Страна 404. 16
Только номера и стихи. Не пугайтесь, не мои :)
Просто текстом, без имен и комментариев.
Полный список был мной скопирован до, потому здесь можно увидеть также и то, что было снято с конкурса после.
Но поезд уходит, исправлять некогда. Да и зачем?! :)
http://stihi.lv/firsttour-2016/33579-polnyj-spisok-proizvedenij-kubka-mira-2016.html
* * * * *
391
СЛУЖИВЫЙ
Именительный, творительный, винительный...
Падежи русского языка
Вишну - это тот, кто свободен от оков и ничем не связан.
Вед Яска. <Нирукта>
В купе жарища, каждый пятый - Вишну, -
не связан и свободен от оков.
Стоим.
Белеет станция в окно.
Служивый входит быстро и неслышно.
- Собачка!
С полки выдохнет малыш.
Услышишь, даже если крепко спишь,
считая хмурые границы лишней
формальностью и битым часом лишь.
Покажется,
он вовсе беспородный,
имеющий по штату чуткий нос -
весёлый вислоухий чёрный пёс,
пределы охраняющий свободной
Республики, бегущей через мост.
Животный век ни короток, ни длинен -
двенадцать, ну - тринадцать полных лет
и это, если чумка не отнимет,
и если есть хозяин и обед, -
да мало ли, на свете что бывает
в короткую <взаправдашнюю> жизнь...
Ведь не всегда <свезёт> и если дали,
то ты держи её, дружок,
держись.
- Граница!
Ранним утром хрипнут звонко
вагонного пространства этажи,
обнюхивая сумки и котомки,
хвостатый пограничник прибежит,
учует разных запахов миазмы -
тягуче-вязких и притворно-тонких,
обнюхав всё живое раз за разом,
пропустит, так и быть, сосисок тазик;
разведав, где вкуснятина лежит,
узнает мирно спящего котёнка,
засунет нос во все углы и только, -
у смерти отбирая падежи
за право жизни каждого ребёнка,
он вправе умирать
и вправе
жить.
* * * * *
392
ГОРОДСКОЕ
Офисно-казенную рутину скрутишь, словно ниточный моток,
выбросишь в рабочую корзину, выйдешь торопливо за порог.
Куришь и глядишь на переулки: путаный знакомый лабиринт.
Город, как фамильная шкатулка, всячиной бесчисленной набит:
булочные, чайные, кофейни, вывески - "Мечта", "Тепло","Уют",
старые бесценные трофеи бабушки задаром продают,
школы, супермаркеты, аптеки, площадь и фонтанная купель.
Двигаются транспортные реки вдоль шуршащих липовых аллей.
Бьется мошкара в сетях паучьих, тонет в поднебесье грачий крик.
Богом перемолотые тучи падают тебе за воротник.
Чувствуешь, как тянутся минуты медленно, беспомощно к шести,
ищут, беспокойные, приюта, ищут и не могут обрести.
* * * * *
393
ТА, КОТОРОЙ НЕ СТАЛО
Ночь отпустит - устала.
Под звездою последней
Та, которой не стало,
Надевает передник.
И, ответственна в корне
В отношенье к обеду,
Напечет новый вторник,
Сварит свежую среду.
Пересыплет подушки,
Перестелет постели.
Настежь форточки - душно,
Ведь февраль, в самом деле.
Настежь старые рамы -
Пусть быстрее завьюжит,
Чтобы тряпкой упрямо
Подоконник утюжить.
Чтоб скорее замерзнуть,
Задохнуться, погаснуть,
Чтобы было ненужно,
Чтобы стало неясно
Где под звонкие трубы
Он считает кварталы -
Тот, который не любит,
Ту, которой не стало...
* * * * *
394
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Сегодня утром радостно дышать.
Рождаясь, день случайно опрокинул
живительную воду из ковша
Большой Медведицы.
Дождю подставил спину
иссохший холм, чтоб смыть прилипший зной.
Трава легла, напившись до отвала.
А где-то в поднебесье озорно
звенят грозы негрозные кимвалы.
Вода в реке, успевшая остыть,
волнуется, играется, рябится.
И шепчутся прибрежные кусты
о чём-то радостном...
Дырявая тряпица
нависшей тучи тает на глазах,
просеивая солнечное просо.
До первых звёзд июльская гроза
останется сверкать в алмазных росах.
* * * * *
395
LA CLE
Клю-клю, кля-кля, голубка - улыбка облаков -
трепещущая юбка и цокот коготков
по ржавому карнизу чердачного окна.
Живёт здесь Элоиза - мадмуазель Каналь.
Висят по стенам клетки - и даже с потолка,
как вишенки на ветке, свисают клетки, клетки -
не меньше сорока.
На год - по птичьей жизни,
клю-клю, кля-кля, кле-кле,
надрез - и кровью брызнет,
надлом - на красный плед.
Ах, душка Элоиза! Нет, не маньяк она.
У ржавого карниза чердачного окна
пьёт Элоиза голос из птичьего нутра -
ай, клювом укололась! -
клю-клю, кля-кля, кра-кра!
С рожденья Элоизе хотелось птицей быть,
по ржавому карнизу, дрожа крылом, ходить,
но крепко держит клетка -
клю-клю, кля-кля, la cle -
утерян ключ. Ах, детка, тебе не улететь!
Лишь через тридцать птичек сбылась ее мечта.
А новую жиличку скосила дурнота -
по ржавому карнизу чердачного окна,
дрожа крылом, скользила мадмуазель Каналь -
клю-клю, кля-кля, голубка -
венец седых волос,
растрёпанная юбка, ороговевший нос.
Присвистнул кто-то снизу. Вверху взошла луна.
Качнулась Элоиза - и рухнула стена.
Вспорхнули в небо клетки -
клац-клац, клю-клю, кле-кле -
окрестные гризетки пришпилили эгретки -
лететь! лететь! ле-те-е-е....
__________
la cle (франц.) - ключ
* * * * *
396
СОРОКОВОЙ
И было слово, дело и народ.
И дни текли, переплавляясь в год
Сороковой - судьбинный, мироносный.
Великий год победы и беды
Торил нам путь и заметал следы,
И заплетал узлами перекрёстки.
Великий год свершения мечты!
Увидеть свет, не дать сердцам остыть,
Свободу прорастить из несвободы!
Сомнения раздроблено зерно,
Известно: торжество предрешено
Единственно возможного исхода.
Предрешено! - и преданность в глазах...
Со страхом, облекаемым в азарт,
В неведомой игре бросали кости -
Неглубоко, без долгих похорон.
Проигранное - жалко и старо...
Сороковой - (об)манный, (полу)острый -
Раскачивая землю в пелене,
Просеивал десяток главных <не>
И проникал в извилины и поры.
Перетерпи, уверуй и дойди...
А тот, кто шёл всё время впереди,
Твердил, как заклинанье: скоро, скоро!
И будет запах вспаханной земли,
И алый свет зальёт расцветший мир,
И будет счастье тем, кто жнёт и сеет...
Был год - безводен, каменист и слеп.
И шли отцы, и дети шли вослед,
Устало глядя в спину Моисея.
* * * * *
397
ЗАКОЛЬЦОВАННЫЙ
Между первой землей и девятым небом
затянуло в пасть временной спирали,
даже тот, которому страх неведом,
перепутал файлы, программы встали,
звездолет струной на визгливом звуке,
вразнобой разряды, амперы, герцы,
и пошла волна по трещащей рубке,
огоньки по телу, иголки в сердце.
Влип, короче, и дергаться бесполезно,
угодил в ловушку петли возвратной:
от июльской Москвы до грядущей бездны -
кольцевым тоннелем туда-обратно.
Был настроен сносить лишения гордо,
перебарывать скуку, тревоги, стрессы,
в тридесятом небе искать Голконду,
а к седьмому не было интереса.
А теперь ведут хоровод сирены,
не сбежать, не спрыгнуть с кольца простого,
как привык башкой колотиться в стены,
так и будет черепом бороздить просторы,
каждый раз утыкаясь в больную точку,
на которую жребий случайный выпал -
первый знак, засевший в памяти прочно,
летний вечер, начало конца каникул,
переполнен объем стадионной чаши.
Он стоял с отцом и держал плакатик,
был ростком в густой человечьей чаще,
растворялся в песне, в траве, в закате,
постигал пацанским своим умишком
закругления времени, свитки дали...
Уронил слезу олимпийский Мишка,
улетел наш ласковый, до свиданья.
* * * * *
398
ЕЙ ТОЧНО НЕ СТАТЬ...
Ей точно не стать ведущим
Провизором-консультантом -
Из тех, что сумеют летом
Продать госпоже Милосской
Семь кремов для рук <Морозко> -
И воск для ногтей в подарок.
Они начинают кратко:
<Бессонница>, <сердце>, <печень>,
<Морщины>, <суставы>, <почки> ...
Конечно, её учили:
Растирка, сироп, таблетки -
И пена для ванн со скидкой.
Но ей неудобно - с ходу,
Она говорит: <Понятно,
Давайте искать причину>, -
И медленно, осторожно
Вычерпывает по капле
Источники мутной боли.
<У мужа четвёртый месяц
Сплошной бесконечный праздник:
Поспал-поработал-выпил.
На каждом плече по сыну -
В отца, но без "поработал">.
...Здесь, кажется, было <сердце>.
<Сегодня пришёл анализ,
Врачи нагадали месяц,
Едва ли протянет больше.
Я вру ей про "лет пятнадцать" -
Она говорит, что верит>.
...С бессонницы начинали.
<Другую привёл - моложе,
И выставил нас с ребёнком,
У мамы инсульт, повторный,
Ютимся втроём в однушке.
Снотворное ем горстями>.
...А Вы говорили, <печень>.
Выуживает в глубинах,
Вытаскивает наружу -
И слушает, и кивает.
<Держитесь>, <надейтесь>, <ждите>,
<Вот, кстати, для Вас таблетки>.
Они говорят: <Спасибо,
Пожалуй, пока не нужно -
Мне стало гораздо легче>.
Под вечер копейки в кассе -
Труды не приносят денег,
Но кажется почему-то:
Оплачены.
* * * * *
399
НЕ СЮР
На зелёном перевёрнутом рояле
Музы музыка плыла по лаку моря,
в воду клавиши созвучия роняли,
а педальки стали рожками уморно.
Волны млели пузырями от восторга,
Земленосец-кит тактично в такт качался,
даже грозный Посейдон слезил, растроган,
не заметив приближения несчастья:
На руках прилив рояль послушно вынес,
крышкой вверх поставил бережно на сушу.
И затух последних звуков мокрый синус...
А молчание его кто будет слушать.
* * * * *
400
ИНОГДА МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО И МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ...
Иногда мне кажется, что и меня здесь нет
среди бледных, серых, не выдающих чувства,
среди ровных людей, не наводящих шорох:
порешать задачи, переварить обед,
не разбирая ни слов коллег, ни себя, ни вкуса,
и не то, чтобы свет изжит, просто - общая приглушенность.
Это время потерянных и молчащих,
тренингов: путь к себе, беспредельность власти и личный рост.
Это время, когда горчишь или недосолен,
здесь прикажут быть поострее, а там - послаще.
Это время людей, задвинувших благородство
вместе с бабушкиным сервизом на антресоли.
Отгораживаться замками и занавесками,
не впускать просящего, поглядывать через щелочку,
перешагивать через немощных и убогих,
чтобы просто удерживать равновесие,
чтобы спрятаться в иллюзию защищенности,
будто страшное не гоняется за тобой.
Понимая все это, скатываться в депрессии,
прибиваться к сильным, лишь бы не отделяться,
и мечтать все бросить, свинтить в тайгу,
оставаться, ждать, притворяться пресным,
ни во что не верить, чтоб не стать объектом манипуляций,
собирать свой мир через <больше так не могу>.
Но пока ты держишься, названный чудаком,
вне спокойствия, безопасности, теплых мест,
и стоишь с фонариком, погруженный в темень,
для других оборачиваясь маяком,
я могу еще верить, что выход есть
и никто еще не потерян.
* * * * *
401
ПУСТЬ КТО-ТО ДРУГОЙ
Колотится пульс аварийных систем,
Термометры вверх, под отказ.
Накрылся реактор. Сломался совсем.
И скоро накроет и нас.
Но я не волнуюсь - найдётся герой,
Отключит реактор, спасёт нас с тобой.
И я под шумок уползу, как змея.
Пусть кто-то другой,
Пусть кто-то другой,
Пусть кто-то другой,
Но только не я.
На улице воет, на улице вьюжит -
Зима в этот раз разошлась.
Народ сапогами скупой лёд утюжит.
Бабулька зевнула - и хрясь!
Но я не волнуюсь - найдётся герой,
Поднимет бабульку, проводит домой.
А мне - в супермаркет, там скидки, друзья!
Пусть кто-то другой,
Пусть кто-то другой,
Пусть кто-то другой,
Но только не я.
* * * * *
402
ЖИТЬ ПРОЩЕ
Бабушка Вера мнёт уголок -
полон, полон белый платок
ягод несладких.
Ждали рябину - взошла бузина,
ягодой блюдце испачкано зря -
лучше бы яблок
ссыпать в подол, а потом запустить
с хрустом, под звон древнерусской тоски
падать да падать.
Семечком диким в себя прорастать,
каяться в яблоках, кликать закат,
жить под лампадой.
Утром рассеется, в сером, закат -
волнами ходит пора забывать,
раньше - не надо.
Бабушка Вера выткет платок,
сколько - гляди - если сжать уголок,
ягод и яблок.
* * * * *
403
ПОМПЕИ
Нет тебе ни беды, ни богатств, ни славы.
Солнце в зените, песенка на устах.
Если сойдёт с горы золотая лава,
Дом обратится в пепел, а тело - в прах,
Небо нальётся соками тёмной вишни,
Треснет по шву - и городу быть на дне.
Что же, пичужка милая - не боишься?..
Медный поднос зеркалит улыбку: нет.
Ужас твой не проклюнется, не проснётся,
Не разольётся стылой волной в тебе,
Даже когда по улицам хлынет солнце,
Грянувшись с потемневших своих небес,
Даже когда невкусный горячий пепел
Нежно в себе оттиснет твои черты -
Встретишь его беспомощно и нелепо,
Кротко и удивлённо до немоты...
Камень нагретый пахнет легко и жарко.
Чистишь посуду: вечером будет пир...
Пой же, рабыня, маленькая служанка.
Солнце пока в зените. Везувий спит.
* * * * *
404
ОСЕНЬ
Сквозь дребезжащий колкий дождь
Я тороплюсь тебе навстречу,
И лихорадочная дрожь
Трясет пролапсы поперечин
У стрел электропередач,
Которые над поездами
Летят вдоль пожелтевших дач.
Я пролетаю меж домами,
Сырыми улицами, сном
И обесцвеченностью яви.
И радуюсь, когда теплом
Горит березовый фонарик.
И радуюсь, когда твои
Оттаивают осень руки.
И облетают фонари.
И гаснут будничные звуки.
* * * * *
405
ПОСЛЕДНИЙ СОН
Леонарду Коэну
Умираешь во сне - и лицо над подушкой
Обретает черты барельефа к утру:
Так по-доброму с телом немногие души
Расстаются, простив коченеющий труп.
В спальне выключишь свет накануне, покорно
Помянёшь массу завтрашних дел и хлопот,
А часа через два - ты свободный покойник,
Как свободен за день разряжённый ай-под.
Сновиденье проникнет в тебя внутривенно:
Не прощаясь, уйдёшь по-канадски легко
И без боли, как будто под ибупрофеном
Ты забытым бесчувствием чёрным влеком
В немоту - во вселенское следствие лени,
Где сложились все песни в гортанный комок.
Из последнего сна ещё слышится: <Ленни,
Доброй ночи тебе, мой любимый сынок!>
* * * * *
406
КУЛАЧОК
Этот пальчик - мамочка.
Сначала мама. Вешняя еще.
Сквозь утро - в белолекарском халате.
Аптечный запах с ней - от бед и ссадин.
Спешим. Готовой кашей дразнит садик.
Каштан, балуясь, маме кудри гладит,
и детство по рукам её течет.
Этот пальчик - папочка.
Рисунок-мир наметился вот-вот.
Травинки-дни в букет срывает лето.
Полдневие до колкости прогрето -
и жжет. А он хранит на дне пакета
для нас кусочки зайкиного хлеба,
и с ними - капли солнца своего.
Этот пальчик - старший брат.
Невольная повинность старшинства.
Узоры детства этой нитью шиты.
А он и сам тогда искал защиты
от сверстников, от злобы их, от боли.
Но рядом только я была. Всего лишь
я, в мир большой вошедшая едва.
Этот пальчик - младший брат.
И снова утро. По другой росе -
в другие дни. Уже другие каши,
и взгляд - как будто нас обоих старше,
разумность, та, что выльется в избытке
в отчаянные вечные попытки
построить настоящее за всех.
Этот пальчик - дедушка.
Калека-мир, оттаявший слегка,
качается на сломанном протезе.
Отжившее со дна упрямо лезет.
Под пологом морщин теснится буря.
Внутри её удерживая, щурясь,
осколки света носит на висках.
Раз-два-три-четыре-пять.
Вышли пальчики гулять.
Топ-топ, чок-чок -
получился кулачок.
И этим кулачком остаться бы.
Хотя шаги всё дальше, речи - реже,
а пальчики сжимаются и держат
соломинку судьбы.
* * * * *
407
ПО ГРИБЫ
Он говорит: послушай, ляг на другой бочок.
Слёзки утри, ну что ты. Выпей воды, дружок.
Будем ловить кошмары, купим большой сачок.
Вот я зашёл и просто лампу тебе зажёг.
Он говорит: умойся, кислая слива ты!
Вот бы себя видала! - нос покрасневший - жуть!
Разве разумно это - плакать до слепоты?
Ну, доставай из шкафа старый надёжный джут!
Он говорит: корзинку взял на двоих одну.
Ножик ребёнку рано, даже не вздумай ныть.
Если меня в подушку - тут же опять усну,
И в результате драма: падаю носом в сныть.
Он говорит: подую. Боленька, не боли.
Пусть унесут печали зайка, лисичка, ёж...
Веришь, не так уж важен гриб, что растёт вдали.
Знаешь лесной порядок: свой ты всегда найдёшь.
Голос его всё глуше; мимо десятки лет.
Не изменилась осень, тишь золотого дня.
Вместе идём, как прежде, в лес по грибы чуть свет.
Я со своей корзинкой, он впереди меня.
* * * * *
408
ПОГРОМ
Не избежать - кровавая расправа
придет с волной свихнувшихся орав,
и не спасут ни буквенное право,
ни острый нож, запрятанный в рукав.
Стихийный бунт - жестокий, бессердечный -
не пощадит ни женщин, ни детей,
когда платить за воздух станет нечем
и негде лечь в могилы бедноте -
ей не нужны их золото и вещи,
дома сгорят с нетронутым добром
(не от добра оно). Огонь зловещий
перетечет к погромщикам в нутро,
и будут жить, крови не оттирая,
и песни петь - свобода! (то есть - ад).
На шаг всего не дойдено до края -
оставь бензин, забудь про спички, брат!
Паны воспримут, загнанные в угол,
за пропуск в рай насильственную смерть -
не подходи к ним, пусть едят друг друга,
как пауки. И начинай умнеть.
текст датируется июлем 2013-го
* * * * *
409
КАЛЫХАНКА О КОШКЕ
Расскажу тебе про кошку,
что мурчлива, мягколапа
и на солнечных обоях
оставляет след когтей.
Залезай под плед - он тёплый
и глаза не слепит лампа,
молоко под толстой пенкой
истомилось на плите.
Злейший враг у кошки - Туча,
Туча - так зовут овчарку,
что живёт в огромной будке
у соседа во дворе,
где жена соседа Светка
изучает мантры-чакры,
а их сын Серёга рыжий
очень громко ставит рэп.
Так про что же я?- Про кошку.
Лучший друг у кошки - Кеша,
Кеша - это Иннокентий,
очень важный попугай.
Угощает кошку сливой:
<Кеша умный и красивый!>.
У него местами перья
и всего одна нога.
А вернее будет лапа,
говорили, Кешин папа
на пиратской шхуне плавал
в Сомали и Уругвай,
пил он ром из личной плошки.
Да, о кошке, я о кошке ...
Глазки закрывай, хороший,
Тихо-тихо засыпай!
* * * * *
410
КОГДА ОСЫПЕТСЯ КАРТИНА
когда осыпется картина
и оскудеет звукоряд
и хлопья жухлого ватина
в прощальном туре закружат
когда полки святых на вынос
замаршируют в парадиз
я холстяной рубахой вынусь
из шкафа где карденом вис
и в час когда небесный хронос
увязнет в месиве земном
пойду гулять во ржи по пояс
на недочитанную повесть
махнув порожним
рукавом
* * * * *
411
И ДОВОЛЬНО ОБ ЭТОМ
Я приду. Я совсем ничего не прошу.
Ни заминки в дверях, ни ладони в ладони.
Я приду неизбежно. Как раб к мятежу.
Или кисть Рафаэля к Сикстинской Мадонне.
Я приду невзначай,
буду бодро насвистывать,
заглянувший на чай,
а готовый - на исповедь.
Меня тянет. Как тянет к земле парашют,
к солнцу - колос, на родину - птицу.
Я приду, я совсем ничего не прошу.
Дай влюбиться.
Но покуда ты спишь, я твой сон сторожу.
Доброжу, допишу до рассвета.
А потом до тебя достучусь, разбужу.
Ты прочтёшь.
И довольно об этом.
* * * * *
412
НАША ЖИЗНЬ ПОЛНА ОБМАНА
Наша жизнь полна обмана.
Мы порочны. Ученик
Я пропойцы Мопассана,
Ты - других тлетворных книг.
Мы отвыкли верить в чудо,
Красотой нас не пронять.
Ждём минуты - как Иуда,
Чтоб кого-нибудь распять.
Обезглавив на погосте
Тишину окрестных мест,
Ах, как мы вбиваем гвозди
В свежевырубленный крест!
Без порока - жизнь убога.
Под гортанный окрик: "Фас"
Вновь, примерив тогу Бога,
Мы плюём в иконостас.
* * * * *
413
НЕ
не своди с меня глаз,
то ли в прошлом над вечным покоем,
то ли в будущем, не разделённом на вечность и миг,
до твоих причитающих губ, невзирая на кой им,
мой так падок двойник
разведи им мосты,
заблудись в их фартовом трамвае,
в заболоченном месте шагается в стиле франсез...
не пойми меня правильно, этот заветный эксцесс
мной самим не внимаем
* * * * *
414
ПОЛОЧКА
Леспромхоз озирается. Утро в испарине. Небо в дыму. На земле зола.
Распалённый водила тщательно, матом, сулит потери вам.
Старший пишет: <Роща сдалась. Но дриада из поваленного ствола
Не выходит четвертые сутки.
Втихаря разделали вместе с деревом>.
Сплюнул в сердцах, прислонился спиной к бензиновому бачку.
Всюду обильно пахнет свежераспиленная древесина.
А ты в субботу идёшь в магазин, покупаешь полочку,
Приносишь домой - и дома становится невыносимо.
Понимаешь: дело не в местном пиве и негуглящейся тоске,
Баба и чайник ещё способны сделать тепло и мятно.
Часть недобитой дриады продолжает сидеть в доске,
Говорить не может, но всё понятно.
Сначала так жить непривычно. Смотришь на стену сто раз на дню.
Обхаживаешь деревяшку - она ведь реально живая вся.
Потом привыкаешь, сваливаешь на полку всяческую фигню
И успокаиваешься.
* * * * *
415
МЕТЕЛЬ В ТВОЁМ ГОРОДЕ
Метель в твоём городе грусти казалась теплее
вишнёвой метели в моей первомайской столице.
Окурком прошедшее время под пальцами тлеет,
кино на изнанке сознания длится и длится -
немое, но яркое.
Краснел горизонт бесконечной зияющей раной,
волками смотрели огни в глубине подворотен
на нашу игру в беспечальность. Отчаянно, рьяно
боролись ветра на невидимом облачном фронте -
и выли под арками.
Вокзал провожающих прятал в ощеренной пасти,
вагоны скучали на старте - в сугробах по пояс,
минуты свивались в тугое кольцо на запястье,
чтоб впиться под кожу, едва только тронется поезд...
Испуганной Дороти
я вышла из комы в метели внезапного мая.
Туманно-расплывчато титры по памяти плыли.
С тех пор и таскаю везде, иногда вынимая,
за плотной подкладкой души, героиновой пылью,
метель в твоём городе.
* * * * *
Просто текстом, без имен и комментариев.
Полный список был мной скопирован до, потому здесь можно увидеть также и то, что было снято с конкурса после.
Но поезд уходит, исправлять некогда. Да и зачем?! :)
http://stihi.lv/firsttour-2016/33579-polnyj-spisok-proizvedenij-kubka-mira-2016.html
* * * * *
391
СЛУЖИВЫЙ
Именительный, творительный, винительный...
Падежи русского языка
Вишну - это тот, кто свободен от оков и ничем не связан.
Вед Яска. <Нирукта>
В купе жарища, каждый пятый - Вишну, -
не связан и свободен от оков.
Стоим.
Белеет станция в окно.
Служивый входит быстро и неслышно.
- Собачка!
С полки выдохнет малыш.
Услышишь, даже если крепко спишь,
считая хмурые границы лишней
формальностью и битым часом лишь.
Покажется,
он вовсе беспородный,
имеющий по штату чуткий нос -
весёлый вислоухий чёрный пёс,
пределы охраняющий свободной
Республики, бегущей через мост.
Животный век ни короток, ни длинен -
двенадцать, ну - тринадцать полных лет
и это, если чумка не отнимет,
и если есть хозяин и обед, -
да мало ли, на свете что бывает
в короткую <взаправдашнюю> жизнь...
Ведь не всегда <свезёт> и если дали,
то ты держи её, дружок,
держись.
- Граница!
Ранним утром хрипнут звонко
вагонного пространства этажи,
обнюхивая сумки и котомки,
хвостатый пограничник прибежит,
учует разных запахов миазмы -
тягуче-вязких и притворно-тонких,
обнюхав всё живое раз за разом,
пропустит, так и быть, сосисок тазик;
разведав, где вкуснятина лежит,
узнает мирно спящего котёнка,
засунет нос во все углы и только, -
у смерти отбирая падежи
за право жизни каждого ребёнка,
он вправе умирать
и вправе
жить.
* * * * *
392
ГОРОДСКОЕ
Офисно-казенную рутину скрутишь, словно ниточный моток,
выбросишь в рабочую корзину, выйдешь торопливо за порог.
Куришь и глядишь на переулки: путаный знакомый лабиринт.
Город, как фамильная шкатулка, всячиной бесчисленной набит:
булочные, чайные, кофейни, вывески - "Мечта", "Тепло","Уют",
старые бесценные трофеи бабушки задаром продают,
школы, супермаркеты, аптеки, площадь и фонтанная купель.
Двигаются транспортные реки вдоль шуршащих липовых аллей.
Бьется мошкара в сетях паучьих, тонет в поднебесье грачий крик.
Богом перемолотые тучи падают тебе за воротник.
Чувствуешь, как тянутся минуты медленно, беспомощно к шести,
ищут, беспокойные, приюта, ищут и не могут обрести.
* * * * *
393
ТА, КОТОРОЙ НЕ СТАЛО
Ночь отпустит - устала.
Под звездою последней
Та, которой не стало,
Надевает передник.
И, ответственна в корне
В отношенье к обеду,
Напечет новый вторник,
Сварит свежую среду.
Пересыплет подушки,
Перестелет постели.
Настежь форточки - душно,
Ведь февраль, в самом деле.
Настежь старые рамы -
Пусть быстрее завьюжит,
Чтобы тряпкой упрямо
Подоконник утюжить.
Чтоб скорее замерзнуть,
Задохнуться, погаснуть,
Чтобы было ненужно,
Чтобы стало неясно
Где под звонкие трубы
Он считает кварталы -
Тот, который не любит,
Ту, которой не стало...
* * * * *
394
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Сегодня утром радостно дышать.
Рождаясь, день случайно опрокинул
живительную воду из ковша
Большой Медведицы.
Дождю подставил спину
иссохший холм, чтоб смыть прилипший зной.
Трава легла, напившись до отвала.
А где-то в поднебесье озорно
звенят грозы негрозные кимвалы.
Вода в реке, успевшая остыть,
волнуется, играется, рябится.
И шепчутся прибрежные кусты
о чём-то радостном...
Дырявая тряпица
нависшей тучи тает на глазах,
просеивая солнечное просо.
До первых звёзд июльская гроза
останется сверкать в алмазных росах.
* * * * *
395
LA CLE
Клю-клю, кля-кля, голубка - улыбка облаков -
трепещущая юбка и цокот коготков
по ржавому карнизу чердачного окна.
Живёт здесь Элоиза - мадмуазель Каналь.
Висят по стенам клетки - и даже с потолка,
как вишенки на ветке, свисают клетки, клетки -
не меньше сорока.
На год - по птичьей жизни,
клю-клю, кля-кля, кле-кле,
надрез - и кровью брызнет,
надлом - на красный плед.
Ах, душка Элоиза! Нет, не маньяк она.
У ржавого карниза чердачного окна
пьёт Элоиза голос из птичьего нутра -
ай, клювом укололась! -
клю-клю, кля-кля, кра-кра!
С рожденья Элоизе хотелось птицей быть,
по ржавому карнизу, дрожа крылом, ходить,
но крепко держит клетка -
клю-клю, кля-кля, la cle -
утерян ключ. Ах, детка, тебе не улететь!
Лишь через тридцать птичек сбылась ее мечта.
А новую жиличку скосила дурнота -
по ржавому карнизу чердачного окна,
дрожа крылом, скользила мадмуазель Каналь -
клю-клю, кля-кля, голубка -
венец седых волос,
растрёпанная юбка, ороговевший нос.
Присвистнул кто-то снизу. Вверху взошла луна.
Качнулась Элоиза - и рухнула стена.
Вспорхнули в небо клетки -
клац-клац, клю-клю, кле-кле -
окрестные гризетки пришпилили эгретки -
лететь! лететь! ле-те-е-е....
__________
la cle (франц.) - ключ
* * * * *
396
СОРОКОВОЙ
И было слово, дело и народ.
И дни текли, переплавляясь в год
Сороковой - судьбинный, мироносный.
Великий год победы и беды
Торил нам путь и заметал следы,
И заплетал узлами перекрёстки.
Великий год свершения мечты!
Увидеть свет, не дать сердцам остыть,
Свободу прорастить из несвободы!
Сомнения раздроблено зерно,
Известно: торжество предрешено
Единственно возможного исхода.
Предрешено! - и преданность в глазах...
Со страхом, облекаемым в азарт,
В неведомой игре бросали кости -
Неглубоко, без долгих похорон.
Проигранное - жалко и старо...
Сороковой - (об)манный, (полу)острый -
Раскачивая землю в пелене,
Просеивал десяток главных <не>
И проникал в извилины и поры.
Перетерпи, уверуй и дойди...
А тот, кто шёл всё время впереди,
Твердил, как заклинанье: скоро, скоро!
И будет запах вспаханной земли,
И алый свет зальёт расцветший мир,
И будет счастье тем, кто жнёт и сеет...
Был год - безводен, каменист и слеп.
И шли отцы, и дети шли вослед,
Устало глядя в спину Моисея.
* * * * *
397
ЗАКОЛЬЦОВАННЫЙ
Между первой землей и девятым небом
затянуло в пасть временной спирали,
даже тот, которому страх неведом,
перепутал файлы, программы встали,
звездолет струной на визгливом звуке,
вразнобой разряды, амперы, герцы,
и пошла волна по трещащей рубке,
огоньки по телу, иголки в сердце.
Влип, короче, и дергаться бесполезно,
угодил в ловушку петли возвратной:
от июльской Москвы до грядущей бездны -
кольцевым тоннелем туда-обратно.
Был настроен сносить лишения гордо,
перебарывать скуку, тревоги, стрессы,
в тридесятом небе искать Голконду,
а к седьмому не было интереса.
А теперь ведут хоровод сирены,
не сбежать, не спрыгнуть с кольца простого,
как привык башкой колотиться в стены,
так и будет черепом бороздить просторы,
каждый раз утыкаясь в больную точку,
на которую жребий случайный выпал -
первый знак, засевший в памяти прочно,
летний вечер, начало конца каникул,
переполнен объем стадионной чаши.
Он стоял с отцом и держал плакатик,
был ростком в густой человечьей чаще,
растворялся в песне, в траве, в закате,
постигал пацанским своим умишком
закругления времени, свитки дали...
Уронил слезу олимпийский Мишка,
улетел наш ласковый, до свиданья.
* * * * *
398
ЕЙ ТОЧНО НЕ СТАТЬ...
Ей точно не стать ведущим
Провизором-консультантом -
Из тех, что сумеют летом
Продать госпоже Милосской
Семь кремов для рук <Морозко> -
И воск для ногтей в подарок.
Они начинают кратко:
<Бессонница>, <сердце>, <печень>,
<Морщины>, <суставы>, <почки> ...
Конечно, её учили:
Растирка, сироп, таблетки -
И пена для ванн со скидкой.
Но ей неудобно - с ходу,
Она говорит: <Понятно,
Давайте искать причину>, -
И медленно, осторожно
Вычерпывает по капле
Источники мутной боли.
<У мужа четвёртый месяц
Сплошной бесконечный праздник:
Поспал-поработал-выпил.
На каждом плече по сыну -
В отца, но без "поработал">.
...Здесь, кажется, было <сердце>.
<Сегодня пришёл анализ,
Врачи нагадали месяц,
Едва ли протянет больше.
Я вру ей про "лет пятнадцать" -
Она говорит, что верит>.
...С бессонницы начинали.
<Другую привёл - моложе,
И выставил нас с ребёнком,
У мамы инсульт, повторный,
Ютимся втроём в однушке.
Снотворное ем горстями>.
...А Вы говорили, <печень>.
Выуживает в глубинах,
Вытаскивает наружу -
И слушает, и кивает.
<Держитесь>, <надейтесь>, <ждите>,
<Вот, кстати, для Вас таблетки>.
Они говорят: <Спасибо,
Пожалуй, пока не нужно -
Мне стало гораздо легче>.
Под вечер копейки в кассе -
Труды не приносят денег,
Но кажется почему-то:
Оплачены.
* * * * *
399
НЕ СЮР
На зелёном перевёрнутом рояле
Музы музыка плыла по лаку моря,
в воду клавиши созвучия роняли,
а педальки стали рожками уморно.
Волны млели пузырями от восторга,
Земленосец-кит тактично в такт качался,
даже грозный Посейдон слезил, растроган,
не заметив приближения несчастья:
На руках прилив рояль послушно вынес,
крышкой вверх поставил бережно на сушу.
И затух последних звуков мокрый синус...
А молчание его кто будет слушать.
* * * * *
400
ИНОГДА МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО И МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ...
Иногда мне кажется, что и меня здесь нет
среди бледных, серых, не выдающих чувства,
среди ровных людей, не наводящих шорох:
порешать задачи, переварить обед,
не разбирая ни слов коллег, ни себя, ни вкуса,
и не то, чтобы свет изжит, просто - общая приглушенность.
Это время потерянных и молчащих,
тренингов: путь к себе, беспредельность власти и личный рост.
Это время, когда горчишь или недосолен,
здесь прикажут быть поострее, а там - послаще.
Это время людей, задвинувших благородство
вместе с бабушкиным сервизом на антресоли.
Отгораживаться замками и занавесками,
не впускать просящего, поглядывать через щелочку,
перешагивать через немощных и убогих,
чтобы просто удерживать равновесие,
чтобы спрятаться в иллюзию защищенности,
будто страшное не гоняется за тобой.
Понимая все это, скатываться в депрессии,
прибиваться к сильным, лишь бы не отделяться,
и мечтать все бросить, свинтить в тайгу,
оставаться, ждать, притворяться пресным,
ни во что не верить, чтоб не стать объектом манипуляций,
собирать свой мир через <больше так не могу>.
Но пока ты держишься, названный чудаком,
вне спокойствия, безопасности, теплых мест,
и стоишь с фонариком, погруженный в темень,
для других оборачиваясь маяком,
я могу еще верить, что выход есть
и никто еще не потерян.
* * * * *
401
ПУСТЬ КТО-ТО ДРУГОЙ
Колотится пульс аварийных систем,
Термометры вверх, под отказ.
Накрылся реактор. Сломался совсем.
И скоро накроет и нас.
Но я не волнуюсь - найдётся герой,
Отключит реактор, спасёт нас с тобой.
И я под шумок уползу, как змея.
Пусть кто-то другой,
Пусть кто-то другой,
Пусть кто-то другой,
Но только не я.
На улице воет, на улице вьюжит -
Зима в этот раз разошлась.
Народ сапогами скупой лёд утюжит.
Бабулька зевнула - и хрясь!
Но я не волнуюсь - найдётся герой,
Поднимет бабульку, проводит домой.
А мне - в супермаркет, там скидки, друзья!
Пусть кто-то другой,
Пусть кто-то другой,
Пусть кто-то другой,
Но только не я.
* * * * *
402
ЖИТЬ ПРОЩЕ
Бабушка Вера мнёт уголок -
полон, полон белый платок
ягод несладких.
Ждали рябину - взошла бузина,
ягодой блюдце испачкано зря -
лучше бы яблок
ссыпать в подол, а потом запустить
с хрустом, под звон древнерусской тоски
падать да падать.
Семечком диким в себя прорастать,
каяться в яблоках, кликать закат,
жить под лампадой.
Утром рассеется, в сером, закат -
волнами ходит пора забывать,
раньше - не надо.
Бабушка Вера выткет платок,
сколько - гляди - если сжать уголок,
ягод и яблок.
* * * * *
403
ПОМПЕИ
Нет тебе ни беды, ни богатств, ни славы.
Солнце в зените, песенка на устах.
Если сойдёт с горы золотая лава,
Дом обратится в пепел, а тело - в прах,
Небо нальётся соками тёмной вишни,
Треснет по шву - и городу быть на дне.
Что же, пичужка милая - не боишься?..
Медный поднос зеркалит улыбку: нет.
Ужас твой не проклюнется, не проснётся,
Не разольётся стылой волной в тебе,
Даже когда по улицам хлынет солнце,
Грянувшись с потемневших своих небес,
Даже когда невкусный горячий пепел
Нежно в себе оттиснет твои черты -
Встретишь его беспомощно и нелепо,
Кротко и удивлённо до немоты...
Камень нагретый пахнет легко и жарко.
Чистишь посуду: вечером будет пир...
Пой же, рабыня, маленькая служанка.
Солнце пока в зените. Везувий спит.
* * * * *
404
ОСЕНЬ
Сквозь дребезжащий колкий дождь
Я тороплюсь тебе навстречу,
И лихорадочная дрожь
Трясет пролапсы поперечин
У стрел электропередач,
Которые над поездами
Летят вдоль пожелтевших дач.
Я пролетаю меж домами,
Сырыми улицами, сном
И обесцвеченностью яви.
И радуюсь, когда теплом
Горит березовый фонарик.
И радуюсь, когда твои
Оттаивают осень руки.
И облетают фонари.
И гаснут будничные звуки.
* * * * *
405
ПОСЛЕДНИЙ СОН
Леонарду Коэну
Умираешь во сне - и лицо над подушкой
Обретает черты барельефа к утру:
Так по-доброму с телом немногие души
Расстаются, простив коченеющий труп.
В спальне выключишь свет накануне, покорно
Помянёшь массу завтрашних дел и хлопот,
А часа через два - ты свободный покойник,
Как свободен за день разряжённый ай-под.
Сновиденье проникнет в тебя внутривенно:
Не прощаясь, уйдёшь по-канадски легко
И без боли, как будто под ибупрофеном
Ты забытым бесчувствием чёрным влеком
В немоту - во вселенское следствие лени,
Где сложились все песни в гортанный комок.
Из последнего сна ещё слышится: <Ленни,
Доброй ночи тебе, мой любимый сынок!>
* * * * *
406
КУЛАЧОК
Этот пальчик - мамочка.
Сначала мама. Вешняя еще.
Сквозь утро - в белолекарском халате.
Аптечный запах с ней - от бед и ссадин.
Спешим. Готовой кашей дразнит садик.
Каштан, балуясь, маме кудри гладит,
и детство по рукам её течет.
Этот пальчик - папочка.
Рисунок-мир наметился вот-вот.
Травинки-дни в букет срывает лето.
Полдневие до колкости прогрето -
и жжет. А он хранит на дне пакета
для нас кусочки зайкиного хлеба,
и с ними - капли солнца своего.
Этот пальчик - старший брат.
Невольная повинность старшинства.
Узоры детства этой нитью шиты.
А он и сам тогда искал защиты
от сверстников, от злобы их, от боли.
Но рядом только я была. Всего лишь
я, в мир большой вошедшая едва.
Этот пальчик - младший брат.
И снова утро. По другой росе -
в другие дни. Уже другие каши,
и взгляд - как будто нас обоих старше,
разумность, та, что выльется в избытке
в отчаянные вечные попытки
построить настоящее за всех.
Этот пальчик - дедушка.
Калека-мир, оттаявший слегка,
качается на сломанном протезе.
Отжившее со дна упрямо лезет.
Под пологом морщин теснится буря.
Внутри её удерживая, щурясь,
осколки света носит на висках.
Раз-два-три-четыре-пять.
Вышли пальчики гулять.
Топ-топ, чок-чок -
получился кулачок.
И этим кулачком остаться бы.
Хотя шаги всё дальше, речи - реже,
а пальчики сжимаются и держат
соломинку судьбы.
* * * * *
407
ПО ГРИБЫ
Он говорит: послушай, ляг на другой бочок.
Слёзки утри, ну что ты. Выпей воды, дружок.
Будем ловить кошмары, купим большой сачок.
Вот я зашёл и просто лампу тебе зажёг.
Он говорит: умойся, кислая слива ты!
Вот бы себя видала! - нос покрасневший - жуть!
Разве разумно это - плакать до слепоты?
Ну, доставай из шкафа старый надёжный джут!
Он говорит: корзинку взял на двоих одну.
Ножик ребёнку рано, даже не вздумай ныть.
Если меня в подушку - тут же опять усну,
И в результате драма: падаю носом в сныть.
Он говорит: подую. Боленька, не боли.
Пусть унесут печали зайка, лисичка, ёж...
Веришь, не так уж важен гриб, что растёт вдали.
Знаешь лесной порядок: свой ты всегда найдёшь.
Голос его всё глуше; мимо десятки лет.
Не изменилась осень, тишь золотого дня.
Вместе идём, как прежде, в лес по грибы чуть свет.
Я со своей корзинкой, он впереди меня.
* * * * *
408
ПОГРОМ
Не избежать - кровавая расправа
придет с волной свихнувшихся орав,
и не спасут ни буквенное право,
ни острый нож, запрятанный в рукав.
Стихийный бунт - жестокий, бессердечный -
не пощадит ни женщин, ни детей,
когда платить за воздух станет нечем
и негде лечь в могилы бедноте -
ей не нужны их золото и вещи,
дома сгорят с нетронутым добром
(не от добра оно). Огонь зловещий
перетечет к погромщикам в нутро,
и будут жить, крови не оттирая,
и песни петь - свобода! (то есть - ад).
На шаг всего не дойдено до края -
оставь бензин, забудь про спички, брат!
Паны воспримут, загнанные в угол,
за пропуск в рай насильственную смерть -
не подходи к ним, пусть едят друг друга,
как пауки. И начинай умнеть.
текст датируется июлем 2013-го
* * * * *
409
КАЛЫХАНКА О КОШКЕ
Расскажу тебе про кошку,
что мурчлива, мягколапа
и на солнечных обоях
оставляет след когтей.
Залезай под плед - он тёплый
и глаза не слепит лампа,
молоко под толстой пенкой
истомилось на плите.
Злейший враг у кошки - Туча,
Туча - так зовут овчарку,
что живёт в огромной будке
у соседа во дворе,
где жена соседа Светка
изучает мантры-чакры,
а их сын Серёга рыжий
очень громко ставит рэп.
Так про что же я?- Про кошку.
Лучший друг у кошки - Кеша,
Кеша - это Иннокентий,
очень важный попугай.
Угощает кошку сливой:
<Кеша умный и красивый!>.
У него местами перья
и всего одна нога.
А вернее будет лапа,
говорили, Кешин папа
на пиратской шхуне плавал
в Сомали и Уругвай,
пил он ром из личной плошки.
Да, о кошке, я о кошке ...
Глазки закрывай, хороший,
Тихо-тихо засыпай!
* * * * *
410
КОГДА ОСЫПЕТСЯ КАРТИНА
когда осыпется картина
и оскудеет звукоряд
и хлопья жухлого ватина
в прощальном туре закружат
когда полки святых на вынос
замаршируют в парадиз
я холстяной рубахой вынусь
из шкафа где карденом вис
и в час когда небесный хронос
увязнет в месиве земном
пойду гулять во ржи по пояс
на недочитанную повесть
махнув порожним
рукавом
* * * * *
411
И ДОВОЛЬНО ОБ ЭТОМ
Я приду. Я совсем ничего не прошу.
Ни заминки в дверях, ни ладони в ладони.
Я приду неизбежно. Как раб к мятежу.
Или кисть Рафаэля к Сикстинской Мадонне.
Я приду невзначай,
буду бодро насвистывать,
заглянувший на чай,
а готовый - на исповедь.
Меня тянет. Как тянет к земле парашют,
к солнцу - колос, на родину - птицу.
Я приду, я совсем ничего не прошу.
Дай влюбиться.
Но покуда ты спишь, я твой сон сторожу.
Доброжу, допишу до рассвета.
А потом до тебя достучусь, разбужу.
Ты прочтёшь.
И довольно об этом.
* * * * *
412
НАША ЖИЗНЬ ПОЛНА ОБМАНА
Наша жизнь полна обмана.
Мы порочны. Ученик
Я пропойцы Мопассана,
Ты - других тлетворных книг.
Мы отвыкли верить в чудо,
Красотой нас не пронять.
Ждём минуты - как Иуда,
Чтоб кого-нибудь распять.
Обезглавив на погосте
Тишину окрестных мест,
Ах, как мы вбиваем гвозди
В свежевырубленный крест!
Без порока - жизнь убога.
Под гортанный окрик: "Фас"
Вновь, примерив тогу Бога,
Мы плюём в иконостас.
* * * * *
413
НЕ
не своди с меня глаз,
то ли в прошлом над вечным покоем,
то ли в будущем, не разделённом на вечность и миг,
до твоих причитающих губ, невзирая на кой им,
мой так падок двойник
разведи им мосты,
заблудись в их фартовом трамвае,
в заболоченном месте шагается в стиле франсез...
не пойми меня правильно, этот заветный эксцесс
мной самим не внимаем
* * * * *
414
ПОЛОЧКА
Леспромхоз озирается. Утро в испарине. Небо в дыму. На земле зола.
Распалённый водила тщательно, матом, сулит потери вам.
Старший пишет: <Роща сдалась. Но дриада из поваленного ствола
Не выходит четвертые сутки.
Втихаря разделали вместе с деревом>.
Сплюнул в сердцах, прислонился спиной к бензиновому бачку.
Всюду обильно пахнет свежераспиленная древесина.
А ты в субботу идёшь в магазин, покупаешь полочку,
Приносишь домой - и дома становится невыносимо.
Понимаешь: дело не в местном пиве и негуглящейся тоске,
Баба и чайник ещё способны сделать тепло и мятно.
Часть недобитой дриады продолжает сидеть в доске,
Говорить не может, но всё понятно.
Сначала так жить непривычно. Смотришь на стену сто раз на дню.
Обхаживаешь деревяшку - она ведь реально живая вся.
Потом привыкаешь, сваливаешь на полку всяческую фигню
И успокаиваешься.
* * * * *
415
МЕТЕЛЬ В ТВОЁМ ГОРОДЕ
Метель в твоём городе грусти казалась теплее
вишнёвой метели в моей первомайской столице.
Окурком прошедшее время под пальцами тлеет,
кино на изнанке сознания длится и длится -
немое, но яркое.
Краснел горизонт бесконечной зияющей раной,
волками смотрели огни в глубине подворотен
на нашу игру в беспечальность. Отчаянно, рьяно
боролись ветра на невидимом облачном фронте -
и выли под арками.
Вокзал провожающих прятал в ощеренной пасти,
вагоны скучали на старте - в сугробах по пояс,
минуты свивались в тугое кольцо на запястье,
чтоб впиться под кожу, едва только тронется поезд...
Испуганной Дороти
я вышла из комы в метели внезапного мая.
Туманно-расплывчато титры по памяти плыли.
С тех пор и таскаю везде, иногда вынимая,
за плотной подкладкой души, героиновой пылью,
метель в твоём городе.
* * * * *