Кое-что о Дэзи [Jazzy-love]
Чувак так и не понял, любил ли он ее по-настоящему, или то была просто привязанность? Страсть? Эстетическое притяжение? Легкая влюбленность? Любила ли она его, флиртуя с расфуфыренным, но все же элегантным итальянцем? Ехидно посмеиваясь исподлобья Дэзи позволяла себе резкие выпады (он не умел фехтовать, даже не защищаясь толком, «падал в любовь»), и неясные намеки, так не идущие ее доброте, зато идеально подходящие размытому профилю на фотографическом снимке (четвертая слева на групповой фотографии, ее почти не видно, вместе с зонтиком она выцвела напрочь). Он не сумел разгадать ее, оставшись в приятной уверенности самообмана. Но, боже мой, как это грустно… Как невыразимо печальна не случившаяся любовь. Все равно как смотреть фильм, в котором персонажи занимаются одной только им интересной ерундой, почитая эту ерунду за самое важное в жизни, а то и за откровение. Не замечая едва зародившейся и тщательно скрываемой от посторонних глаз влюбленности молодой девушки. И вот уже фильм подходит к концу. Главные герои счастливы, женаты, с детьми. Тогда как влюбленная девочка умирает еще в середине киноленты, тихо и незаметно для зрителя. Любовь очень даже терпит сослагательное наклонение: она отзывается некоторое время спустя ноющей болью. Тупой ноющей болью в груди, внезапно нахлынувшей и также вдруг отпускающей, во все продолжение жалкого существования героя.
Jazzy-love. Едва заметные всполохи Холли Голайтли. Блики на зеркалах, тени на окнах. Уже очень скоро наступит эпоха, для которой найдется свой бытописатель (Фицджеральд). Пока же, быстро рисуя одну акварель за другой, сменяя картины действий, на фоне которых разыгрывается, как кажется поначалу, невинная и простенькая оперетка из жизни путешествующих американцев, время фиксирует на страницах новеллы странный англо-американец. Картинки оживают и синематографической лентой жужжат в потустороннем аппарате. История Дэзи Миллер, легкой в общении. Флиртующей по касательной с иностранцами и соотечественниками. Во всевозможных европейских городах. Полет ее стремителен, он яркой полосой перечеркивает все ночное небо по диагонали. С таких девушек, скорее всего, писали портреты незнакомок импрессионисты и те, кто был после них. Будущая jazz-girl. У джаззи-гёрлс случалась своя собственная любовь. Любовь только в их стиле, конечно, но совершенно настоящая, без дураков. Вы можете сто тысяч раз называть их ветренными, осуждая прогулки с щеголеватыми итальянцами и знакомства с предосудительными молодыми людьми. Им по фигу. Им наплевать! Такая вот у них любовь, она очень редкая, такая любовь, практически, на вес золота. Позолоченое чувство влюбленности, лишь слегонца присыпанное волшебным порошком. Jazzy-love. Когда еще джаз не придумали. Когда еще не был рожден рокенролл.
- Танцуют здесь не много, но, откровенно говоря, я не считаю, что танцы это все. Я больше люблю разговаривать. Вот на вечере у миссис Уокер, наверно, наговорюсь всласть, потому что у нее очень маленькие комнаты.
Молодой американец Уинтерборн (с говорящей фамилией?) знакомится с очаровательной американочкой по имени Дэзи в Швейцарии. Перекидывается с ней ничего не значащими словечками. Проводит с девушкой пару вечеров, гуляет в замке под ручку … Смена декораций: Рим. И несколько дней на фоне его достопримечательностей. Так, ерунда, штрижки к портрету: лаконичные, быстрые. Нюансировка чувств в изящном обрамлении из фраз. Часто остроумных, пущенных метко, подряд, как стрелы хорошей лучницей (Дэзи Миллер). Порой мучительно-задумчивых, пытающихся впечатать новое, неподобающее, ненормальное и все-таки бесконечно прекрасное в математически-последовательный ряд женских типажей (Уинтерборн). Невозможно не улыбаться, слушая милый, очаровательный щебет изумительного создания человеческого гения. Девичья болтовня о том - о сем. Разговоры в никуда. Фехтование остроумием. Фраза на фразу. Что может быть прекраснее, чем язвительность молодой девушки, парирующей жалкие удары чопорного молодого человека? Ах, как она прекрасна… как была прекрасна эта молодая девушка в декорациях Шильонского замка, у озера, на фоне Колизея, в Риме, на корабле, в воспоминаниях чопорного молодого человека! Генри Джеймс виртуозно попытался привить новый сорт деревца к старому, давно одряхлевшему и умирающему на глазах. Высадив девочку с Запада на Континент воздушным десантом. Этакой «гостьей из будущего» атаковав снобизм и консерватизм той эпохи. Деловито и тщательно фиксируя атаку «полароидными снимками» своего литературного стиля.
Не успеваешь даже влюбиться в героиню, возненавидев героя. Не успеваешь в точности разглядеть ее абрис в сумрачной дымке римского вечера. Там, что-то такое, такое… в темноте. Днем ее портрет дан чрезвычайно четко, отточенно, карандашом, почти графично. Но даже тот в бликах летнего швейцарского утра растворяется, оставляя после себя лишь расплывчатый силуэт, печально покачивающийся в воздухе. Как видение в горах на горизонте. «Она держалась очень спокойно, она сидела в очаровательной, непринужденной позе, но ее глаза и губы находились в непрестанном движении, голос у нее был мягкий, певучий, тон общительный». Попытаться написать портрет из тех скупых красок, что Генри Джеймс отпустил на ее характеристики, значит впасть в ересь. Какого цвета, к примеру, ее глаза? Они ясные, милые, на редкость красивые…Взгляд открытый прямой. Но цвет? Во взгляде не чувствовалось ни малейшей нескромности, да, но какого же они, черт возьми, были цвета?! Джеймс рисует ее, это вне всяких сомнений. Но как-то по памяти. Словно в полузабытье. Прогуливаясь на холмах в лучших англосаксонских традициях, или просто ночью пробуждаясь, не знаю… Вспоминая он бросает несколько строчек на бумагу, силясь достать эту красоту из своего воображения или… воспоминания. Создавая великолепный портрет девушки, в которой невозможно найти какой-либо изъян. Она перед тобой, но ее в то же время не существует. Мираж, фантом, пляска теней, едва проявившееся изображение в камере обскура. Может, впервые он увидел образ ее где-нибудь в Париже, в чьей-нибудь мастерской. На портрете неизвестной тогда уже девушки неизвестного ныне художника.
Ее речь - краткие монологи и реплики - могли быть записаны на экспериментальный фонограф. Еще бы несколько лет подождать… Проживи Дэзи Миллер хотя бы десятилетия, забежав нечаянно своей жизнью в 20 век - она бы оказалась пойманной на кинопленку. Дэзи Миллер….Да, возможно это гипотеза, нуждающаяся в доказательствах, мне все равно. Дэзи Миллер не умерла от странной лихорадки после вечерней прогулки в Колизей (а как прекрасна все-таки была ее смерть) насовсем, будучи похороненной под кипарисами на римском кладбище. Нет. Генри Джеймс чего-то недосмотрел и не угадал. А может, намеренно был неразговорчив, скрывая? Конечно! Фотопластинки с ее изображениями и стенограммы ее болтовни неким алхимиком были восстановлены в волшебной реторте. И затем выплеснуты в современное искусство, чтобы серебряной жидкостью матово сияя ртутными ручейками перетекала она из произведения в произведение.
- Мне во что бы то ни стало хотелось посмотреть Колизей при лунном свете. Разве можно уехать, не повидав его? И мы чудесно провели время, правда, мистер Джованелли? А если это опасно, Юджинио даст мне пилюлю. У него есть какие-то замечательные пилюли.
А впрочем… Впрочем, возможно она была всего лишь хорошенькая ветреная американка? Сколько их таких, красавиц, похоронено на римских и не только кладбищах. Всех не перечесть. Милых, очаровательных… Умерших от каких-то дурацких и нелепых лихорадок в самом, что ни на есть, юном возрасте. Несть им числа, ухитрившимся остаться в памяти друзей и недругов (на которых им всегда было откровенно «по фигу» и «наплевать!») прекрасными и молодыми. А тем, кто еще вчера с негодованием покачивал головой, когда она входила в залу, сияя красотой, шурша оборками, улыбаясь, весело болтая, с громадным букетом в руках, только и остается вспоминать (какое страшное ведь на самом деле слово - «вспоминать») белое батистовое платье, все в оборочках, воланах и в бантах бледных тонов. И как она гуляла без шляпы, но держала в руке большой, густо расшитый по кромке зонтик.
[Если я когда-нибудь дорвусь до съемочной площадки, то наглым образом экранизирую эту новеллу Генри Джеймса (не взыщи, старина). Актриса будет носить зеленые платья. Декорации останутся аутентичными. Колизей пока вроде не рассыпался, хотя и разучился убивать хорошеньких ветреных американок. Вот там мы и снимем первый свой дубль:
- Мне совершенно все равно, - героиня проговаривает эту фразу чуть грубовато и резко, - схвачу я римскую лихорадку или нет.
Кучер щелкает бичом. Кабриолет медленно катит по неровному плитняку древней дороги….]
P.S.Картинки: Лулу, Н.Фешин ("Портрет неизвестной", 1908), Henri Cartier-Bresson ("Brasserie Lipp", 1969, Paris),
Pierre-Auguste Renoir ("La Place Clishy", 1880), Martin Munkacsi ("Nude with Parasol", 1935) и проч.