Мне поднимает настроение Фредди Меркьюри
Мне поднимает настроение Фредди Меркьюри. Я не фанат «Queen». У меня нет ни одного их номерного альбома. «Queen» 1970-х прошел мимо меня стороной. Восьмидесятые я не люблю. Диско не переношу на дух. Но это не важно. А важно то, что Меркьюри поднимает мне настроение. Голосом, сделанным на небесах. Made In Heaven. Песнями. Безбашенностью. Пофигизмом каким-то своим. Ни клипами, пышными, чудными, ни гитарными запилами Мэя в поддержку, ни шоуменством на сцене, ни румынским концертом….
Диск в магнитолу. Выбираем «Love Me Like There's No Tomorrow - 1985 Extended». Песенку именно эту. Ни в коем случае не вариант с сольника «Mr. Bad Guy». Увеличиваем громкость плавно. Неторопливо кладем пульт справа. Наливаем себе что-нибудь? Подумаем… Виски, коньяк, водку, пиво, чай, кофе? Кофе. Где кресло? Куда подевалось чертово кресло? Вот оно мягкое кресло - а-а-а-а-а, клавишные, голос молодого Фредди, СПИД еще не взял его за жабры, СПИД еще безумно далеко. Или совсем близко? Впрочем, это не важно. Завтра, обо всем подумаем завтра. Завтра будут разговоры, публика встанет на уши, музмир перевернется в гробу, кто-то даже крякнет от удовольствия. Но это завтра, завтра, все случится завтра. Пока же здесь и сейчас. Прекрасные «здесь и сейчас». Семидесятые, восьмидесятые… Мне нравится, черт его возьми, что он брал от жизни все. Жил на всю катушку «сегодня», которое, к сожалению, стало уже далеким-далеким «вчера». Настолько далеким, что клавиши, недавно совсем вызывавшие радость и смех, кажутся нам такими печальными. Бар, или нет - лучше салун. На исходе лета. Вечер.
В углу звучит расстроенное пианино. По пыльным клавишам изо всех сил кто-то барабанит, потому что «громко» это значит «хорошо». В салуне никого давно уже нет. Да и мы забрели сюда по чистой случайности. Ошиблись, знаете ли, улицей, городом, страной и временем… Да, вот оно что. Мы ошиблись временем, попали не в тот поток. И теперь вынуждены выслушивать расстроенное пианино. Чем же оно так расстроено? Пусть кто-нибудь даст ответ, чем. Что страшнее всего? Услышать инструментальный вариант этой песни. Печально слушать инструменталки осиротевших когда-то песен. Когда нет уже тех, кто их пел. Что-то налетело, потому что, и выкрало голос, лицо, движения, мимику, дыхание певца. На сцене нет никого, да и нет уже той самой сцены. Никто не будет хрипеть, тянуть «no tomorrow», проговаривая быстро слова, не будет грустно петь, но все-таки петь, пусть грустно, но петь!
Love me like there's no tomorrow
Hold me in your arms, tell me you mean it
This is our last goodbye and very soon it will be over
But today just love me like there's no tomorrow
Это песенка так похожа на Моррисоновскую «Wintertime Love». Умирающая любовь, почти убитая, исчезнувшая, исчезающая… Впрочем, это не важно. Важен миг здесь и сейчас. День сегодняшний. Пока последний луч солнца еще скользит по стенам, пробегая по потолку, прыгая по столикам, путаясь в твоих волосах… И все же потом он исчезнет. Штора поникнет. Вздрогнет в последний раз - возможно, от ветра, но скорее всего, от дыхания ее, от шепота….Впрочем, это не важно. Но вот здесь и сейчас можно любить, пока еще есть время. До завтра пять часов, пять минут, пять секунд. Завтра случится завтра. Сегодня же наш день. Любовь кончилась. Танцы остались во вчера. Йестердей симс соу фароуэй, маза фака. Сегодня он/она плачет не для кого, а утром собирает все свое тряпье, покидая дом. А-а-а, черт возьми, об этом кто тока не пел. Этот миг, он да, он вдохновляющий. Об этом знали не только Пол Маккартни, Джим Моррисон или Фредди Меркьюри. Об этом, наверное, знали и знают почти все. Впрочем, это не важно.
А что же тогда важно? Братцы! То, что Меркьюри пел об этом, пел, у него был прекрасный голос, и голос этот сопровождали клавишные, барабаны и прочая хренотень. Все это было. Потому что был, черт возьми, 1985 год, был он. И вот это действительно важно. Как и то, что слушать инструменталку - все равно что вспоминать безвременно ушедших. Мертвые песни. Песни убитых моряков. Осиротевшие песенки… Тут вступал его голос, но теперь он уже никогда не вступит. Никуда-то он больше не вступит. Вот здесь он снова начинал петь. Слова появлялись из ничего, вылетая из динамиков. Иногда хрипели, порой грустно тянули что-то про любовь и ее потерю. Тут вот ему подпевал хор, да, было дело. Как будто не было этого завтра, не случилось, не произошло. Love me like there's no tomorrow.
И остался теперь красивый, но в высшей степени нелепый инструментал. Холодный, как кофе. А кофе-таки остыл, пока песня крутилась на повторе. Звучали и умирали ноты ротами. Сотнями, миллионами рядовых нот и ноточек. Рождая чего-то там из духа музыки. Осиротевшие песни, что может быть печальнее… Штамп, собачий штамп. В этом мире много чего может быть печальнее. Вот хотя бы то, что завтра он/она уйдет навсегда. Соберет все свое тряпье и покинет гнездышко. Фароуэй, бэд гай, фароуэй, джелоус гай. Cry for no one и далее по тексту…Впрочем, это не важно.
Сильный голос. К тому времени у него был охрененно сильный голос. 24 ноября 1991 года этого охрененно сильного голоса просто не стало. Разом осиротела сотня песен, но о них как-то не принято думать. Поются себе и поются. Играются. Звучат. По радио крутятся. Миллионы дисков рассовано по боксам. В данную минуту, я уверен, исполняется хотя бы одна такая осиротевшая песня голосом этим охрененно сильным. Чтобы понять, насколько печально звучит она - песня-сирота - послушайте хотя бы одну инструментальную версию старой композиции. Это не легко, очень не легко, если в вас бьется хотя бы капля чего-то такого, что способно чувствовать. И вот да, вот тогда если даже слушаешь чего-нибудь его посмертное, как, к примеру «Exercises In Free Love», трудно сдержаться, чтобы не вскрикнуть от восторга: «голос!» Воскликнуть дрожащим своим голосом: «Феерический, фантастический просто голос!». Феноменальной красоты голос, который звучит, лишенный слов-поддержки. Парит над музыкой в бездумном полете. В бездумном, но не в бесчувственном. В магнитоле такой живой и такой настоящий голос Меркьюри, обычно способный поднимать настроение мне, но вот на этот раз как-то не очень.
Опять клавиши, гитары еще не грянули, зато бархатный глубокий его голос дребезжит как хрусталь при землетрясения - такая корявая метафора, но хрена лысого я ее удалю:
In my defence what is there to say
We destroy the love - it's our way
…. Вот он быстро-быстро проговаривает слова, филигранно и волнующе прекрасно, вот здесь:
We never listen enough never face the truth
Then like a passing song
Love is here and then it's gone
Впрочем, это не важно. Важно то, что мне поднимает настроение Фредди Меркьюри. Все остальное не важно, не важно, не важно… Завтра, обо всем этом поговорим завтра. Давайте его диско-песни, давайте-ка именно эти песни, поднимающие мне настроение. Потому что от некоторых его песен мне, знаете ли, очень грустно. От тех, где так явственно их сиротство. Где много клавиш и почти нет гитар. Салун на закате, куда я не хотел заходить, но все-таки забрел, сидя в своем кресле в позе человека, от которого только что сбежала какая-нибудь стервочка. На самом деле оно, конечно же, все не так. Никаких тебе стервочек, и никто не сбегал. По крайней мере, здесь и сейчас. Но этот Меркьюри, он, блин, со своим, «we destroy the love - it's our way…», он вот такой, блин, этот Меркьюри. Хорошим он был человеком. Собственно, вот и все, что я хотел сказать этим текстом. Хорошим он был человеком, с прекрасным голосом. Впрочем, это не важно. Те, кому нравятся песни его, и так это прекрасно знают.
P.S.Ставим «I Can Hear Music» с «Going Back» 1973-го года. Подряд. Друг за дружкой. И идем спать.