Джоди Дин о демократии, «оккупай» и коммунизме
Оригинал Critical Legal Thinking
Перевод Дмитрия Райдера
Предлагаем читателям рабкор.ру перевод интервью с американским исследователем и теоретиком Джоди Дин, сделанное Томасом Бибричером и Робином Селикатесом для сайта Critical Legal Thinking. Она преподает политическую и медиа-теорию в университете города Дженива, штат Нью-Йорк, является автором одиннадцати книг и участником движения «Оккупай Уолл-стрит». В октябре этого года издательство Verso выпустило ее новую книгу «Коммунистический горизонт». Учитывая то, что в этом году Россия присоединилась к всемирному каскаду протестов, интервью представляет интерес в плане видения стратегических целей движения и его возможных форм.
Вы утверждаете, что демократия настолько тесно связана с тем, что вы называете «коммуникативным капитализмом», что всякая попытка левых использовать это понятие, чтобы придать ему более радикальный смысл и отделить его от электоральных режимов представительной демократии, обречена на провал. Похоже, что это трудно принять многим левым.
Есть несколько причин, по которым я занимаю такую позицию. Первая, и наиболее общая - демократия больше не является оспариваемой категорией. Правые и левые пришли к согласию о демократии и используют демократическую риторику для оправдания своей позиции. Джордж Буш выдавал себя за защитника демократии во всем мире, сбрасывая бомбы на самых разных людей. Если это демократия, то это не тот язык, который левые могут использовать для выражения эгалитарного и освободительного потенциала и надежды.Вторая причина, которая является следствием первой - то, что демократия - это своего рода окружающая среда, это воздух, которым мы дышим, все в наше время определяется с точки зрения демократии. И это связано с третьей причиной: риторика демократии особенно сильна сейчас, когда она сочетается с формой капитализма, названной мной «коммуникативным капитализмом», в котором идеалы включения и участия, установка на то, что мнение и голос каждого должны быть услышаны, также используются TMobile и Apple. Участие оказывается ответом на все вопросы. Если это так, обращение к нему не порывает с доминирующей сейчас системой, оно просто усиливает ее. Если правительства и корпорации поощряют участие, то левые не добавляют чего-то, чего еще не было, когда говорят, что-то, что нам нужно - обеспечить участие каждого - у нас и так уже это есть. Чтобы левые смогли совершить прорыв, мы должны использовать язык, который отличается от того, в который мы уже погружены.
Это походит больше на стратегические или политические причины для отвлечения внимания от демократии. Но действительно ли в более радикальном понятии демократии есть что-то в корне неверное на теоретическом уровне?
С понятием демократии проблема в том, что даже когда радикальные демократы аппроприировали его, оно оставляет капитализм без внимания. Предполагается, что если у нас будет достаточно демократии, вопрос о капитализме, либо уйдет, либо решится сам собой - очевидно, что это неверно. Возьмем Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф: их идея радикальной демократии намеренно оформлена так, что класс в ней не является определяющей политической категорией. Если взять Франкфуртскую школу, то у Хабермаса оппозиция между «жизненным миром» и системой не затрагивает капитализм. То же самое верно и для сосредоточенности на гражданском обществе, которое оставляет без внимания способ производства. Таким образом, теоретическая причина моего скептицизма в том, что левые отошли от анализа и критики капитализма.
Вы обозначали демократию как «неолиберальную фантазию» - не могли бы вы немного прояснить это понятие?
Чем больше неолиберализм укоренялся, тем чаще мы слышали этот язык демократии, как будто участие способно решить все проблемы - но это иллюзия, потому что фундаментальная истина в том, что оно не решит эти проблемы. Перенос всей активности в демократическую сферу создает впечатление, что люди вовлечены, участвуют и т.д., без изменения базовой структуры. Это фантазия, потому что она функционирует как экран.
Основываясь на этом диагнозе, вы предлагаете альтернативный словарь, в котором термин «коммунизм» занимает центральное место - кому-то может показаться, что это проблематичный термин, если используется только для стратегических целей, учитывая то, что многие считают его исторически дискредитированным.
Во-первых, наблюдается возвращение коммунизма в теоретическую дискуссию, которая началась с конференции, организованной Славоем Жижеком и Аленом Бадью. Хардт и Негри уже давно говорят о коммунизме. Важно вернуться к языку коммунизма, потому что это - то самое слово, которое говорит «нет капитализму». В любом случае, если люди говорят, что они коммунисты, вы знаете, что они против частной собственности на средства производства и за контроль народа над этими средствами. В их отношении к капитализму нет нюансов, вот что важно. Третья причина заключается в том, что правые в США по-прежнему верят в него, они постоянно атакуют коммунизм - это означает, что они знают, что это язык антикапитализма, который связан с определенного рода освободительным эгалитаризмом. Так что я не думаю, что коммунизм умер, как, кажется, предполагали левые. Правые знают, что он жив.
Это может, конечно, быть характерно для США, но в Европе ситуация может немного отличаться. Но давайте обратимся к более теоретическому вопросу. Мы согласны с тем, что анализ капитализма, и вообще марксистский взгляд на классовое общество, имеет решающее значение, и что ему не уделялось должное внимание или он был маргинализирован в радикально-демократической мысли. Но, с другой стороны, очевидно, что возвращение к коммунизму, например, в работах Бадью, также проблематично, поскольку отделено от социально-теоретического анализа общества. То есть коммунизм понимается в активистских или волюнтаристских терминах, как если бы мы просто решили установить коммунизм, в то время как в марксизме он всегда был связан как с социально-теоретическим анализом, так и с существующими освободительными движениями. Коммунизм возвращается как утопия, а не как действительное движение?
Я не думаю, что это так уж характерно для возвращения коммунизма. Действительно, Бадью не хватает анализа экономики, но у Дэвида Харви есть сильный марксистский анализ экономики, учитывающий изменения, например появление новых мест борьбы и организации, таких как город. Так что у идеи коммунизма есть прочный социально-экономический фундамент. То же самое верно и для Хардта и Негри, чей подход восходит к поставтономистской дискуссии и анализу «социальной фабрики». В своей «Империи» они особенно внимательны к социально-экономическим изменениям и движениям, которые все еще можно проанализировать в различных марксистских категориях и оставляют место для определенного рода коммунистического движения. Другой вопрос, существует ли активное, энергичное коммунистическое движение прямо сейчас. Это было бы натяжкой по отношению к США, Германии или Нидерландам - но посмотрите на другие части мира, такие как Непал, Индия или Греция. Мы поспешим с выводами, если скажем, что нет социального анализа или связи с реальными движениями.
А как насчет «Оккупай»? Видите ли вы возможную связь с возвращением к коммунизму или это демократическое движение?
Это разнообразное и открытое движения с множеством тенденций.
Это напоминает коммуникативный капитализм!
Вы правы, это проблема, и одно из представлений, против которого я часто выступаю - то, что движение «Оккупай» это «мем», который выпрыгнул из интернета на улицы или, что оно в основном раскручено социальными медиа. Я не думаю, что это так. В США успеху движения способствовало отношение к Уолл-стрит, оно ведь не «Оккупай Капитолий» или Конгресс. Это дает нам антикапиталистическое ядро, которое является сутью движения, пусть даже все другие тенденции иногда мешают эту суть увидеть.
Можете что-нибудь сказать об институциональных или организационных структурах, которыми должно обладать движение против капитализма и за коммунизм? Вы утверждаете, что мы должны возродить идею партии. Многие отнесутся к этому с некоторой долей скепсиса!
Сначала об идеи партии. Лукач в своей книге «Ленин. Исследовательский очерк о взаимосвязи идей» высказывает по-настоящему важные мысли о том, что партия - это форма для актуальности революции, поскольку эта форма необходима нам по причине разнообразия людей, приходящих в движение. Конечно, они будут приносить в движение различные типы мировоззрения, которые могут легко получить иное направление и стать основой для своего рода популизма. Таким образом, партия может быть полезна в попытке отреагировать на это - не догматически, но гибко, стараясь немного направить и побудить двигаться вперед. Но она не должна и не может обгонять народ. Она должна иметь гораздо более гибкие отношения с ним, быть внимательной. Таким образом, в связи с первым вопросом я думаю, что партия необходима и что мы можем признать, что даже в старой истории коммунистических партий она не всегда была такой догматичной, безответственной или жесткой, как критики хотят, чтобы мы думали. Во-вторых, не так уж много людей в восторге от идеи партии, я это признаю. Но я думаю, что опыт СИРИЗА может быть более вдохновляющим для людей за пределами Греции. Потому что они видят, что существует гибкая левая коалиция, которая смогла в течение четырех или пяти месяцев функционировать в качестве партии и добиться реального прогресса. Это было бы иначе в Соединенных Штатах, потому что у нас нет парламентской системы, поэтому стимулов для партийной формы в самом деле не существует, что является настоящей проблемой. С другой стороны, движение «Оккупай» дало нам опыт более четкого понимания того, как действуют и появляются лидеры - так что лидеры могут быть подотчетны и разные люди могут сменяться на лидерских позициях в ходе открытых, прозрачных и подотчетных процедур. Так что я надеюсь, что в следующем году может возникнуть некая более сплоченная организационная форма, и я не думаю, что будет плохо, если мы назовем ее партией.
Исторически роль, которую играли коммунистические партии, часто оказывалась антиреволюционной не только по отношению, например, к анархистским течениям в революционных движениях. Кто-то может сказать, что система советов будет хорошей альтернативой партии в плане организации движения.
Я не считаю, что партийная форма противостоит советам или ячейкам. В октябре я читала «Апрельские тезисы» Ленина и думала, что общие ассамблеи движения «Окупай» - это новая форма советов. Все это структуры, в которых может функционировать партия или которые могут быть компонентами партии. Они не противостоят друг другу. Я думаю, что анархисты слишком склонны к упрощениям, потому что они рассматривают партию как нечто находящееся сверху, а не как что-то изнутри: организацию голосов внутри более широкого поля. Я думаю, что такая дихотомия ошибочна.
Но ведь очевидно, что действительно существуют исторические и социологические причины для скептицизма.
Было несколько видов партий. Даже в Советском Союзе партия менялась с течением времени. Она прошла путь от революционной партии с несколькими расколами к той, которая стала менее терпимой к открытой оппозиции внутри нее, к правящей бюрократической партии, затем к бюрократической партии, которая произведет внутренние чистки и изменится с течением времени. Когда заходит речь о коммунизме, люди ведут себя как сумасшедшие и проявляют ограниченность, недопустимую в любой другой интеллектуальной дискуссии. Я думаю, что действительно пришло время, чтобы избавиться от этого менталитета холодной войны, который заставляет нас сводить все к одному виду бюрократической сталинистской партии, как будто это было единственное, чем была коммунистическая партия.
Вернемся к движению «Оккупай». Может быть, вы могли бы немного больше рассказать о том, в чем вы видите значение этого движения.
Самое важное в «Оккупай» то, что оно позволило левым признать себя снова левыми вместо того чтобы говорить с точки зрения различных категорий идентичности, разделяющих левых и до тошноты твердить, что левых нет, и что никто не может сказать «мы». Наконец-то мы снова можем сказать «мы». Это действительно была ситуация, когда стоял вопрос: «Вы за или против «Оккупай Уолл-стрит?»» И левые с самыми разными позициями должны были сказать: «Да, мы за него». Даже если они поддерживали с оговорками или критически, «за или против» стало разделительной линией. «Оккупай» это событие, отчасти потому, что люди должны были сказать, за они или против него: «Вы один из нас или нет?» - даже если это «мы» аморфно, изменчиво и разнообразно. Но это действительно было моментом определения позиций в самом явном виде. Итак, во-первых, значение заключается в том, что оно оживило левых. Наоми Кляйн сказала в конце первой недели оккупации: «Сейчас это самое захватывающее событие в мире» - для американских левых это означало, что у них есть нечто, оживившее их, и что было открытием. Вот что я думаю об «Оккупай Уолл-стрит» как событии. Я также думаю, что это политическая организация, особая форма которой связывает ее с противоречием между капитализмом и демократией.
Одной из основных претензий относительно стратегии, которые были - отсутствие программы или списка требований.
Я была в «Рабочей группе по требованиям», которая умерла по-настоящему ужасной смертью. Это было в марте, и было ужасно смотреть на эти постоянные мучения. Проблема требований была первоначально представлена так, как будто это была не проблема, а выбор: «Мы не хотим иметь требования, потому что мы не обращаемся к государству. Оккупация это и есть ее собственное требование». Но это было невероятно глупо, потому что реальность такова, что движение в его начале было настолько всеобъемлющим и аморфным, что оно было не в состоянии выдвигать требования от имени коллектива. Не хватало какой-либо социальной сплоченности, любого общего интереса, на основе которого могут быть сформулированы требования. Вместо того чтобы направить силы на это, развернулась дискуссия о том, что «требования - это плохо, любой, кто хочет выдвинуть требования пытается захватить движение или уничтожить его потенциал».
Но, что было также с самого начала интересно, отсутствие требований создало пространство желания, что сводило с ума масс-медиа и политиков. Каждый хотел знать: «Чего же они хотят?» Это было замечательным доказательством верности того, как проанализирован разрыв желания в теории Лакана. Этот разрыв стимулировал большой энтузиазм и желание. Очевидно, что это не было спланировано, но принесло огромную пользу для развития движения. К началу ноября, однако, группа по требованиям распалась, ее либеральные и независимые члены послушали все, что говорили остальные, представили их как страшных «красных» и сказали: «Вы, ребята, коммунисты, это никогда не примут 99%». И из-за анархистских принципов консенсуса, которые требуют полного или близкого к полному согласия, они почти всегда могли блокировать предложения. Другие люди в группе постоянно говорили о том, что группа не должна существовать, и также блокировали решения. Так что была проблема.
Вы сказали, что движение «Оккупай» дало возможность левым снова сказать «мы». Но не является ли одним из крупных достижений исторических левых, что они всегда опасались говорить «мы», потому, что они знали об исключениях из такого «мы»? Включено ли понимание этого в движение и каковы механизмы его выражения? Как мы можем отрефлексировать эти проблематичные аспекты «мы»?
Во-первых, есть очень конкретная процедура рассмотрения потенциальных проблем этого исключающего типа «мы», которая называется «прогрессивная очередь выступления». Если люди хотят говорить на общей ассамблее, они получают свое место в очереди. «Прогрессивная очередь» гарантирует, что люди, которые не говорят и/или принадлежат к исторически обездоленным и маргинальным группам, выступают первыми. Это делает невозможным для людей из привилегированных групп получить все время выступления. Большинство рабочих групп также приняли этот механизм. Во-вторых, было несколько групп, которые занимались проблемами женщин в движении, расовых меньшинств, проблемами и вопросами нелегалов и т.д. Так появились особые комитеты и рабочие группы по этим темам. Так что в движении всегда было самосознание. Предположение, что все просто забыли пятьдесят лет теории различий, нелепо.
Однако в то же время движение было осознанно направлено на разделение в обществе. 99 против 1: существует настоящий враг. С этим связана проблема, с которой я столкнулась в ряде различных оккупаций, на которых я была. Одной из больших проблем всегда был вопрос - является ли полиция частью 1 или 99 процентов. У меня нет одного ответа на него. Этот вопрос должен оставаться открытым. В некоторых случаях имеет смысл рассматривать их как часть 99 процентов, потому что они сталкиваются со всеми видами урезания бюджета и т.д. С другой стороны, они также функционирует в качестве агентов и защитников 1 процента. Таким образом, само место, где разделение охранялось полицией, стало пространством антагонизма, в котором вопрос о различии остался нерешенным, что пошло на пользу дела.
Будут ли в партии нового типа, о которой вы говорили, также механизмы и процедуры, такие как прогрессивная очередь выступления и специальные рабочие группы для того, чтобы предотвратить ее развитие в жесткую структуру бывшей коммунистической партии?
Конечно, пока есть ЦК... (общий смех).
http://www.rabkor.ru/interview/14275.html