уловки камелии Цинтии во время охоты
Прозрачной стеллой, женским изваянием вырастает в комнате вырубленный из мраморных гор на морском берегу сновидений лунный свет. Скульптурной композицией, уходящей плитами в бесконечное. Белой лунной гранитной крошкой выщерблены стены. Новорожденный месяц истолчен в ведьминой ступе до драгоценных косточек, в бриллиантовую пыль, и ею так роскошно посыпан потолок, что сыпется оттуда…. Лунные косточки скрипят под ногами,
хрустят свежевыпавшим снегом, и наступить на них нельзя, не причинив им боли. Белым-бело. В открытое окно как кипятком из чайника или горячим кофе в чашки из белого стекла вливается густой и ароматный призрак ночи. И сердце жжет, и сил терпеть бессмысленную красоту у тебя нет. Отныне буду создавать, клянешься ты в беспамятстве, скульптуру на ночь во имя ее и во славу - «Влюбленную камелию». Но ты еще не будешь пойман ею: тебя разбудят до рассвета соловьи, и это будут не трели их на самом деле, а глупенький невинный щебет звезд-дебютанток в гримерных после первой премьеры.
"Клетки-темные комнаты" спросонья - вагоны без крыш, где черное небо зимнее навеки, и снег пухом валит который уже час, и кажется, что это звезды пускаются в пляс, сходят с ума, «золотыми ножками» в красных башмачках вычерчивая менуэты и пошлые вальсы - позабыв про благодатную скромность свою и молодость и тишь былых времен, описанную Гейне. Как камера панорамирует сверху бальную залу в
кинофильмах, так руки закинув за голову лежишь, любуясь пируэтами царственных пар на небе. Там целый город не спит, устраивая майскими ночами фестивали, праздники, фейерверки. Стреляют из пушек в театрализованных представлениях и ранят печальные глаза твои, полосуя крохотными па радужную оболочку, исподтишка - о, как она хочет понравиться! Смотри, смотри! - кометы пересекают небо касательными к сфере, стеклышками калейдоскопа в движении к новым картинкам - благодарная публика воздает должное лучшим танцовщицам букетами цветов, кидая их восторженно на сцену. Но те, не долетев, конечно - уж больно далеко - охапками растрепанными слетаются к твоей скульптуре лунной камелии, сгибая в благоговении шеи и спины так, что ломаются стебли.
«Моя Галатея, живая скульптура Луны самой себе, прекрасная Цинтия. В молчании и одиночестве, строка за строкой, магическими пассами, из чистого света придумываю тебя, и всякий раз завтра ты будешь вырублена собственными же лучами в прижизненной моей усыпальнице похожим силуэтом. В комнате невидимый сосуд полнится светом согласно изгибам его и формам. И плещется в изваянии лавой Луна еженощно, застывая метательницей диска по утру и исчезая с наступлением рассвета, испаряясь бесследно. Пройдут года, и будет день, когда мы примемся за роспись ваз и урн, которые к тому моменту я лично выдохну в количестве нескольких штук по обе стороны скульптуры. Я помещу тебя в картинки античных танцев на керамике. Ты будешь только здесь, со мной, четвертой слева на пятой вазе, в тунике единственной фигурой, все прочие мои любови пусть будут - обнажены!» - такую речь она услышит обязательно из твоих уст. Но ты еще не будешь пойман ею, хотя уже обиженно откажешься от мира и мирского. От смертных девушек Земли.
Свет молодого месяца щекочет под сердцем, и делается не по себе как перед эпилепсией - ее стыдливый поцелуй доводит до инфаркта [отметина-рубец о вольностях камелии на память]. Свет умирающей луны неслышно колеблет крону черемухи за окном - влюбленная так машет веером: от себя-от себя! белыми своими карамельными ленточками ласкаясь трепетно, и, бывает, даже касается (тут же испуганно, впрочем, одергивая ладонь) мизинцем левого твоего зрачка - о, как она хочет понравиться! Так жутко, что задергиваешь шторы, затворяешь окна, запираясь от мира ночи, от призраков, пажей ее и фрейлин. Но нежное парное молоко вытапливает бриллиантовую пыль с потолка, и та стекает в вазы фарфоровым вином. Дыхание влюбленной лунной камелии - против него бессильны любые стёкла. Оно все равно незамедлительно пробьется из-под полы седыми источниками.
И вот уже с наступлением новой Луны хоронишь молодость. И на твою комнату накладывает грим камелия тоннами ядовитых цинковых и свинцовых белил. И с приближением ночи страшнее смотреть на ту сторону стены, где рисует Цинтия тень свою при помощи закрытых окон, бросая галькой с морских берегов из сновидений через стёкла белую кровь. Как не запирай плотно ставни, не закрывай створки на закате дня - мерцающее пятнышко на той стороне стены все четче и ярче, проявляясь фотоснимком правильных параллепипедов в продолжение вереницы ночей, когда Луна будет ставить перед твоими окнами камеру обскуру, идеально передающую линии, блики и все тона: от серебра и бежевого до вороного крыла. И годы спустя случится полночь, когда она сбросит одежды свои полумесяцем на ту сторону стены, и там снежными ставнями даст знать о себе
лунное окно, открывающееся не внутрь, как обычное, а во вне, наружу. Вот она, дверь в дамскую камелии. Дверь в ее спальную - выход из твоей детской. И ты не сдержишь любопытства более, пожелав узнать все о том, как живет она одна, влюбленная в тебя: от цвета обоев в святая святых Богини до распорядка покоев ее дворца. Достаточно поверить в реальность лунной тени, как сразу захочется распахнуть окно, растворив обеими руками створки, раздвинув гардины. И свеситься с подоконника до боли в животе, поглядывая вниз с улыбкой, обернутся налево, туда, где каждую ночь, как тебе казалось, сидела у лунного окна «в портретной рамке» неизвестная кроха, задумчиво глядевшая в твой мир оттуда. На подоконнике, с облегчением позабыв про суету прожитого,
стремительно отступающего во мрак небытия, ты будешь забавно балансировать на грани, развлекая себя и ее заодно, смешно болтая в воздухе ногами, и, наконец, соскользнешь «нечаянно» в неведомое, не испугавшись посмертного безумия даже - она тебя поймала! - оставляя лунное окно открытым настежь до самого утра. «Не бойся, кроха, - скажешь напоследок девочке с той стороны окна, - не бойся, на рассвете солнечный ветер, ворвавшись в комнату, захлопнет его с наслаждением, едва-едва не разбив при этом призрачные стёкла вдребезги».
Илл.: "Gemalde Grafiken Lithos - Jugend", "Schwarzbilder Ornamentale Muster - Fruhlingslust", "Schwarzbilder Ornamentale Muster - Und Kleinkind" и обложки Jugendmagazine 1896-1903 гг.; кадры из фильма "Die Nibelungen. Siegfried" (1924) Фрица Ланга.