Ни одного дня Ивана Денисовича (За ономастикою)
.
Ремесленник начинает с мысли о сюжете, фабуле, теме, продвинутый ремесленник - с мысли о слоге, ритме, подтексте будущей книги: выбор имени он откладывает на потом.
Художник начинает с выбора имени, он слышит его как интонацию своего повествования, именно его он прозревает "сквозь магический кристалл". Все остальное группируется вокруг имени само.
Имя героя и повести организуют его музыку и вдохновение. В настоящей литературе мы не найдем прежде всего фальшивых имен, каких-нибудь Петров Валерьяновичей, Евгениев Прохоровичей или Игорей Северьянычей - почему они так подрывают доверие читателя? В жизни-то их наверняка можно где-нибудь отыскать, и жизнь их, скорее всего, будет так же фальшива, как в тексте, но в ткани художественного произведения они фальшивы вдвойне. Ложь имени уничтожает все окружающее пространство повествования.
Имя определяет обстоятельства жизни героя и все пространство текста; оно органично, а не случайно живет в ткани букв. Бесталанный же автор просто ищет новые сочетания имен-и-отчеств, фамилий и механически переносит их в произведение, разве только поверхностно (идеологически) соотнося звучание имени с биографией персонажа, тогда как внутреннее содержание имени есть нерв искусства, его мистическое тело. Чудовищное словоземлетрясение в романе Владимира Набокова - Лев Глебович - катастрофа имени и характера.
Имя - платоновская идея реальности, поэтому оно определяет жизнь произведения. Оно существует только вместе с самой действительностью и неотделимо от нее. Неподлинное, случайное, искусственное имя всегда означает неподлинность, случайность, придуманность литературы. Никакого Ивана Денисовича не существовало не только ни одного дня, но и ни одной минуты. Тем более, не будет существовать в вечности.
Нельзя произвольно поменять имя после того, как текст совершен, хотя бы вчерне. Не имя врастает в текст, а текст произрастает из имени. Даже текст, привитый к искусственному имени, невозможно оторвать от него. Они погибают вместе.
Имя, в конечном счете, есть внутреннее событие произведения и самого слова. Нет имени вне слова, и нет слова вне имени. Имя и есть слово в том чистом виде, в каком оно предсуществует бытию.
Поэтому вначале было: имя.
Ремесленник начинает с мысли о сюжете, фабуле, теме, продвинутый ремесленник - с мысли о слоге, ритме, подтексте будущей книги: выбор имени он откладывает на потом.
Художник начинает с выбора имени, он слышит его как интонацию своего повествования, именно его он прозревает "сквозь магический кристалл". Все остальное группируется вокруг имени само.
Имя героя и повести организуют его музыку и вдохновение. В настоящей литературе мы не найдем прежде всего фальшивых имен, каких-нибудь Петров Валерьяновичей, Евгениев Прохоровичей или Игорей Северьянычей - почему они так подрывают доверие читателя? В жизни-то их наверняка можно где-нибудь отыскать, и жизнь их, скорее всего, будет так же фальшива, как в тексте, но в ткани художественного произведения они фальшивы вдвойне. Ложь имени уничтожает все окружающее пространство повествования.
Имя определяет обстоятельства жизни героя и все пространство текста; оно органично, а не случайно живет в ткани букв. Бесталанный же автор просто ищет новые сочетания имен-и-отчеств, фамилий и механически переносит их в произведение, разве только поверхностно (идеологически) соотнося звучание имени с биографией персонажа, тогда как внутреннее содержание имени есть нерв искусства, его мистическое тело. Чудовищное словоземлетрясение в романе Владимира Набокова - Лев Глебович - катастрофа имени и характера.
Имя - платоновская идея реальности, поэтому оно определяет жизнь произведения. Оно существует только вместе с самой действительностью и неотделимо от нее. Неподлинное, случайное, искусственное имя всегда означает неподлинность, случайность, придуманность литературы. Никакого Ивана Денисовича не существовало не только ни одного дня, но и ни одной минуты. Тем более, не будет существовать в вечности.
Нельзя произвольно поменять имя после того, как текст совершен, хотя бы вчерне. Не имя врастает в текст, а текст произрастает из имени. Даже текст, привитый к искусственному имени, невозможно оторвать от него. Они погибают вместе.
Имя, в конечном счете, есть внутреннее событие произведения и самого слова. Нет имени вне слова, и нет слова вне имени. Имя и есть слово в том чистом виде, в каком оно предсуществует бытию.
Поэтому вначале было: имя.