Февраль, достать чернил и плакать
Ни в коем разе не собираюсь примазываться к гению великого поэта, но февраль для меня всегда именно такой. Только с чернилами беда. Не достаются.
В этом феврале моему папе 11-ого исполнилось бы 86 лет, а маме 12-ого - 81. Но я уже полтора года как круглая сирота. Папу забрала ковидла. А мама... мама свой последний день рождения отмечала, если это можно так назвать, в больнице после операции на сердце. И совсем скоро будет еще одна дата, которая врывается в мои сны ночными кошмарами. Уже не такими, как было четыре года назад, когда мамы не стало. Уже без сюрреалистических сценариев, когда мама, вдруг живая, вдруг приходила в свою квартиру, которую мне потихонечку уже пришлось разбирать. И начинала спрашивать "а где то, где се, почему ты это выбросила". А я про себя (это все во сне) думала "это же так здорово, что она живая, но как я все это объясню родственникам и друзьям?" Сейчас сны про маму, можно сказать, нормальные. Мы с ней снова куда-то едем, где-то путешествуем и это все так буднично и нормально. Как-будто так и должно быть. И она в этих снах так же как и раньше - есть, рядом, но не со мной. А я все жду, когда она придет во сне ко мне, поговорить, рассказать, сказать что-то очень важное, что не было сказано тогда.
Год с небольшим назад мы были в Москве последний раз. Переводили деньги от продажи маминой квартиры на свой немецкий счет. Успели тока-тока до начала спецоперации. Ничто, как говорится, не предвещало. Мы довольно быстро (на удивление) управились со всеми делами и просто наслаждались заснеженной Москвой. Выпили глинтвейна на рождественском базаре на Красной площади, порадовались российскому варианту трдельника (Baumstriezel)
И уже в самом конце набрели на палатку ярославской майолики. Красиво, но дорого. Дорого, но красиво. Поглазели, потоптались. И тут включилось мое иррациональное Хочу (не путать с рациональным Надо). Я ему говорю "оно тебе точно надо? будет же стоять, пылиться, дома сувениров и так девать некуда". А Хочу ни в какую, "хочу," - говорит, - "и точка". И я в кои то веки пошла на поводу у своего Хочу. И мы с ним выпросили у моего мужа "Кадриль".
И взяли у мальчика-продавца координаты производителя (мастерская Павловой и Шепелева; ссылку на сайт не даю, потому что фотографу, который делал им снимки для сайта, нужно оторвать фотоаппарат вместе с причинным местом). Потому что ярославская майолика это же шикарный подарок!
А потом случилось то, что случилось.
Кадриль стоит в Хельге на самом видном месте. Каждый раз, проходя мимо и глядя на нее, я грущу, иногда плачу, иногда отодвигаю стекло и беру в руки теплую фигурку. Она - напоминание о хорошем и символ надежды, что добро победит зло. И каждый раз благодарю свое Хочу.
В этом феврале моему папе 11-ого исполнилось бы 86 лет, а маме 12-ого - 81. Но я уже полтора года как круглая сирота. Папу забрала ковидла. А мама... мама свой последний день рождения отмечала, если это можно так назвать, в больнице после операции на сердце. И совсем скоро будет еще одна дата, которая врывается в мои сны ночными кошмарами. Уже не такими, как было четыре года назад, когда мамы не стало. Уже без сюрреалистических сценариев, когда мама, вдруг живая, вдруг приходила в свою квартиру, которую мне потихонечку уже пришлось разбирать. И начинала спрашивать "а где то, где се, почему ты это выбросила". А я про себя (это все во сне) думала "это же так здорово, что она живая, но как я все это объясню родственникам и друзьям?" Сейчас сны про маму, можно сказать, нормальные. Мы с ней снова куда-то едем, где-то путешествуем и это все так буднично и нормально. Как-будто так и должно быть. И она в этих снах так же как и раньше - есть, рядом, но не со мной. А я все жду, когда она придет во сне ко мне, поговорить, рассказать, сказать что-то очень важное, что не было сказано тогда.
Год с небольшим назад мы были в Москве последний раз. Переводили деньги от продажи маминой квартиры на свой немецкий счет. Успели тока-тока до начала спецоперации. Ничто, как говорится, не предвещало. Мы довольно быстро (на удивление) управились со всеми делами и просто наслаждались заснеженной Москвой. Выпили глинтвейна на рождественском базаре на Красной площади, порадовались российскому варианту трдельника (Baumstriezel)
И уже в самом конце набрели на палатку ярославской майолики. Красиво, но дорого. Дорого, но красиво. Поглазели, потоптались. И тут включилось мое иррациональное Хочу (не путать с рациональным Надо). Я ему говорю "оно тебе точно надо? будет же стоять, пылиться, дома сувениров и так девать некуда". А Хочу ни в какую, "хочу," - говорит, - "и точка". И я в кои то веки пошла на поводу у своего Хочу. И мы с ним выпросили у моего мужа "Кадриль".
И взяли у мальчика-продавца координаты производителя (мастерская Павловой и Шепелева; ссылку на сайт не даю, потому что фотографу, который делал им снимки для сайта, нужно оторвать фотоаппарат вместе с причинным местом). Потому что ярославская майолика это же шикарный подарок!
А потом случилось то, что случилось.
Кадриль стоит в Хельге на самом видном месте. Каждый раз, проходя мимо и глядя на нее, я грущу, иногда плачу, иногда отодвигаю стекло и беру в руки теплую фигурку. Она - напоминание о хорошем и символ надежды, что добро победит зло. И каждый раз благодарю свое Хочу.