, заслуживающую своего Александра Дюма, мог бы и отдать концы, и, в определенном смысле, это было бы даже на его счастье, знай он последующую свою судьбу. Но, по-видимому, на небесах дамы, в особенности Дева Мария, были разгневаны не менее смертных: любовница Бюсси (при живой, заметим, жене) госпожа де Монгла, с которой он был счастлив 12 лет, оставила никому не нужного пленника, и более ненужного ей любовника, бросившись в постель к другому. Бюсси в прямом смысле слова от горя чуть не умер, но, в силу болезни выпущенный королем из тюрьмы, был выхожен двумя дамами-самаритянками. Сострадающим его горю оказались… жена Луиза де Рувиль и…госпожа де Севинье, оскорбленная в лучших своих чувствах нелестным портретом.
Севинье была вправе обидеться сильнее прочих. Ведь она была не только его близкой подругой с юности и любимой кузиной, но и, вероятнее всего, давней возлюбленной, а платоническим отношениям кузенам мешали развиться в отношения более галантные лишь ряд случайных обстоятельств, в которые мы не будем вдаваться в подробности. К десятилетней Мари он, восемьнадцатилетний, даже сватался, но оскандалился - из-за дерзкого поведения начинающего либертина ему в руке девочки было отказано. Это не помешало Бюсси с вышедшей замуж за маркиза де Севинье Мари де Рабютен-Шанталь стать верными эпистолярными друзьями. Настолько верными, что маркизу, случайно прочитавшему одно из писем амурной переписки, они показались влюбленными - разгневанный муж отказал графу от дома. Но муж скоро погиб на дуэле, и эпистолярная любовь возобновилась, пока не была прервана одним нелестным для Бюсси (по мнению Мари) или для Мари (по мнению Бюсси) казусом: Бюсси-Рабютен в 1658 году проиграл деньги, которые были ему необходимы для участия в военной кампании, граф, не долго думая, тут же обратился за поддержкой к Мари, но был отправлен к такой-то бабушке. Справедливости ради, муж Мари, будучи не менее изрядным игроком, отправившись после дуэли к такой-то бабушке в прямом смысле этого слова, оставил жене столько долгов, что оплачивать еще и карточные долги любимого кузена кузина почла бы верхом глупости. Бюсси обиделся. Обида и послужила поводом к язвительному пасквилю, в которой он, вспомнив ревнивого мужа Севинье, написал: «Если смотреть на поступки, то супружеская верность была соблюдена; если же обратиться к намерениям, это совсем другое дело. Говоря откровенно, если ее мужу удалось, вероятно, сохранить свою честь в глазах людей, то я все-таки считаю его рогоносцем перед Богом». Севинье после восстановления между ними статуса кво, признавала мастерство кузена в создании ненавистного портрета: «он бы ей даже очень понравился... если бы в нем шла речь не о ней и написан он был бы не им». В общем, история про галерею Незнайки XVII века.
Друзья познаются в беде, истина, которую Бюсси познал на своей шкуре. Растроганный ухаживаниями де Севинье после бастилии граф, отвечая на упрёки кузины, писал: «Вы из тех женщин, которые не должны умирать, - как есть такие, которые не должны были рождаться». Вот только жене он такого не написал. Не написал. Бедная Луиза.
И бедный Бюсси! О дальнейшей судьбе графа, который на его беду прожил еще 27 лет, особенно распространяться нет смысла. При дворе Людовика XIV он принят не был, лучшие и самые блестящие версальские годы прошли без него; он был удален в свой замок, который, конечно, роскошно обустроил, обставив стены сотнями портретов замечательных чем-либо фрацузов (в эту галерею мечтали попасть очень многие), и до конца жизни вел переписку с еще более замечательными умами эпохи; написал «Мемуары», которые даже понравились королю, и сир 20 лет спустя оказал милость аудиенции постаревшему и мало кому нужному остроумцу, былая слава которого потускнела. Несмотря на всю эту симуляцию жизни счастливого гедониста (разделить которую мечтали бы, думаю, многие из нас) Бюсси во многом справедливо считал себя «неудачником». Объяснить это можно гиперболическим сравнением: удаление от двора Людовика XIV означало примерно тоже самое, что и высылку за 101 километр в СССР. Социальная смерть, совершенное исключение из публичной и общественной жизни. Иными словами, с 1666 года Бюсси-Рабютена для Франции более не существовало. Отчасти существовал он для эпистолярных подруг и друзей, в частности, для госпожи де Севинье, и для любимой дочери Бюсси - Луизы-Франсуазы. Отношения с последней, как говорили злые языки, вышли далеко за рамки семейной любви, и носили весьма экстравагантно-экзальтированный характер не без традиционных альковных игрищ. Впрочем, это уже совсем другая история. Хотя и ярко характеризующая эпоху либертинажа и самого графа, заслужившего в глазах современников такую роскошно-галантную репутацию (несмотря на очевидно антилибертинный сатирический характер «Любовной истории галлов»), каковая позволяла даже не сомневаться во всевозможных слухах на его счет. Но - бедная же его дочь!
***
«Любовная история галлов» - великая сатира на Великий век. Сатира, написанная человеком, который век свой, высмеивая, любил, ненавидя лишь собственную участь и людей, мужчин и женщин, ревнуя к благосклонной судьбе и звёздам пленительного счастья, над его головой сверкавшим не так уж часто. Пронизанная золотыми нитями, надушенная ароматами, напудренная, в париках и вечно сменяющихся масках - «Любовная история галлов» представляла собой роскошный маскарад с участием самых известных дам и кавалеров. Надевал очередную маску на реального персонажа автор только для того, чтобы снять другую маску с его или её галантных манер, недоостроумия и псевдоблагопристойного поведения. Эта «История», в которой сатириконовские маски и дворцово-садовые авантюрные декорации позволили разоблачить условную галантную красавицу, Куртуазную Богиню XVII-XVIII веков, сдернув с нее покрывало, содрав одежды и вывалив её в той же самой грязи у всех на виду, в какой на деле она купалась и нежилась тогда ежедневно и ещенощно, ото всех скрываясь. Купаясь в грязи, она прикрывала любовь к порокам остроумными сентенциями, столь же блестящими и легкими, сколь воздушными и испаряющимися по прочтению: как цитрусовые духи. Прикрывала любовь к царству Эросу прекрасными по своей декоративности правилами поведения в садах Версаля, на момент написания романа еще не ставшего драгоценным гвоздиком, на который повесят потом весь свой галантный гардероб аристократический люд, очаровательный на балах и безобразный за стенами дворцов. Красавицы, отравляющие запахами из-под юбок и изо рта всю красоту момента, и кривозубые либертины, разжиревшие от распутства и вседозволенности, лишь механически продолжали шутить и говорить любезности, точно тем же драгоценным гвоздиком галантный Ганнибал Лектор покалывал небольшой участок мозга, пожирая самые лакомые его куски. И Великий и Галантный век - не просто дурно пахли, а страшно воняли. Они были золотыми клетками, обильно политые духами и окуренные благовониями, внутри которых лапками к верху лежали когда-то чудно певшие соловьи и канарейки. Вопрос, убили их духи и благовония (остроумие и галантные манеры), или же кладбище уже убитых птиц пришлось драпировать, скрывая сущность - вряд ли так уж приниципиален. На протяжении веков человек, кажется, только и занимался тем, что строил крепости, окружавшими таинственный волшебный сад, где на деле теми же веками гнили упавшие на землю золоченые яблоки, плоды эдемского греха, вперемешку с тушками Психей, кишащими червями. «Любовная история галлов» - всего только еще одна Божественная и Человеческая комедия, материалом которой послужил слишком наглядный пример тысячелетнего театра: танцуют ряженные куколки на авансцене из ветхих досок. Клетки были самыми драгоценными, и вонь при этом была пусть совершенно чудовищной, но зато и совершенно неподдельной.
Приятно пахнуть, красиво одеваться, ухаживать галантно, приятно говорить, острить удачно, приятно полюбить (в кавычках, разумеется), любить легко, и разлюбить легко, расстаться по красивым правилам, непринужденно, быстро, без обид. Коды и шифры, оставшиеся аристократическим курятникам с далеких куртуазных лет, почти не требовали от применяющих их какого-то криптоанализа: простые и приятные коды (которые сам же Бюсси, ни разу не придумав, наивно обыграл в «Максимах любви»). Только вот Галантная «Энигма» работала уже скрипя, из рук вон так себе. Но все уже к наличию её привыкли. Прислушайся он и она, могли бы уловить её жужжание повсюду: не только в дамском будуаре, и под шуршащими альковными секретами постелями - но в каждом закоулке разбитых у дворцов садов, и в каждой комнате дворцов. Как справедливо говорят исследователи Великого французского столетия - галантные коды ко времени Людовика XIV истерлись деградировав. Еще для первой фаворитки юноша не выстроил дворцово-парковый ансамбль, как лучшие умы услышали предсмертный стон «Энигмы», скрежет, вой. А к первым праздникам в Версале криптомашина куртуазной неги, издав последний хрип, подохла. Король отказывался верить, а с ним и его свита: галантный зарождался век, а вы - «подохла»?! Граф де Бюсси, не зная сам, что делает - развел руками. Он на словах поддерживал прекрасную иллюзию существования, а главное, необходимости такой криптомашины. Но написав шедевр, лишь подтвердил догадки прочих: издохла! Теперь галантный код участниками маскарадов любви-на-время использовался только лишь ради того, чтоб нежиться в чужих постелях, завоевать красавицу, ничуточку не будучи в неё влюбленным, и после первой ночи (или недели, месяца, а в лучшем случае - спустя немного лет) расстаться с «падшей» полюбовно. Лишь только ради прелести отдаться в свою очередь использовали код прелестницы. И все были довольны. И де Бюсси (пока не попал в Бастилию), и Людовик XIV (пока не стал ханжёй), и фаворитка Людовика - Луиза де Лавальер (пока не ушла в монастырь), и графа де Бюсси любовница - Монгла.
Но Бюсси, подписав себе «Любовной историей галлов» приговор, написал фактически одно из самых грустных сочинений: самопризнание галантного столетья в бессилии любить по-настоящему и быть любимым. В романе либертин, но либертин умный, остроумец, но остроумец, в котором человечность еще угасла не совсем, саркастически высмеял многих, но оставил надежду входящему в разваливающийся дворец галантности. В последней части «Истории» он описал, как, будучи влюбленным, добивался руки госпожи де Монгла, преклоняясь перед ней, завороженный собственной к госпоже любовью. В романе он назвал её Белизой, и признавался, что сначала он с двумя друзьями «решили влюбиться» в троицу девушек, таких же, как они, неразлучных. И бросили жребий. Увы, Бюсси-Рабютену досталась другая, но после ряда авантюрно-фривольных обстоятельств он объяснился с настоящей дамой сердца (галантно, остроумно, как положено - она ответила ему конгениально, сообразно обстоятельствам и галантным кодам). Его любовь (или «любовь»?) к Монгла - о счастье! - 12 лет была взаимной. Увы, надежды де Бюсси на настоящую любовь во времена, когда кокетки, было, сами добивались кавалеров, а кавалеры - без стыда, без сердца - спокойно отбивали дам у ближнего, не оправдались. Ведь так заведено, зачем сердиться? Бюсси, в год написания романа еще включенный в маскарадную галантную игру, но не жалея чёрных красок на всю эту игру - жестоко пострадал за намерение усидеть на двух прелестных стульях: быть либертином остроумным, признавая галантные коды - и всё-таки любить и быть всё же любимым. Возлюбленная графа - де Монгла - покинула несчастного как раз тогда, когда его король кинул в Бастилию. «Неверная!» - кричал несчастный граф, внезапно понимая, что Куртуазная Богиня Великого столетья сыграла с ним, как и с другими, ту же шутку. В отличии от прочих нам известных богинь - у Этой - как известно было всем (особенно Бюсси!) нет, не было и не могло быть сердца.
Бюсси, думая написать фривольную пасторальку - написал безжалостный портрет эпохи. И походил на лекаря при короле. Врач говорит больному, в чем его болезнь, и уверяет - все будет в порядке - из опасения навлечь на себя гнев венценосной особы. Король же по глазам и тону в голосе лейб-медика на самом деле знает: осталось ему жить пару недель от силы. Эпоха не простила графу его целительную, вроде бы, насмешку над собой - она узнала тон врача, который врёт, нечаянно больному сообщая правду. И - не поверила диагнозу врача. Мерзавец лжёт, зовите нам другого, сведущего лекаря, а этого - вон из Версаля. Король и все-все-все - не могли, конечно же, поверить, в то, что куртуазные коды всего только уже коды разврата, бросающего тень на Солнце. Но если кто и верил, даже тот, владея мастерски уловкой лицемерия: шептал, что главное не «быть», не что на самом деле там в душе у кавалера и у дамы, не что в действительности может есть под масками галантных и условных же любовных связей. - А главное - «казаться». О том, какую боль и горе приносит противостояние «казаться/быть» тринадцать лет спустя с небывалой силой описала мадам де Лафайет, нанеся проникающее ножевое ранение галантной эпохе глубоко-глубоко под жирные версалевские складки. См. об этом в следующем номере нашего «Вестника Галантной эпохи».
1665 год, обещая стать счастливейшим годом в жизни Бюсси-Рабютена, стал для блестящего кавалера, известного остроумца и любимца света - началом конца. Бюсси, обойденный раз за разом должностями со стороны сначала двора Анны Австрийской и кардинала Мазарини, а затем и Людовика XIV, талантливый военноначальник, победам которого в годы Фронды королевская семья была немалым обязана, наконец, оказался в центре внимания Его Величества. Он издал небольшую брошюру «Максимы любви» (Maximes d’amour, 1665), стихотворный сборник, кодифицирующий поведение Великого века (и, впоследствии, века Галантного), за что получил место в Академии. В сборнике на каждый вопрос («О том, отчего любовь никогда не длится долго», «О том, как надлежит поступать даме, если ее возлюбленный несчастен, а их связь наделала шуму», «О том, можно ли продолжать любить даму, если она не отдается возлюбленному») следовал стихотворный ответ. В брошюре, в частности, рекомендовалось любовнику с уважением относится к мужу возлюбленной, но не прощать его любви к супруге: «Коль к мужа нежностям жена питает только отвращенье, сильнее любит милого она»,«Храни вас Боже от любви супруга, который страстью воспылал!». При этом, однако, не рекомендовалось, окажись дама свободной, жениться на ней. Суммировать вьющиеся плющом предупреждения Бюсси кавалерам и дамам можно одним четверостишием: «Кто хочет на возлюбленной жениться, //любовь тем самым убивает, // ведь грех всегда нас привлекает; // Амуру с Гименеем не ужиться». Как это ни парадоксально, позднее мадам де Лафайет, никоим образом не близкая кругам либертинов (но читавшая Бюсси), одновременно и гениально обыграет эту максиму, обернув её против любви.
Юный Людовик XIV, единолично царствующий всего только чертвертый год, попросил у Бюсси книжку, дабы почитать ее наедине с официальной фавориткой - герцогиней Луизой де Лавальер (в этом качестве, увы, ей оставалось пробыть недолго), которая жила с королем тоже четвертый год, как известно, при живой жене. Сама Луиза, конечно, будучи верующей католичкой, совестилась пикантным положением и тяготилась грехами, можно сказать, ей даже посчастливилось уйти потом в монастырь эти грехи замаливать. Но пока она скорее из года в год была в тягости, рожая бастардов любимому Луи. Вряд ли скромной и благочестивой Луизе могли понравиться максимы либертина Бюсси, но еще более сомнительно, что она могла выразить свое несогласие королю - который, конечно, изящную игру в любовь, без особенных обязательств супружеского характера, приветствовал. Как приветствовала ее и мадам де Монтеспан, которой свои «Максимы» Бюсси в небольшом обществе читал лично, предлагая ответить на те или иные вопросы: говорят, он был в восторге от того, что будущая официальная фаворитка короля оказалась в ответах точнее прочих (и это говорит о Монтеспан больше, чем все исторические эссе). Очевидно, гораздо больше прочих, при таких-то познаниях в галантной любви, мадам эта на роль главной любовницы Людовика XIV и подходила. Бедная Лавальер.
Казалось, Бюсси станет первым остряком Версаля и фаворитом короля. Увы. Пять лет назад сосланный в ссылку в свой замок за дебош в Руасси (скабрезные матерные куплеты «Аллилуйя», в т.ч. по адресу королевской семьи, крещение поросенка, открытые гомосексуальные связи его друзей - и все это перед Пасхой!) граф де Бюсси решил дать волю литературному таланту, найдя удовольствие в написании как будто вымышленной «Любовной истории галлов». В действительности она с присущим Бюсси ярким, искрящимся, тонким остроумием (его стиль Лабрюйер считал непревзойденным) живописала любовные забавы друзей и знакомцев Бюсси: как дам-аристократок, так и куртизанок - как либертинов-развратников, так и самого писателя. От гениального пера графа уже перепало солёных шуток многим высокопоставленным повесам и ветреницам в 1654 году, когда он вместе с принцем де Конти написал «Карту страны Легкомыслия» (Carte géographique de la cour et autres galanteries), где с виртуозным искусством смог высказать самое скабрезное и пикантное, внешне не переходя границ и не называя вещи своими именами. Но «Любовная история галлов», в отличии от легкой беззаботной литературной игры шестилетней давности, подарившему-таки миру шедевр эротического памфлета, оказала гораздо большее значение, чем мог ожидать автор - и, главное, чем он сам мог того пожелать! По-началу автор всего лишь веселил ее страницами в узком кругу близких друзей, понимая, что в случае широкой огласки - от него отвернуться многие, включая и друзей дальних (а он в «Истории» не пощадил никого, в том числе и близкую свою подругу - госпожу де Севинье, в романе де Шенвиль, об этом ниже). Но то ли тщеславие, то ли неосторожность привели к тому, что роман стал ходить в списках, и был одновременно принят с восторгом и вызвал ряд гневных откликов от упомянутых в романе лиц. А в 1665 году был, наконец, анонимно издан… В книге имена, конечно, были заменены на другие, но к ней был приложен «Ключ», как то было принято в уже терявших тогда популярность прециозных романах. Книгу и «Ключ» к ней прочитали все. И презираемая многими распутница графиня д’Олонн -в романе Арделиза: «... когда она начала показываться в свете, льстецы заявляли, что стан ее великолепен: так говорят обычно защитники чрезмерно полных женщин. Однако та, о которой идет речь, была в этом отношении слишком чистосердечной, чтобы оставить людей в заблуждении; в истине удостоверялся каждый, кто пожелал, и, если бы это зависело только от нее, заблуждающихся не осталось бы вовсе». И политическая интриганка герцогиня де Шатийон -в романе Анжели: «У этой дамы поклонники возникали так же быстро, как у гидры отрастают отрубленные головы». И скандальный граф де Гиш («пользовавший», говорят, как Месье, брата короля, так и его жену Генриетту Английскую - о чем завуалированно сообщалось в «Любовной истории галлов»). И секс-партнер его, маркиз де Маникан, близкий к Месье - застигнутый в постеле с де Гишом в книге он цинично заявляет: «Стараюсь применить к жизни то, что вы говорили вчера о презрении к суетному миру. Я уже немалого достиг в этом отношении, презрев половину мира», -подразумевая под «половиной мира» женщин.
Среди разъяренных ос, чьё гнездо Бюсси разворошил, была и Анна Австрийская, и Великий Конде, и брат короля, и сам король. Чтобы вы представляли уровень скандала: Бюсси, опасаясь покушения, в карете возил мушкеты, а по ночам его сопровождали вооруженные слуги. Разгневанный намеками на связь де Гиша с Генриеттой, память о которой в свете только-только начала затухать, Людовик XIV покончил с возможными неприятностями графа быть застреленным одним из обиженных, посадил Бюсси - четыре месяца спустя после признания того академиком и чтения «Максим» наедине с Лавальер - в Бастилию. Там писатель-авантюрист, проживший бурную жизнь, заслуживающую своего Александра Дюма, мог бы и отдать концы, и, в определенном смысле, это было бы даже на его счастье, знай он последующую свою судьбу. Но, по-видимому, на небесах дамы, в особенности Дева Мария, были разгневаны не менее смертных: любовница Бюсси (при живой, заметим, жене) госпожа де Монгла, с которой он был счастлив 12 лет, оставила никому не нужного пленника, и более ненужного ей любовника, бросившись в постель к другому. Бюсси в прямом смысле слова от горя чуть не умер, но, в силу болезни выпущенный королем из тюрьмы, был выхожен двумя дамами-самаритянками. Сострадающим его горю оказались… жена Луиза де Рувиль и…госпожа де Севинье, оскорбленная в лучших своих чувствах нелестным портретом.
Севинье была вправе обидеться сильнее прочих. Ведь она была не только его близкой подругой с юности и любимой кузиной, но и, вероятнее всего, давней возлюбленной, а платоническим отношениям кузенам мешали развиться в отношения более галантные лишь ряд случайных обстоятельств, в которые мы не будем вдаваться в подробности. К десятилетней Мари он, восемьнадцатилетний, даже сватался, но оскандалился - из-за дерзкого поведения начинающего либертина ему в руке девочки было отказано. Это не помешало Бюсси с вышедшей замуж за маркиза де Севинье Мари де Рабютен-Шанталь стать верными эпистолярными друзьями. Настолько верными, что маркизу, случайно прочитавшему одно из писем амурной переписки, они показались влюбленными - разгневанный муж отказал графу от дома. Но муж скоро погиб на дуэле, и эпистолярная любовь возобновилась, пока не была прервана одним нелестным для Бюсси (по мнению Мари) или для Мари (по мнению Бюсси) казусом: Бюсси-Рабютен в 1658 году проиграл деньги, которые были ему необходимы для участия в военной кампании, граф, не долго думая, тут же обратился за поддержкой к Мари, но был отправлен к такой-то бабушке. Справедливости ради, муж Мари, будучи не менее изрядным игроком, отправившись после дуэли к такой-то бабушке в прямом смысле этого слова, оставил жене столько долгов, что оплачивать еще и карточные долги любимого кузена кузина почла бы верхом глупости. Бюсси обиделся. Обида и послужила поводом к язвительному пасквилю, в которой он, вспомнив ревнивого мужа Севинье, написал: «Если смотреть на поступки, то супружеская верность была соблюдена; если же обратиться к намерениям, это совсем другое дело. Говоря откровенно, если ее мужу удалось, вероятно, сохранить свою честь в глазах людей, то я все-таки считаю его рогоносцем перед Богом». Севинье после восстановления между ними статуса кво, признавала мастерство кузена в создании ненавистного портрета: «он бы ей даже очень понравился... если бы в нем шла речь не о ней и написан он был бы не им». В общем, история про галерею Незнайки XVII века.
Друзья познаются в беде, истина, которую Бюсси познал на своей шкуре. Растроганный ухаживаниями де Севинье после бастилии граф, отвечая на упрёки кузины, писал: «Вы из тех женщин, которые не должны умирать, - как есть такие, которые не должны были рождаться». Вот только жене он такого не написал. Не написал. Бедная Луиза.
И бедный Бюсси! О дальнейшей судьбе графа, который на его беду прожил еще 27 лет, особенно распространяться нет смысла. При дворе Людовика XIV он принят не был, лучшие и самые блестящие версальские годы прошли без него; он был удален в свой замок, который, конечно, роскошно обустроил, обставив стены сотнями портретов замечательных чем-либо фрацузов (в эту галерею мечтали попасть очень многие), и до конца жизни вел переписку с еще более замечательными умами эпохи; написал «Мемуары», которые даже понравились королю, и сир 20 лет спустя оказал милость аудиенции постаревшему и мало кому нужному остроумцу, былая слава которого потускнела. Несмотря на всю эту симуляцию жизни счастливого гедониста (разделить которую мечтали бы, думаю, многие из нас) Бюсси во многом справедливо считал себя «неудачником». Объяснить это можно гиперболическим сравнением: удаление от двора Людовика XIV означало примерно тоже самое, что и высылку за 101 километр в СССР. Социальная смерть, совершенное исключение из публичной и общественной жизни. Иными словами, с 1666 года Бюсси-Рабютена для Франции более не существовало. Отчасти существовал он для эпистолярных подруг и друзей, в частности, для госпожи де Севинье, и для любимой дочери Бюсси - Луизы-Франсуазы. Отношения с последней, как говорили злые языки, вышли далеко за рамки семейной любви, и носили весьма экстравагантно-экзальтированный характер не без традиционных альковных игрищ. Впрочем, это уже совсем другая история. Хотя и ярко характеризующая эпоху либертинажа и самого графа, заслужившего в глазах современников такую роскошно-галантную репутацию (несмотря на очевидно антилибертинный сатирический характер «Любовной истории галлов»), каковая позволяла даже не сомневаться во всевозможных слухах на его счет. Но - бедная же его дочь!
***
«Любовная история галлов» - великая сатира на Великий век. Сатира, написанная человеком, который век свой, высмеивая, любил, ненавидя лишь собственную участь и людей, мужчин и женщин, ревнуя к благосклонной судьбе и звёздам пленительного счастья, над его головой сверкавшим не так уж часто. Пронизанная золотыми нитями, надушенная ароматами, напудренная, в париках и вечно сменяющихся масках - «Любовная история галлов» представляла собой роскошный маскарад с участием самых известных дам и кавалеров. Надевал очередную маску на реального персонажа автор только для того, чтобы снять другую маску с его или её галантных манер, недоостроумия и псевдоблагопристойного поведения. Эта «История», в которой сатириконовские маски и дворцово-садовые авантюрные декорации позволили разоблачить условную галантную красавицу, Куртуазную Богиню XVII-XVIII веков, сдернув с нее покрывало, содрав одежды и вывалив её в той же самой грязи у всех на виду, в какой на деле она купалась и нежилась тогда ежедневно и ещенощно, ото всех скрываясь. Купаясь в грязи, она прикрывала любовь к порокам остроумными сентенциями, столь же блестящими и легкими, сколь воздушными и испаряющимися по прочтению: как цитрусовые духи. Прикрывала любовь к царству Эросу прекрасными по своей декоративности правилами поведения в садах Версаля, на момент написания романа еще не ставшего драгоценным гвоздиком, на который повесят потом весь свой галантный гардероб аристократический люд, очаровательный на балах и безобразный за стенами дворцов. Красавицы, отравляющие запахами из-под юбок и изо рта всю красоту момента, и кривозубые либертины, разжиревшие от распутства и вседозволенности, лишь механически продолжали шутить и говорить любезности, точно тем же драгоценным гвоздиком галантный Ганнибал Лектор покалывал небольшой участок мозга, пожирая самые лакомые его куски. И Великий и Галантный век - не просто дурно пахли, а страшно воняли. Они были золотыми клетками, обильно политые духами и окуренные благовониями, внутри которых лапками к верху лежали когда-то чудно певшие соловьи и канарейки. Вопрос, убили их духи и благовония (остроумие и галантные манеры), или же кладбище уже убитых птиц пришлось драпировать, скрывая сущность - вряд ли так уж приниципиален. На протяжении веков человек, кажется, только и занимался тем, что строил крепости, окружавшими таинственный волшебный сад, где на деле теми же веками гнили упавшие на землю золоченые яблоки, плоды эдемского греха, вперемешку с тушками Психей, кишащими червями. «Любовная история галлов» - всего только еще одна Божественная и Человеческая комедия, материалом которой послужил слишком наглядный пример тысячелетнего театра: танцуют ряженные куколки на авансцене из ветхих досок. Клетки были самыми драгоценными, и вонь при этом была пусть совершенно чудовищной, но зато и совершенно неподдельной.
Приятно пахнуть, красиво одеваться, ухаживать галантно, приятно говорить, острить удачно, приятно полюбить (в кавычках, разумеется), любить легко, и разлюбить легко, расстаться по красивым правилам, непринужденно, быстро, без обид. Коды и шифры, оставшиеся аристократическим курятникам с далеких куртуазных лет, почти не требовали от применяющих их какого-то криптоанализа: простые и приятные коды (которые сам же Бюсси, ни разу не придумав, наивно обыграл в «Максимах любви»). Только вот Галантная «Энигма» работала уже скрипя, из рук вон так себе. Но все уже к наличию её привыкли. Прислушайся он и она, могли бы уловить её жужжание повсюду: не только в дамском будуаре, и под шуршащими альковными секретами постелями - но в каждом закоулке разбитых у дворцов садов, и в каждой комнате дворцов. Как справедливо говорят исследователи Великого французского столетия - галантные коды ко времени Людовика XIV истерлись деградировав. Еще для первой фаворитки юноша не выстроил дворцово-парковый ансамбль, как лучшие умы услышали предсмертный стон «Энигмы», скрежет, вой. А к первым праздникам в Версале криптомашина куртуазной неги, издав последний хрип, подохла. Король отказывался верить, а с ним и его свита: галантный зарождался век, а вы - «подохла»?! Граф де Бюсси, не зная сам, что делает - развел руками. Он на словах поддерживал прекрасную иллюзию существования, а главное, необходимости такой криптомашины. Но написав шедевр, лишь подтвердил догадки прочих: издохла! Теперь галантный код участниками маскарадов любви-на-время использовался только лишь ради того, чтоб нежиться в чужих постелях, завоевать красавицу, ничуточку не будучи в неё влюбленным, и после первой ночи (или недели, месяца, а в лучшем случае - спустя немного лет) расстаться с «падшей» полюбовно. Лишь только ради прелести отдаться в свою очередь использовали код прелестницы. И все были довольны. И де Бюсси (пока не попал в Бастилию), и Людовик XIV (пока не стал ханжёй), и фаворитка Людовика - Луиза де Лавальер (пока не ушла в монастырь), и графа де Бюсси любовница - Монгла.
Но Бюсси, подписав себе «Любовной историей галлов» приговор, написал фактически одно из самых грустных сочинений: самопризнание галантного столетья в бессилии любить по-настоящему и быть любимым. В романе либертин, но либертин умный, остроумец, но остроумец, в котором человечность еще угасла не совсем, саркастически высмеял многих, но оставил надежду входящему в разваливающийся дворец галантности. В последней части «Истории» он описал, как, будучи влюбленным, добивался руки госпожи де Монгла, преклоняясь перед ней, завороженный собственной к госпоже любовью. В романе он назвал её Белизой, и признавался, что сначала он с двумя друзьями «решили влюбиться» в троицу девушек, таких же, как они, неразлучных. И бросили жребий. Увы, Бюсси-Рабютену досталась другая, но после ряда авантюрно-фривольных обстоятельств он объяснился с настоящей дамой сердца (галантно, остроумно, как положено - она ответила ему конгениально, сообразно обстоятельствам и галантным кодам). Его любовь (или «любовь»?) к Монгла - о счастье! - 12 лет была взаимной. Увы, надежды де Бюсси на настоящую любовь во времена, когда кокетки, было, сами добивались кавалеров, а кавалеры - без стыда, без сердца - спокойно отбивали дам у ближнего, не оправдались. Ведь так заведено, зачем сердиться? Бюсси, в год написания романа еще включенный в маскарадную галантную игру, но не жалея чёрных красок на всю эту игру - жестоко пострадал за намерение усидеть на двух прелестных стульях: быть либертином остроумным, признавая галантные коды - и всё-таки любить и быть всё же любимым. Возлюбленная графа - де Монгла - покинула несчастного как раз тогда, когда его король кинул в Бастилию. «Неверная!» - кричал несчастный граф, внезапно понимая, что Куртуазная Богиня Великого столетья сыграла с ним, как и с другими, ту же шутку. В отличии от прочих нам известных богинь - у Этой - как известно было всем (особенно Бюсси!) нет, не было и не могло быть сердца.
Бюсси, думая написать фривольную пасторальку - написал безжалостный портрет эпохи. И походил на лекаря при короле. Врач говорит больному, в чем его болезнь, и уверяет - все будет в порядке - из опасения навлечь на себя гнев венценосной особы. Король же по глазам и тону в голосе лейб-медика на самом деле знает: осталось ему жить пару недель от силы. Эпоха не простила графу его целительную, вроде бы, насмешку над собой - она узнала тон врача, который врёт, нечаянно больному сообщая правду. И - не поверила диагнозу врача. Мерзавец лжёт, зовите нам другого, сведущего лекаря, а этого - вон из Версаля. Король и все-все-все - не могли, конечно же, поверить, в то, что куртуазные коды всего только уже коды разврата, бросающего тень на Солнце. Но если кто и верил, даже тот, владея мастерски уловкой лицемерия: шептал, что главное не «быть», не что на самом деле там в душе у кавалера и у дамы, не что в действительности может есть под масками галантных и условных же любовных связей. - А главное - «казаться». О том, какую боль и горе приносит противостояние «казаться/быть» тринадцать лет спустя с небывалой силой описала мадам де Лафайет, нанеся проникающее ножевое ранение галантной эпохе глубоко-глубоко под жирные версалевские складки. См. об этом в следующем номере нашего «Вестника Галантной эпохи».