О недовоплощенных Эвелинах...
Газданов - блестящий автор, писавший по-настоящему великие книжки. Читал у него "Эвелину и ее друзей", "Вечер у Клэр", "Возвращение Будды", "Призрака Александра Вольфа" и "Пробуждение". До сих пор не знакомым с этим русским эмигрантским писателем (на мой взгляд, ничуть не уступающему Набокову, а в некоторых моментах так даже и превосходящему) в особенности советую лиричнейшую "Эвелину...". Книгу настолько хрустальную и чистую, что создается ощущение, будто читая ее, водишь пальцами по тончайшему фарфору. Печальную и невероятно красивую. Одну из самых красивейших книг, что я читал на русском языке.
Газданов отнюдь не сюжетный автор, а автор настроений, создатель эмоциональных миров. Читал я его вот уже 5-6 лет назад, с тех пор, понятное дело, прочитав еще кучу других авторов. Многие сюжеты в результате выветрились из памяти. Но эмоциональная составляющая его произведений помнится до сих пор. Наверное, все потому, что мое мировосприятие с каждым годом становится только еще ближе к газдановскому, его печальному стоицизму и обостренному чувству прекрасного. Которое, чувство, больше относится не к произведениям искусства, точнее, не столько к ним, сколько к миру вообще. Умение видеть красоту его, передавать ее буковками на бумаге.
Есть книги, катарсис по прочтению которых у меня наступает ближе к финалу. Газдановские же тексты дарят эйфорию перманентно. Постоянно. Абзац за абзацем. Не знаю, как его еще разрекламировать... Скажем так: с тех пор, как были написаны "Вечер у Клэр" и "Эвелина", писатели к пониманию сути вещей и человеческого бытия ближе не продвинулись. Его литература это квинтэссенция взгляда на окружающее с широко раскрытыми глазами. Какая бы пыль не летела в них, как не хлестал бы по ним ветер, как больно бы ему, Газданову, не было, глаза он на происходящее не закрывал. Раскрывая их, напротив, еще шире. Всем смертям назло. Любуясь этим миром, любуясь...
Надо ли говорить о том, что я до сих пор влюблен в его Эвелину? О том, что с тех пор мало что изменилось, и что я по-прежнему влюбляюсь только в таких: в таких, как Эвелина? О том, что Эвелина - как раз тот тип женского существа, о котором больше пишут в литературах и снимают в кино, чем наблюдают в жизни? И как бы мы их, Эвелин, не ненавидели, они нас по-прежнему сводят с ума? Надо ли говорить о том, что в природе этаких махаонов попросту не существует? Потому что появись хотя бы только одна Эвелина на свет, она перевернула бы весь мир вверх тормашками - к чертям нафиг. Взмах крыла подобной бабочки - и ось мироздания, на самом деле весьма хрупкая и ненадежная, надломилась бы в момент. Но фотокарточки Эвелин, их зеркальные отображения, немного мутноватые на просвет, но очень даже близкие к оригиналу, иногда вот дышат одним с нами воздухом....
Надо ли говорить о том, что не будь одной такой подобной Эвелины в моей жизни, этого блога не существовало бы вовсе? Наверное, обо всем этом, как и о многом другом, не следует говорить. Обо всем этом следует молчать. И читать такие книжки как "Эвелина и ее друзья" Гайто Газданова. Молча радуясь их совершенству.
Я думал о событиях, которые произошли за это время, - они начались декабрьской ночью, когда открылось кабаре Эвелины, и кончились через год, декабрьским днем, когда был ранен Мервиль и убит Канелли. Но это была условная хронология, которая ничего не объясняла. Этим событиям предшествовала долгая жизнь каждого из тех, кто в них участвовал или был их свидетелем, жизнь, которую нельзя было ни изменить, ни повернуть вспять. И каждая из этих жизней была, в сущности, попыткой найти известное душевное равновесие, ответ на немой вопрос, который всегда стоял перед нами, - ответ, которого Мервиль искал в своих иллюзиях, Эвелина в бурном эмоциональном движении, Артур в игре и тяготении к разным формам силы, Андрей в постоянной мечте о богатстве и я - в бесплодном созерцании. Все это было гораздо сложнее, чем могло казаться, и во всем этом была тревожная хрупкость. Каждый день какая-то часть каждого из нас отмирала, оставляя след только в нашей памяти. Но вместо того, что отмирало, возникало нечто другое, воспоминания смешивались с надеждами, и мы теряли и вновь находили себя в этих незаметных и бесконечных превращениях. Мы знали твердо только одно-то, о чем я когда-то говорил с Артуром: это был, во всех условиях и при всех обстоятельствах, путь к смерти. Мы создавали искусственные соединения во времени, как мы создавали понятия о прошлом, значение которого для нас все время менялось, о будущем, которого мы не знали, о настоящем, смысл которого от нас ускользал.
Она смотрела на меня, у нее были далекие и печальные глаза.
- Ты недовоплощена, Эвелина, - сказал я. - До сих пор это тебе не удалось. Но, может быть, когда-нибудь удастся.
- Я напишу, как ты просыпаешься утром и смотришь на лицо твоего возлюбленного до тех пор, пока он не откроет глаза, почувствовав на себе твой взгляд.
- Ты этого не забыл? - сказала она. - Ты знаешь, мой дорогой, один из твоих недостатков - это твоя память, которая тебе никогда не изменяет.
- Если бы ее у меня не было, Эвелина, - как я мог бы написать о тебе книгу?
- Спокойной ночи, - сказала она, и в ее голосе прозвучала та нежная интонация, которую я слышал два или три раза, несколько лет тому назад и которой я не мог забыть все эти годы. - Хорошо, что ты все-таки существуешь, и я знаю, что если наступит день, когда у меня ничего не останется, когда я буду бедна и несчастна, я приду к тебе и ты отворишь мне дверь.
- Самая большая ошибка, - сказала Эвелина, - это сжигать за собой все мосты. Спокойной ночи - и не забывай меня.
- Кто может тебя забыть? - сказал я, уже уходя. - Даже если бы он хотел?