Карагодинское
Вот эта вот вся достоевщина, которой занимается человек с говорящей фамилией Кара годин, мне понятна, но чужда совершенно. Хотя история моей семьи сложилась в той же трагической традиции.
Мама моя родилась в 35-м году, в Москве, в семье бывшего владельца мебельной фабрики, который после революционной экспроприации продолжал работать там же директором. В 38-м году его разоблачили как бывшего буржуазного элемента, репрессировали и отправили по этапу на Дальний Восток. А через несколько месяцев, как членов семьи врага народа, выселили из московской квартиры и отправили туда же всю семью - моих бабушку и маму, ее старшую сестру и младшего братика, которому тогда было не больше двух лет.
Ехали они долго, в теплушках, была поздняя осень, холодно, бабушка моя заболела и умерла. Мама запомнила только, что ее похоронили возле железнодорожной насыпи, где-то на территории Казахстана.
Трое детей выжили и к зиме доехали до Владивостока, где их определили в детдом для детей репрессированных. Когда старшей маминой сестре исполнилось 18 лет, ее отправили из детдома на север Приморского края, на спецпоселение. Мама долго искала ее и встретилась с сестрой только в 80-х годах.
Когда в свою очередь моей маме исполнилось 18, ее вызвала директрисса детского дома и дала ей «направление» в Норильск. Что это была за бумага я, как юрист, оценить не берусь, но других документов у мамы не было и поэтому она поехала на север в компании таких же бывших зековских детей, держать которых в детдоме больше не было оснований, а отправлять их обратно в Москву не было видимо указания.
Для того времени мама моя была вполне образованной девушкой и её взяли нормировщицей на стройку, а потом, когда она получила свое заочное высшее - экономистом, которым она и проработала больше 30-ти лет. Началась у мамы вполне обычная советская жизнь, с профсоюзными путевками, участием в художественной самодеятельности, с модными прическами и платьями, с замужеством и детьми.
Никогда я не слышала от мамы жалоб, от разговоров о политике она уходила, мрачнея на глазах. Историю нашей семьи она рассказала мне в начале 90-х.
Когда вышел закон о реабилитации жертв политических репрессий, я написала обращение в прокуратуру Приморского края. Оттуда, как ни странно, ответили и первый раз в жизни завязалась у меня частная юридическая переписка. А через год нашего тесного общения, прокуратура Владивостока оформила документы о реабилитации моего деда и моей мамы. Бабушка числится пропавшей без вести.
Когда мама получила эти документы, то так рыдала, что страшно меня напугала - я ни разу такого не видела! Она вообще плакать толком не умела, отучили ее в детском доме...
На этом реабилитация семьи для меня закончилась. Мысли о том, что можно заняться например реституцией московской недвижимости и отмщением потомкам неких москвичей, написавших на дедушку донос, никогда не приходили мне в голову. Просто потому, что вопросы кровной мести не возникают у людей, живущих сообразно традициям православия.
Ведь это была гражданская война - и вы либо останавливаете эту войну самостоятельно, либо участвуете в ней. А быть участником гражданской войны страшно как победителю так и побеждённому
Мама моя родилась в 35-м году, в Москве, в семье бывшего владельца мебельной фабрики, который после революционной экспроприации продолжал работать там же директором. В 38-м году его разоблачили как бывшего буржуазного элемента, репрессировали и отправили по этапу на Дальний Восток. А через несколько месяцев, как членов семьи врага народа, выселили из московской квартиры и отправили туда же всю семью - моих бабушку и маму, ее старшую сестру и младшего братика, которому тогда было не больше двух лет.
Ехали они долго, в теплушках, была поздняя осень, холодно, бабушка моя заболела и умерла. Мама запомнила только, что ее похоронили возле железнодорожной насыпи, где-то на территории Казахстана.
Трое детей выжили и к зиме доехали до Владивостока, где их определили в детдом для детей репрессированных. Когда старшей маминой сестре исполнилось 18 лет, ее отправили из детдома на север Приморского края, на спецпоселение. Мама долго искала ее и встретилась с сестрой только в 80-х годах.
Когда в свою очередь моей маме исполнилось 18, ее вызвала директрисса детского дома и дала ей «направление» в Норильск. Что это была за бумага я, как юрист, оценить не берусь, но других документов у мамы не было и поэтому она поехала на север в компании таких же бывших зековских детей, держать которых в детдоме больше не было оснований, а отправлять их обратно в Москву не было видимо указания.
Для того времени мама моя была вполне образованной девушкой и её взяли нормировщицей на стройку, а потом, когда она получила свое заочное высшее - экономистом, которым она и проработала больше 30-ти лет. Началась у мамы вполне обычная советская жизнь, с профсоюзными путевками, участием в художественной самодеятельности, с модными прическами и платьями, с замужеством и детьми.
Никогда я не слышала от мамы жалоб, от разговоров о политике она уходила, мрачнея на глазах. Историю нашей семьи она рассказала мне в начале 90-х.
Когда вышел закон о реабилитации жертв политических репрессий, я написала обращение в прокуратуру Приморского края. Оттуда, как ни странно, ответили и первый раз в жизни завязалась у меня частная юридическая переписка. А через год нашего тесного общения, прокуратура Владивостока оформила документы о реабилитации моего деда и моей мамы. Бабушка числится пропавшей без вести.
Когда мама получила эти документы, то так рыдала, что страшно меня напугала - я ни разу такого не видела! Она вообще плакать толком не умела, отучили ее в детском доме...
На этом реабилитация семьи для меня закончилась. Мысли о том, что можно заняться например реституцией московской недвижимости и отмщением потомкам неких москвичей, написавших на дедушку донос, никогда не приходили мне в голову. Просто потому, что вопросы кровной мести не возникают у людей, живущих сообразно традициям православия.
Ведь это была гражданская война - и вы либо останавливаете эту войну самостоятельно, либо участвуете в ней. А быть участником гражданской войны страшно как победителю так и побеждённому