Ее спина не чувствует прикосновений палача
Мощь этого волшебного жирного куска садомазохистских, некрофильских и просто демонических картин потрясает. Кривые, косые рожи, ангельские, невинные лица, бичевания, поцелуи в зад, цветущие сады, полет ведьм в синей ночи, шабаш в лесу, танец золотых монет, старухи и красавицы, монахи и врачи - все и вся участвует в одном большом повороте Колеса. Со скрипом, вонючее и прекрасное, оно, Колесо Средневековых чудес и сновидений, рассекает воздух и воду, огонь и звезды, обнажая женские тела и раздавливая мужские в мясо. То самое Колесо, которое вот-вот и мелькнет в картинах художников тех лет. Подземелья, привороты, заклятия и замки, дамы, ведьмы, инквизиторы. Прелесть чарующего и жуткого мира, подчиненного Молоху патологий, вытесненных из подсознания в реальность, пугает. Кристенсен - эстет эстетов, впоследствии будет хвалим самим Ингмаром Бергманом,
но пока он, пытаясь развенчать мифы и верования европейцев мрачных столетий, с любовью к персонажам - с нежностью и обожанием! - рисует кинокартину подвешенных на виселицах девушек, где рядом с ними в карты играют мужики-охранники, или кинематографический пейзаж ночного североевропейского леса с танцами под дудку Веселого Беса трех изнемогающих от желаний дам, спиной к спине, с закрытыми глазами. Сегодня бы такое не прошло. Мы ребята политкорректные. Такой шмат средневековых Брейгелевских и Босховских фантасмагорий не для нас. Но он живой, он дышит! Посмотреть этот фильм и не глотнуть воздуха сказочных веков, да чтобы смрад не ударил в ноздри, возбуждая и настораживая, практически невозможно. Самое настоящее обаяние зла, невинности, фантазий и порока. Собрание странных киносочинений.
Молодые врачи откапывают на кладбище красавицу, обнаженное тело ее у них ночью дома в мешке. Нож сверкает в темноте, их замечает соседка и с криками - «они надругались над могилами!» - бежит по зловонному городку, пугая мирян. Старухе снится, как она очнулась в красной комнате полной золотых монет, россыпь которых убегает от нее, кружится вихрем, спиралью, прыгает и уносится юлой вдоль по лестницам… Старуха за монетами, а там снова танцы, магические и колдовские танцы принцесс и красно-рожего Дьявола с рожками, они смеются, зовут ее к себе… Закружившись в танце можно даже позабыть о гомункулусе, выползающем из разорванных стен. Молодой месяц в небе. Молодая жена в истоме потягивается сквозь сон на белоснежных простынях, и сам Сатана показывается в окне, приглашая вкусить запретный плод наслаждений и кайфа… Девушка-сомнамбула в темноте ночи скользит словно тень, ощупывая пустоту руками, ее зовет Бес, целуя Каменным Гостем.
Режиссер показывает сцены признаний молодых и старых «ведьм» так, что они вызывают восхищение. Фантастические выдумки, выбитые под пытками, невозможно поэтичны. Темно-синие сумрачные небеса над деревеньками. Силуэт сидящей женщины на высокой горе, наблюдающей холодную прекрасную картину: справа налево летят белые фигуры женщин на метлах. Завораживающее зрелище. Они чуть заметны на фоне неба - белёсые клочки облаков и колдуний… Описание шабаша откровенно сексуально. Да это просто сборник извращений! Дама, не совершившая достаточного количества злых дел, терпит унижение от Дьявола, приспешники которого устраивают ей, коленопреклоненной, порку.
[Та содрогается в рыданиях.] Прочие же позже целуют с нежностью властелину подземного царства задницу. Старуха, замученная инквизиторами, сдает всех, кого знала, кто бил ее и унижал в реальной жизни, и, наконец, даже тех, кто обвинял ее в колдовстве…В лапы инквизиторов попадает вся молодая семья погибшего от странной болезни печатника. Монах, почувствовавший «огонь» от рук плачущей молодой жены мертвеца, теперь и сам жалуется, что его посещают грешные мысли. К нему в келью призраком приходит девушка, [«ведьма! - теперь уже вне всякого сомнения»], и плачущая, злая, соблазняет его. Добавьте сюда пляски монашек, которым кажется, что в монастырь пробрался Бес, и их омерзительный хохот у алтаря.
Это лучшая часть кинопроизведения: большая и чудесная. Главы сказок, снов, легенд, живой поэзии. Пергамент-пленка сокровенной красоты. Увы. К финалу ближе Кристенсен занялся объяснением причин при помощи психоанализа и прочих прелестей. Чем напрочь загубил очарование своего фильма. Я не против документальных эссе. Не против дедушки Фрейда и объяснений монастырских плясок - истерикой. Но, говорю как есть, меня тошнит, когда сказку вообще, в принципе, как она есть - пытаются объяснять! Судят да рядят, логарифмируя прекрасное, волшебное, дьявольское и божественное. Схематизируя и разоблачая.
Тошнит меня ото всего этого, уж не обессудь, старина Кристенсен.
Последняя глава, впрочем, открывает фильму двери в настоящее: она начинается чудесно, когда в интерьерах XIX века сомнамбула-девушка ходит по комнатам ночью… маниакально зажигая спички [Ведьма!]. Ее спина не чувствует прикосновений палача/врача [Ведьма!]. "Движения истеричек зачастую отличаются манерностью", они слишком красиво цепляются в каком-то исступленном ужасе за белоснежные простыни. Увидев, быть может [и почувствовав] самого Сатану.