«Косматый рёв природы»
Не люблю я наши российские вёсны - до того они унылы, грязны, безотрадны. Умирающий неделями черный снег, мутные коварные лужи с ледком на дне, непролазные хляби и нестиранные с прошлой осени тучи. Что не черное и не серое - то просто грязное: кусты и заборы, машины и сапоги, окна и полы в магазинах.
Бывает, конечно, выйдет солнышко, лужи заголубеют заплатками и тогда становится видно, что синицы все еще желтые, и по мусорным бакам шныряют вовсе не крысы с крыльями, а голуби. Но назавтра поверх старого выпадает новый снег, растопище схватывается ледяной коркой, и дороги жирно блестят, будто салом намазанные. Таковы у нас март и апрель, а хочешь, еще и февраль.
Красоты, на фоне всё затмевающего безобразия, немного, но в самом конце марта, если повезет и к вечеру покажется солнце, можно увидеть в закатный час как наливаются темным золотом острые макушки ёлок и розовеют тощие кисточки берез в непривычно ярком небе. Внизу всё мертво, стыло и мглисто, а там, на освещенных ветках, еще идет жизнь: среди набухающих почек поют птицы, и уже затеваются гнезда, и парят над ледяным панцирем озера на днях прилетевшие ослепительно белые чайки.
Весна уже окунула кисточки в краску и вот-вот начнет раскрашивать наш заоконный кошмар
Вчера в переписке Пастернака и Цветаевой нашла: «Есть в косматом реве природы минуты, когда она надеется на переделку всего сделанного, и в этом наплыве веры, называемом весною, хочет детей, и до того влюбляется в свою трехмесячную надежду, что влюбляет и нас».
Бывает, конечно, выйдет солнышко, лужи заголубеют заплатками и тогда становится видно, что синицы все еще желтые, и по мусорным бакам шныряют вовсе не крысы с крыльями, а голуби. Но назавтра поверх старого выпадает новый снег, растопище схватывается ледяной коркой, и дороги жирно блестят, будто салом намазанные. Таковы у нас март и апрель, а хочешь, еще и февраль.
Красоты, на фоне всё затмевающего безобразия, немного, но в самом конце марта, если повезет и к вечеру покажется солнце, можно увидеть в закатный час как наливаются темным золотом острые макушки ёлок и розовеют тощие кисточки берез в непривычно ярком небе. Внизу всё мертво, стыло и мглисто, а там, на освещенных ветках, еще идет жизнь: среди набухающих почек поют птицы, и уже затеваются гнезда, и парят над ледяным панцирем озера на днях прилетевшие ослепительно белые чайки.
Весна уже окунула кисточки в краску и вот-вот начнет раскрашивать наш заоконный кошмар
Вчера в переписке Пастернака и Цветаевой нашла: «Есть в косматом реве природы минуты, когда она надеется на переделку всего сделанного, и в этом наплыве веры, называемом весною, хочет детей, и до того влюбляется в свою трехмесячную надежду, что влюбляет и нас».