Океан нового образца
Так обычно сворачивают письма: по размеру конверта, который прочно засел в памяти, как бы гармошкой, акууратно, проглаживая пальцами сгибы бумаги, подгоняя лист в местах излома по одному только глазу автора размеру. Проглаживают излом, глядя в пустоту. Представляя путь этого послания до адресата, его реакцию, и пытаясь кончиками пальцев вложить в бумагу чуть больше смысла, чем уже вложено, чем написано трясущимися руками по белоснежной канцелярской поверхности, черными чернилами неровным почерком не то отличницы, не то отчаявшейся психбольной. Так делала и она. В пепельнице дымилась сигарета, он смотрел на неесо стола в кофейне, расположенного как бы напротив, но под таким углом, что она могла смотреть сквозь прокуренный воздух и не замечать его взгляда.
Она приходила сюда каждый день. Каждый четверг она писала письма, и он правда не хотел бы когда-либо их прочесть, потому что судя по тому, как она это делала, как склонялась над листом бумаги, как сжимала в руках перломутровую, сугубо женскую ручку, как затягивалась тонкой сигаретой, эти письма были наполнены невыносимой, невысказанной доселе болью. Они были интимнее всех слов, сказанных когда-либо и кому-либо, проникновеннее всех признаний, глубже любого из известных человечеству художественных произведений, хотя и не были написаны с той искусностью, с которой пишут свои творения великие мастера слова, хотя и состояли они, судя по всему, из самых простых слов. Таких же простых, как ее белое льняное платье, как ее локоны, падающие на исхудавшие за последние полгода плечи, как кисти ее рук и длинные пальцы с незамысловатыми, но изысканными украшениями. Таких же чистых, как ее глаза.
Он наблюдал за ней относительно недавно. Ну, как недавно - два года по отношению к тридцати пяти, это же не срок, совсем не срок. Она приходила, как правило, одна, реже - в компании разных людей, никогда - в больших компаниях. К ней часто подсаживались познакомиться, но она всегда отказывала, держалась уверено, хотя и смотрела на очередного горе-ловеласа взглядом затравленного зверька. Она и была закрытым в клетке диким зверем. И клеткой была ее красота, от которой она зависела, и которую не могла контролировать. Он всегда был готов ее защитить, и честно, очень боялся, что однажды он будет нужен ей, а рядом его не будет. Поэтому каждая его свободная минута проходила за этим столом. Но пока помощь его еще ни разу не пригодилась, а занимать место одного из отвергнутых, становиться в ряды этих хищников он не хотел. Потому что знал, что разделит их судьбу, что уйдет ни с чем. Нет, он не ждал. Он просто пользовался возможностью быть рядом и смотреть на нее. Как улыбается она официанту, как смеется, выдерживая европейскую традицию small talk, как склоняется над бумагой, говорит по телефону, много курит.
Зачем он это делал? Почему его, взрослого мужчину, интересовала эта девочка, ей же на вид и двадцати двух лет нет? Потому что он искал свободы. А она была ее дышащим, живым, робким воплощением. Она была квинтесенцией, концентратом того, что вкладывают лингвисты в понятие freedom. В каждом движении своем она была стихийна и свободна, и это ощущение дарила она окружающим. Она принимала жизнь в любом ее проявлении, она жила моментом, она обладала особым фотосинтезом: вдыхала воздух и выдыхала чистую свободу. Она была не такая, как те дамы, те чинные дамы, к которым он так привык и которые ему опротивели. Эта девушка была образцом высшего общества, со всей его чопорностью и напыщенностью, в светской беседе она дала бы фору любой его спутнице. Но она была прекрасна в своем стремлении к счастью, в том, как она жила моментом. В том, что ничего и никогда она ни от кого не ждала.
Ему нравилось просто смотреть на то, что недоступно. Недоступно не только ему, но и никому из ныне живущих. На то, что никогда не знало ничьей власти. Безусловно, у нее были мужчины. Она неоднократно и с ними здесь появлялась. Но никогда она никому не принадлежала. И он смотрел на такие ее появления как на игру природы - хищник пытается догнать лань, а она ускользает от него с небывалой грацией.
Некоторые смотрят на океан, как на непокоренную стихию. Для него она была океаном нового образца.