Дар
.
Отчаяние тайно предшествует дару:"Отчаяние" предшествует "Дару".
Оно прокрадывается незаметно, посреди скорее солнечного, чем дождливого дня, избирает своим домом троих, садится с отросшим как новым уродливым членом тела, пистолетом в кармане, одним на троих, включая Ольгу, в 57-й номер трамвая, идущего на Груневальд и устраиваются на задней площадке уходящего бытия.
Трое в "Даре", замыслившие коллективное самоубийство, представляют собой для меня универсальную метафору жизни. Ничего подобного другие писатели на эту тему, кажется, не оставляли.
Молчание, самоуглубление всех троих перед Выстрелом, общее взаимопогружение с одновременным погружением в себя и потустороннее (никонец-то совпали) и внезапно появляющийся Четвертый - межеумок, "трамвайный хам", то ли обступающий ноги пассажирам, то ли джокер, случайный знакомый, жаждущий продолжения игры, или взыскующий с уходящих какие-то чужие долги на краю ямы.
Этот четвертый обязательно появится в том или ином виде у всех как олицетворяющий собой тотальное развлечение на пороге смерти, по видимости разрушающее гармонию великого замысла, на самом деле скрепляющий его. Он пособник, сотрудник выстрела. Пыж набитого картечью патрона.
Как непоправимо изменилась конфигурация их самоубийственных отношений всего за минуту, пока он отсутствовал и о чем-то беседовал со случайным встречным. Трещина отчуждения, по образцу всех трещин, неудержимо растет, участник замысла, согласный на уплату любого долга, все больше отъединяется от товарищей по несчастью, он уже не с ними и не с собой и не с Богом; кажется, уже вышел из очарования неотвратимого - на самом деле, больше других приблизился к нему, вертит в руках уже совершенно лишнюю визитную карточку потустороннего, какой-то вздор про зачитанные его родственником книги, возвращается к товарищам, уже совсем чужой и одинокий, с чудовищной опухолью пистолета в паху, но именно он, Яша (от природы безысходное имя) покончит с собой первым - из какой-то вздорной причины, якобы старший из трех, оставив двух других на переживание суицида жизни, вечную муку любви втроем, он сам как закон исключенного третьего, развязавший все узлы, навек завязав собой узел в их неискоренимой памяти.
Он был старше одного всего на год, а другой на целый месяц. Даже если б был на секунду старше обоих, был бы обязан. Какова честность жизни, прожитой на целое мгновение дольше. Опытнее всех их на целое существование. Старше на выстрел.
Отчаяние тайно предшествует дару:"Отчаяние" предшествует "Дару".
Оно прокрадывается незаметно, посреди скорее солнечного, чем дождливого дня, избирает своим домом троих, садится с отросшим как новым уродливым членом тела, пистолетом в кармане, одним на троих, включая Ольгу, в 57-й номер трамвая, идущего на Груневальд и устраиваются на задней площадке уходящего бытия.
Трое в "Даре", замыслившие коллективное самоубийство, представляют собой для меня универсальную метафору жизни. Ничего подобного другие писатели на эту тему, кажется, не оставляли.
Молчание, самоуглубление всех троих перед Выстрелом, общее взаимопогружение с одновременным погружением в себя и потустороннее (никонец-то совпали) и внезапно появляющийся Четвертый - межеумок, "трамвайный хам", то ли обступающий ноги пассажирам, то ли джокер, случайный знакомый, жаждущий продолжения игры, или взыскующий с уходящих какие-то чужие долги на краю ямы.
Этот четвертый обязательно появится в том или ином виде у всех как олицетворяющий собой тотальное развлечение на пороге смерти, по видимости разрушающее гармонию великого замысла, на самом деле скрепляющий его. Он пособник, сотрудник выстрела. Пыж набитого картечью патрона.
Как непоправимо изменилась конфигурация их самоубийственных отношений всего за минуту, пока он отсутствовал и о чем-то беседовал со случайным встречным. Трещина отчуждения, по образцу всех трещин, неудержимо растет, участник замысла, согласный на уплату любого долга, все больше отъединяется от товарищей по несчастью, он уже не с ними и не с собой и не с Богом; кажется, уже вышел из очарования неотвратимого - на самом деле, больше других приблизился к нему, вертит в руках уже совершенно лишнюю визитную карточку потустороннего, какой-то вздор про зачитанные его родственником книги, возвращается к товарищам, уже совсем чужой и одинокий, с чудовищной опухолью пистолета в паху, но именно он, Яша (от природы безысходное имя) покончит с собой первым - из какой-то вздорной причины, якобы старший из трех, оставив двух других на переживание суицида жизни, вечную муку любви втроем, он сам как закон исключенного третьего, развязавший все узлы, навек завязав собой узел в их неискоренимой памяти.
Он был старше одного всего на год, а другой на целый месяц. Даже если б был на секунду старше обоих, был бы обязан. Какова честность жизни, прожитой на целое мгновение дольше. Опытнее всех их на целое существование. Старше на выстрел.