два
А потом вдруг она тебя видит. Смотрит прямо в глаза и улыбается тебе. И твоя сияющая физиономия отражается в ее глазах, it's that easy to make your day. А она не просто видит, она все рассматривает вокруг, в фаворитах цветочные горшки, диванный чехол и копилка-утенок, одетый пчелой. И лампочки вечером, когда уже темно, ну и в целом разные огоньки. Вот так идем теплым сентябрьским вечером с очередной нашей night out втроем - дурум с фалефелем, мороженое и прогулка, как мало нужно для счастья - а она не спит после кормления, а глазеет на фонари и фары проезжающих машин, а потом мы останавливаемся у кафе, где играют джаз и через открытое окно звуки льются наружу, а над террассой разноцветная гирлянда горит, и маленькая Джойс делает большие-большие глаза. Так мы и стоим несколько минут, слушаем и смотрим с противоположной стороны улицы. А потом идем дальше, потому что кое-кого надо искупать перед сном и ни один джаз-концерт мира не принесет столько радости, как довольное и сосредоточенное лицо девочки, когда она плавает в ванной с зеленым кругом на шее. И это не значит, что мы не ходоки теперь на концерты, просто на шкале радости и счастья теперь еще одно деление.
Втроем всё так круто, даже самые простые вещи: погулять, сходить в кафе, встретиться с друзьями, сходить в гости, принять гостей. Да просто на диване посидеть. Или вот песни попеть, что может быть лучше, чем, оставив детку с папой, пойти готовить ужин, и вот чистишь картошку и слышишь, как он ей I need my girl играет. Разве что петь ей наши песни, наши с В. особые песни, и захлебываться слезами счастья в особо трогательных местах (гормоны такие гормоны), потому что могли ли бы мы подумать в тот первый раз, когда пели это вместе, что будем когда-нибудь петь так, и у слов будет другое, дополнительное значение. (К слову, у всей The Beatles Anthology сейчас иное значение, но это отдельная история).
Или вот разговаривать. У девочки несколько десятков новых звуков, которые она ежедневно практикует. Вот так лежим утром, а она нам все рассказывает что-то и улыбается. Это вполне себе занятие на троих, В. иногда отвечает ей, пытаясь повторять ее же звуки и получается совсем смешно. Еще он читает ей вслух Онегина и заодно учит наизусть, а она бывает достаточно терпелива, чтобы выслушать пару новых стихов и потом еще все заученное. Помимо звуков, добавилось и несколько новых видов плача, а тот самый первый, которым она плакала, когда ее только из меня достали, исчез спустя несколько недель. Зато добавилось как минимум три вида писка очень высоких частот, один означает "срочно верните, как было", второй - "мне это начинает надоедать" и третий - что-то вроде "ого, как круто!" Можно не бояться перепутать, со вторым таким писком обычно сразу становится понятно, что нужно или не нужно делать. Ооо, это отдельное умение и не всегда простой процесс - расшифровывать то, что она пытается до нас донести, но оно растет вместе с ней, а ей уже бодики размера newborn давно малы, а следующего - впритык в лучшем случае. Их немного грустно убирать из ящика, но и радостно тоже: освобождается место для новых одежек, новых трогательных моментов, новых дурацких фоточек и прыгающих видео. Ну да, мы все те же, мы не устраиваем деточке красивых фотосессий от профессионального фотографа, а распечатываем наши айподо- и фонофоточки похожими на полароид прямоугольниками для нового альбома с рисунками и текстами, который я пока что вчерновую веду, но вскоре надеюсь начать оформлять по-хорошему. Но деточку и не снять во всей красе, всех улыбках и гримасках. Как только она видит направленный на нее объектив, как тут же делает черезвычайно серьезное лицо и не меняет его, пока не уберешь линзу из поля ее видения, поэтому все ее улыбки выходят размытыми карточками. Но это не умаляет их силы: абсолютно невозможно не улыбнуться, глядя на них.
Втроем всё так круто, даже самые простые вещи: погулять, сходить в кафе, встретиться с друзьями, сходить в гости, принять гостей. Да просто на диване посидеть. Или вот песни попеть, что может быть лучше, чем, оставив детку с папой, пойти готовить ужин, и вот чистишь картошку и слышишь, как он ей I need my girl играет. Разве что петь ей наши песни, наши с В. особые песни, и захлебываться слезами счастья в особо трогательных местах (гормоны такие гормоны), потому что могли ли бы мы подумать в тот первый раз, когда пели это вместе, что будем когда-нибудь петь так, и у слов будет другое, дополнительное значение. (К слову, у всей The Beatles Anthology сейчас иное значение, но это отдельная история).
Или вот разговаривать. У девочки несколько десятков новых звуков, которые она ежедневно практикует. Вот так лежим утром, а она нам все рассказывает что-то и улыбается. Это вполне себе занятие на троих, В. иногда отвечает ей, пытаясь повторять ее же звуки и получается совсем смешно. Еще он читает ей вслух Онегина и заодно учит наизусть, а она бывает достаточно терпелива, чтобы выслушать пару новых стихов и потом еще все заученное. Помимо звуков, добавилось и несколько новых видов плача, а тот самый первый, которым она плакала, когда ее только из меня достали, исчез спустя несколько недель. Зато добавилось как минимум три вида писка очень высоких частот, один означает "срочно верните, как было", второй - "мне это начинает надоедать" и третий - что-то вроде "ого, как круто!" Можно не бояться перепутать, со вторым таким писком обычно сразу становится понятно, что нужно или не нужно делать. Ооо, это отдельное умение и не всегда простой процесс - расшифровывать то, что она пытается до нас донести, но оно растет вместе с ней, а ей уже бодики размера newborn давно малы, а следующего - впритык в лучшем случае. Их немного грустно убирать из ящика, но и радостно тоже: освобождается место для новых одежек, новых трогательных моментов, новых дурацких фоточек и прыгающих видео. Ну да, мы все те же, мы не устраиваем деточке красивых фотосессий от профессионального фотографа, а распечатываем наши айподо- и фонофоточки похожими на полароид прямоугольниками для нового альбома с рисунками и текстами, который я пока что вчерновую веду, но вскоре надеюсь начать оформлять по-хорошему. Но деточку и не снять во всей красе, всех улыбках и гримасках. Как только она видит направленный на нее объектив, как тут же делает черезвычайно серьезное лицо и не меняет его, пока не уберешь линзу из поля ее видения, поэтому все ее улыбки выходят размытыми карточками. Но это не умаляет их силы: абсолютно невозможно не улыбнуться, глядя на них.