(no subject)
Во время венецианской поездки обнаружились со всей очевидностью два и без того очевидных факта: во-первых, ренессанса в наших музеях на самом деле нет (мысль, поражающая своей новизной, прямо скажем))); во-вторых, на религиозную живопись нужно смотреть в церкви или, по меньшей мере, в здании, для которого она предназначена изначально: после походов по церквям картины в Академии воспринимаются тускло и бедно.
Два наиболее сильных потрясения: "Брак в Кане" Тинторетто в Санта-Мария-делла-Салюте и Мадонна Беллини в церкви Фрари. Из венецианцев я после этой поездки больше всего полюбила именно этих двоих.
Тинторетто -- безусловный Микеланджело от живописи, который оперирует прежде всего формой и пространством, более того -- движением пространства (именно так, у него движение -- свойство самого пространства, а не тел в нем), и с помощью этих средств представляет зрителю не мистериальный театр, но человеческую драму. Драму чувства -- еще естественного, глубокого и чистого, а не впавшего в барочную экзальтацию, как это случится (не у него, а у других) потом, и случится довольно скоро.
Линия исполняет роль светотени и не обрисовывает форму, но вырисовывает ее, свет и цвет тождественны друг другу. У него дорогие цвета, а не дорогие ткани, и их вездесущий фосфорецирующий блеск позволяет ощутить единство цвета через его разнообразие.
В церкви Сан Рокко более ранний "Святой Рох, излечивающий чуму" -- еще спокойный и сдержанный, но пространство уже тяготеет к длительности и бесконечности и стремится раскрыться во всех направлениях сразу, а в контрастах света и тени чувствуется мощная энергия темперамента.
В "Страшном суде" в Мадонна-дель-Орто пространство пугает своей тотальностью, в этой картине нет ничего, кроме пространства, ни одного элемента, воплощающего устойчивость материи, она прямое воплощение хаоса -- противопоставленного по-бассановски жанровому "Золотому тельцу" на противоположной стене алтаря.
"Голгофа" в скуола Сан Рокко -- поразительное по драматической и визуальной мощи произведение. Крестообразное, уходящее в высоту/глубину/вниз под землю пространство, в то же время -- круглящееся и замкнутое, обрамленное фигурами всадников -- не случайное место действия, а действительно арена событий, центр мира, и крест не просто точка схода линий, но ось, скрепляющая мироздание.
Тинторетто в с. Сан Рокко вообще необычайно смел, смел прежде всего технически, а в итоге -- идеологически; ну, как известно, форма и содержание на самом деле суть одно и раскрывают себя через друг друга. В "Несении креста" на первом плане двое других приговоренных; Сатана искушает Христа в образе прекрасного ангела с лиловыми крыльями; архитектурная игра в "Рождестве" захватывает дух; в "Крещении" Иисус поставлен на колени; "Моление о чаше" с его сиянием красного цвета предвосхищает фантасмагории Блейка, а тайная вечеря в венецианской харчевне ничуть не менее смела, чем пир в доме Левия у Веронезе xD.
На фоне всего этого удивительно статична -- и "восточна" в этой статике -- Мария Магдалина в скуола Сан Рокко, которая сейчас заменена репродукцией из-за реставрации, увы: пейзаж, исполненный философской созерцательности, вертикальный формат, шпалерный, почти монохромный колорит. Спокойно восседающая среди гор, вод и деревьев Мария Магдалина похожа на китайского мудреца, размышляющего о великом в малом и о мировой гармонии, воплощенной в лепестке цветка, а не на кающуюся грешницу.
По сравнению с Тинторетто Веронезе -- гораздо более венецианский по духу, виртуозный, ловкий, насмешливый (одни ржущие прямо на зрителя кони в церкви Сан-Себастьяно чего стоят), остроумный, поверхностный, эмоционально неглубокий, но хотя бы еще не избыточный, как будет в барокко. В отличие от Тинторетто, у него не чудесное кроется в обыденном, а обыденное в чудесном: вот показывает он нарядно одетую толпу, и кажется, будто слышишь шум, разговоры, смех... а где-то в этой толпе пытают Святого Себастьяна. Не драма жеста, но экспрессия, не глубина цвета, но нарядность: эти его любимые светлые и контрастные алый, золотисто-желтый, теплый зеленый и блестяще-голубой. Отец барокко и дед Тьеполо -- гораздо более воздушного, нежного и грациозного.
Тициан -- спокойно-гармоничный и величественный, пожалуй, даже слишком художник и недостаточно драматург. "Пьета" -- исключение, это греческая трагедия как она есть.
И -- уже совершенно особняком -- завораживающий метафизик Джованни Беллини. Его картины, в отличие от работ Тинторетто, даже не нуждаются в подходящей архитектурной раме, настолько замкнут каждый образ, настолько каждый из его святых есть непроницаемая ding an sich, и даже облака кажутся остановленными в небе, это мир, погруженный в тишину и внутреннюю сосредоточенность, автономный космос, пред которым предстоишь в замешательстве. Его задумчивые Мадонны, отстраненные, глядящие в никуда, заблудившиеся в себе и в вечности. Изысканные узоры складок их одежд, их руки -- матовой чистоты линий. Композиция цвета -- сопоставимая с тем, что будет делать Матисс в 20 веке.
Кокетливые святые Падованино или задорная рокайльная "L'Indovina" Пьяцетты тоже по-своему хороши, и можно многое рассказать о плафоне церкви Сан-Панталоне: вот оно, истинное иллюзионистское барокко, где архитектура прорастает в живопись, а живопись подпирает собой небеса... но Тинторетто и Беллини превосходят всех.
Два наиболее сильных потрясения: "Брак в Кане" Тинторетто в Санта-Мария-делла-Салюте и Мадонна Беллини в церкви Фрари. Из венецианцев я после этой поездки больше всего полюбила именно этих двоих.
Тинторетто -- безусловный Микеланджело от живописи, который оперирует прежде всего формой и пространством, более того -- движением пространства (именно так, у него движение -- свойство самого пространства, а не тел в нем), и с помощью этих средств представляет зрителю не мистериальный театр, но человеческую драму. Драму чувства -- еще естественного, глубокого и чистого, а не впавшего в барочную экзальтацию, как это случится (не у него, а у других) потом, и случится довольно скоро.
Линия исполняет роль светотени и не обрисовывает форму, но вырисовывает ее, свет и цвет тождественны друг другу. У него дорогие цвета, а не дорогие ткани, и их вездесущий фосфорецирующий блеск позволяет ощутить единство цвета через его разнообразие.
В церкви Сан Рокко более ранний "Святой Рох, излечивающий чуму" -- еще спокойный и сдержанный, но пространство уже тяготеет к длительности и бесконечности и стремится раскрыться во всех направлениях сразу, а в контрастах света и тени чувствуется мощная энергия темперамента.
В "Страшном суде" в Мадонна-дель-Орто пространство пугает своей тотальностью, в этой картине нет ничего, кроме пространства, ни одного элемента, воплощающего устойчивость материи, она прямое воплощение хаоса -- противопоставленного по-бассановски жанровому "Золотому тельцу" на противоположной стене алтаря.
"Голгофа" в скуола Сан Рокко -- поразительное по драматической и визуальной мощи произведение. Крестообразное, уходящее в высоту/глубину/вниз под землю пространство, в то же время -- круглящееся и замкнутое, обрамленное фигурами всадников -- не случайное место действия, а действительно арена событий, центр мира, и крест не просто точка схода линий, но ось, скрепляющая мироздание.
Тинторетто в с. Сан Рокко вообще необычайно смел, смел прежде всего технически, а в итоге -- идеологически; ну, как известно, форма и содержание на самом деле суть одно и раскрывают себя через друг друга. В "Несении креста" на первом плане двое других приговоренных; Сатана искушает Христа в образе прекрасного ангела с лиловыми крыльями; архитектурная игра в "Рождестве" захватывает дух; в "Крещении" Иисус поставлен на колени; "Моление о чаше" с его сиянием красного цвета предвосхищает фантасмагории Блейка, а тайная вечеря в венецианской харчевне ничуть не менее смела, чем пир в доме Левия у Веронезе xD.
На фоне всего этого удивительно статична -- и "восточна" в этой статике -- Мария Магдалина в скуола Сан Рокко, которая сейчас заменена репродукцией из-за реставрации, увы: пейзаж, исполненный философской созерцательности, вертикальный формат, шпалерный, почти монохромный колорит. Спокойно восседающая среди гор, вод и деревьев Мария Магдалина похожа на китайского мудреца, размышляющего о великом в малом и о мировой гармонии, воплощенной в лепестке цветка, а не на кающуюся грешницу.
По сравнению с Тинторетто Веронезе -- гораздо более венецианский по духу, виртуозный, ловкий, насмешливый (одни ржущие прямо на зрителя кони в церкви Сан-Себастьяно чего стоят), остроумный, поверхностный, эмоционально неглубокий, но хотя бы еще не избыточный, как будет в барокко. В отличие от Тинторетто, у него не чудесное кроется в обыденном, а обыденное в чудесном: вот показывает он нарядно одетую толпу, и кажется, будто слышишь шум, разговоры, смех... а где-то в этой толпе пытают Святого Себастьяна. Не драма жеста, но экспрессия, не глубина цвета, но нарядность: эти его любимые светлые и контрастные алый, золотисто-желтый, теплый зеленый и блестяще-голубой. Отец барокко и дед Тьеполо -- гораздо более воздушного, нежного и грациозного.
Тициан -- спокойно-гармоничный и величественный, пожалуй, даже слишком художник и недостаточно драматург. "Пьета" -- исключение, это греческая трагедия как она есть.
И -- уже совершенно особняком -- завораживающий метафизик Джованни Беллини. Его картины, в отличие от работ Тинторетто, даже не нуждаются в подходящей архитектурной раме, настолько замкнут каждый образ, настолько каждый из его святых есть непроницаемая ding an sich, и даже облака кажутся остановленными в небе, это мир, погруженный в тишину и внутреннюю сосредоточенность, автономный космос, пред которым предстоишь в замешательстве. Его задумчивые Мадонны, отстраненные, глядящие в никуда, заблудившиеся в себе и в вечности. Изысканные узоры складок их одежд, их руки -- матовой чистоты линий. Композиция цвета -- сопоставимая с тем, что будет делать Матисс в 20 веке.
Кокетливые святые Падованино или задорная рокайльная "L'Indovina" Пьяцетты тоже по-своему хороши, и можно многое рассказать о плафоне церкви Сан-Панталоне: вот оно, истинное иллюзионистское барокко, где архитектура прорастает в живопись, а живопись подпирает собой небеса... но Тинторетто и Беллини превосходят всех.