Святки.
(Шмелёв, Иван "Лето Господне")
Птицы Божьи
Рождество...
Чудится в этом слове крепкий, морозный воздух, льдистая чистота и
снежность. Самое слово это видится мне голубоватым. Даже в церковной песне -
Христос рождается - славите!
Христос с небес - срящите! -
слышится хруст морозный.
Синеватый рассвет белеет. Снежное кружево деревьев легко, как воздух.
Плавает гул церковный, и в этом морозном гуле шаром всплывает солнце.
Пламенное оно, густое, больше обыкновенного: солнце на Рождество. Выплывает
огнем за садом. Сад - в глубоком снегу, светлеет, голубеет. Вот, побежало по
верхушкам; иней зарозовел; розово зачернелись галочки, проснулись; брызнуло
розоватой пылью, березы позлатились, и огненно-золотые пятна пали на белый
снег. Вот оно, утро Праздника, - Рождество.
В детстве таким явилось - и осталось.
Они являлись на Рождество. Может быть, приходили и на Пасху, но на
Пасху - неудивительно. А на Рождество, такие трескучие морозы... а они
являлись в каких-то матерчатых ботинках, в летних пальтишках без пуговиц и в
кофтах и не могли говорить от холода, а прыгали все у печки и дули в сизые
кулаки, - это осталось в памяти.
- А где они живут? - спрашиваю я няню.
- За окнами.
За окнами... За окнами - чернота и снег.
- А почему у кормилицы сын мошенник?
- Потому. Мороз вон в окошко смотрит.
Черные окна в елочках, там мороз. И все они там, за окнами.
- А завтра они придут?
- Придут. Всегда приходят об Рождестве. Спи.
А вот и завтра. Оно пришло, после ночной метели, в морозе, в солнце. У
меня защипало пальцы в пуховых варежках и заломило ноги в заячьих сапожках,
пока шел от обедни к дому, а они уже подбираются: скрып-скрып-скрып. Вот уж
кто-то шмыгнул в ворота, не Пискун ли?
Приходят "со всех концов". Проходят с черного хода, крадучись. Я
украдкой сбегаю в кухню. Широкая печь пылает. Какие запахи! Пахнет мясными
пирогами, жирными щами со свининой, гусем и поросенком с кашей... - после
поста так сладко. Это густые запахи Рождества, домашние. Священные - в
церкви были. В льдинках искристых окон плющится колко солнце. И все-то
праздничное, на кухне даже: на полу новые рогожи, добела выскоблены лавки,
блещет сосновый стол, выбелен потолок и стены, у двери вороха соломы - не
дуло чтобы. Жарко, светло и сытно.
... ... ...
ОБЕД "ДЛЯ РАЗНЫХ"
Второй день Рождества, и у нас делают обед - "для разных". Приказчик
Василь-Василич еще в Сочельник справляется, как прикажут насчет "разного
обеда":
- Летось они маленько пошумели, Подбитый Барин подрался с Полугарихой
про Иерусалим... да и Пискуна пришлось снегом оттирать. Вы рассерчали и не
велели больше их собирать. Только они все равно придут-с, от них не
отделаешься.
- Дурак приказчик виноват, первый надрызгался! - говорит отец. - Я на
второй день всегда у городского головы на обеде, ты с ними за хозяина. Нет
уж, как отцом положено. Помру, воля Божия... помни: для Праздника кормить.
Из них и знаменитые есть.
- Вам - да помирать-с! - восклицает Василь-Василич, стреляя косым
глазом под потолок. - Кому ж уж тогда и жить-с? Да после вас и знаменитых
никого не будет-с!..
- Славные помирают, а нам и Бог велел. Пушкин вон, какой знаменитый
был, памятник ему ставят, подряд вот взяли, места для публики...
- Один убыток-с.
- Для чести. Какой знаменитый был, а совсем, говорят, молодой помер. А
мы... Так вот, сам сообразишь, как-то. У меня дел по горло.
... ... ...
Накрывают в холодной комнате, где в парадные дни устраиваются
официанты. Постилают голубую, рождественскую, скатерть, и посуду ставят тоже
парадную, с голубыми каемочками. На лежанке устраивают закуску. Ни икры, ни
сардинок, ни семги, ни золотого сига копченого, а просто: толстая колбаса с
языком, толстая копченая, селедки с луком, солевые снеточки, кильки и пироги
длинные, с капустой и яйцами. Пузатые графины рябиновки и водки и бутылка
шато-д-икема, для знаменитого нашего плотника - "филенщика" - Михаил
Панкратыча Горкина, который только в праздники "принимает", как и отец, и
для женского пола.
Кой-кто из "разных" приходит на первый день Рождества и заночевывает:
солдат Махоров, из дальней богадельни, на деревянной ноге,
Пашенька-преблаженная и Полугариха. Махорова угощают водкой у себя плотники,
и он рассказывает им про войну. Полугариху вызывают к гостям наверх, и она
допоздна расписывает про старый Ерусалим, и каких она страхов навидалась.
... ... ...
И дальше, дальше... Очень люблю эту книжку.