(no subject)
Медиа - Маршрут
«Если вам не нравится настоящее место вашего пребывания; если вы не верите в медитацию, в посредничество, в культурный опыт, в мифологическое наследие и беспредметную связь событий настоящего и будущего; если вам не интересна информация, влияющая на вашу жизнь с красочных рекламных щитов различных медиа - услуг; если ежедневно вы отправляетесь по маршруту в неизвестном для вас направлении и все же верите, что этот маршрут единственно верный - можете этого не читать».
Это как рецепт к употреблению сильнодействующего вещества, если вдруг тебе все же придется это употребить, сказал Платнасвитьяк, если вдруг захочется описать все это.
Представьте себе тоннель, спонтанно где-то начинающийся в точке А, и так же незаметно и бесследно оканчивающийся в какой-нибудь точке Б. причем точную геометрию, как в прочем и приблизительную, этого тоннеля - маршрута проследить и вычислить до конца невозможно. Лабиринт - не лабиринт, прямая - не прямая, черт его знает. Движение или перемещение по этому тоннелю назвать линейным, я думаю тоже нельзя, скорее оно хаотическое, как вспышки огоньков разноцветной гирлянды на новогодней елке. Хотя порядок стремления все же какой-то есть: с низу вверх или же с верху вниз; от блестящих упаковок детских подарков, лежащих у самого основания в белом пуху до звезды, вспыхивающей так же неожиданно и долгожданно, как и мечта в сознании и чем-то необыкновенно сказочном, что непременно должно случиться и, что так трудно вспомнить с утра. Или наоборот, суть не в том. Этот зеленый, наряженный, я бы сказал замаскированный секундомер срабатывает от чьей-то руки, возможно моей руки, ежегодно в одно и то же время; стрелки снова и снова застывают на двенадцати, видимо рекорд, в прохождении временной дистанции, так ни кому побить, и не удастся; «первые будут последними, а последние первыми». Вначале этот щелчок не означает ни чего. Затем он начинает приобретать очертания некоего праздника, от повторяемости которого срабатывает тихая ностальгия. Потом этот самый щелчок набрасывает на глаза мутную, чаще полупьяную пелену воспоминаний о далеких (кажется таких вчерашних), событиях, пока человек, наконец не осознает, что просто прошел еще один год. Он начинает листать с утра газеты, пораженный маленькой статьей о статистике средней продолжительности жизни в своей стране. Потом он перебивает устаревшие взгляды под внуков, если они есть, негодует по поводу того, что приходиться менять кофе на зеленый чай; он проверяет счет от накопившихся побед и поражений, и все его мужество оседает от одного названия «пенсионный накопительный», но иногда еще, он мечтает о поездке на какие-нибудь острова, хотя думает уже о небесном рае, сопоставляя образы и применяя формулу прожитой жизни: хочешь иметь одна комнатную квартиру, мечтай о трех комнатной; в больших планах меньшего добиться легче. И слово на Б, уже не курсирует в поездах его мыслей, но все еще всплывают в памяти какие-то пролетные романы, невидимые маршруты, так или иначе, когда-то пересекающиеся в этом «тоннеле всего». И когда последний канат обрублен, двери открыты и чья-то рука, возможно моя рука, нажимает на кнопку последнего этажа и его несет, кого его? Поезд мысли, лифт, человека, тебя, меня; и отражение в зеркале этого замкнутого пространства никак не может убедительно доказать и быть весомым аргументом того, что ты стоишь на месте, потому, что порядок стремления, даже в этом застывшем, стоячем положении, действует так же четко, как закон всемирного тяготения. Считанные секунды и двери открываются; и знакомая платформа, этаж, остановка; и человек удивляется: «Боже, та самая Б, как давно это было; я думал, что никогда на тебя не натолкнусь. Нет, конечно, я кое-что о тебе слышал, но чтобы так неожиданно». Не обольщайтесь: Блеск, Близость, Бездна, да мало ли слов на Б, на которые уже не остается времени, когда «Тоннель всего» - так же незаметно и бесследно в какой-нибудь точке Б.
Если провести исследования, говорил Платнасвитьяк, то я больше чем уверен, можно доказать, что люди добивающиеся успеха, передвигаются по приблизительно одинаковым маршрутам, как и другая часть, участвующая в этом одном, сплошном движении, но так и не достигшая определенных результатов. Маршрут же, это не только путь как токовой, но и стихийность событий; своеобразное осмысление на определенных стадиях, установленных в заранее неизвестном порядке, но выбор и нечто, вроде предугаданности, все же существует. К примеру, рассуждал он, я могу выйти раньше, не важно где, и если даже я этим себе наврежу, это будет более осмысленно, чем не доехать до конца никогда. «Тоннель всего» - бесконечен.
Я вспоминаю, как я попал в этот город. Это был маршрут по междугородней трассе №0. Я не помню ее номера. Я не помню лиц окружавших меня тогда. Вокруг была долина, где взгляду можно зацепится, только за горизонт; за черту, где пустынная земля, настолько широкая, бескрайняя и безлюдная, что становится страшно даже днем, когда вглядываешься в эту беспредельность, соприкасается с небом; это всегда молчаливое осознание своей полноты; чем больше смотришь и проникаешь, тем больше, кажется, что если и есть высшее существо, которому нет дела до людей, которое прислушивается только к своему шепоту, к своему дыханию и любуется на протяжении веков своим отражением, чьи мысли только о своих мыслях, если оно есть, как бы его не звали, здесь оно ощутимо. Все его миллионы имен и культов вечно парят в воздухе, танцуют, исполняя свой бесконечный танец пустоты, будоражащий сознание и творящий образы; и становится непонятно, кто здесь величественнее: птица, все время парящая на своих огромных крыльях, но которой ни когда не хватит всей ее зоркости и высоты полета, чтобы вникнуть в эту пустоту; или может быть солнце, что посылает лучи света, которые рождают иллюзию все накрывающей тени, от крыльев все той же птицы; солнце, которое Ра, которое Зевес, которое Перун, которое Күн, которое Солнце, которое рождает день, которое рождает тень, которое борется с тенью; кто здесь величественнее? Ничего. Только монотонное гудение колес по асфальту; звук скользящего ветра; свист от трения, от которого ни куда не деться из-за скоростей; это звук упорства, куда бы вы не ехали; он упирается, не пускает, будто вы вторгаетесь на его территорию со своими правилами, со своими претензиями на всеобщее ускорение, а ему остается только свистеть, неизвестно кому. Птица, спустись, я хочу посмотреть тебе в глаза, пока не наступила ночь, пока мы не разбились. Так я попал в этот город. Так я спустился в «Тоннель всего» по асфальтированной трассе №0.
У Платнасвитьяка мнение, что все индивидуальные, человеческие поездки и маршруты не что иное, как один сплошной медитационный процесс. При правильном мышлении, дыхании, звуковых подборах и числовой предрасположенности, можно предугадать слой, атмосферу или же просто сферу, в которой он окажется по окончанию сеанса. Сеанс может длиться от одного дня до бесконечности. Здесь главное, говорил Платнасвитьяк, заранее определить и наметить границу, то есть представить образно ту конечную цель, которую хотелось бы достигнуть, очень важны при этом само установка и выбор места. Маршрут же определяется свыше. Человек может проигнорировать этот маршрут, но двигаться к месту, даже если он не представляет образно своей цели, ему все же придется. И хотя отступления случаются, но очень редко.
Не одно из последующих моих передвижений, по маршрутам внутри города, не было таким пустынным, но глубины содержания не лишены. В одном из салонов содержание выражалось демографической формулой плотности: десять человек на один метр в квадрате, возможно даже на кубический метр. Голова начинает кипеть и если и получается, на несколько минут уйти в себя, добравшись до окна и поддавшись гипнозу мелькающих стен, окон, рекламных вывесок, магазинов и незнакомых лиц, то и эти минуты спокойствия рассыпаются, их отдают под снос с выселением, так что остается один миф о моем минутном спокойствии. Казалось бы все, но нет, мифология имеет привычку петлять, связывая и вспоминая, и в след за одним мифом всплывает другой, и передомной возникает образ некой Мегеры. Она в пальто с пушистым, меховым воротником и томными глазами, подведенными темно - радужной зеленью; эти глаза будто бы все время вспоминают золотые годы семидесятых, они полны видений юности; прическа а ля салон «неместный бал»; сумочка из золотистой кожи, чье место, в модной тогда «Москве», еще помнит ее отпечаток; юбка, словно символ прожитой жизни, не слишком длинная, но и не короткая, где-то на половине, чуть-чуть выше колена. Спрашивается, что еще? Все, дальше действие. Все это, появляется будто из тумана, секунду назад творившегося перед глазами и хочется крикнуть: «Провидец, что я совершил сегодня, или вообще в своей жизни не так, за что ты втиснул ее, именно в этот маршрут, именно в этом промежутке, таких не частых остановок, именно ее изящную туфлю из белой кожи под мой ботинок, и какая за все это будет расплата, думай, пожалуйста быстрей, ибо я жду избавления!». Может кто-то увидит в этом подражание, поскольку были уже «провидцы», маршруты и остановки, с каждой новой которой притуплялась чья-нибудь жизнь. Я буду очень рад, зная, что есть еще люди способные бес страха (за потерю времени) спуститься в этот «Тоннель всего». Тем временем в голове этой, воплощенной в человеке мифологической эпохи, уже пробуждаются змеи. И хочется спросить ее: за что ты мне мстишь? За то, что в этой бесконечной автомобильной пробке, не нашлось того единственного железного коня, который бы вез тебя на бал, пусть даже и в одной белой туфельке? Или, может быть за то, что ты боишься, как бы этот маршрут не стал для тебя последним, а эти белые туфельки самым весомым аргументом, самым белым и светлым и, тем не менее, последним штрихом на картине твоей безрадостной, печальной жизни? И хочется сказать этой мадам-женьщине-бабушке-эпохе неизвестно кому: «посмотрите как все вокруг прекрасно; и это серое небо, и эти глыбы грязного льда на обочине, а если, все-таки, ваше настроение не улучшилось, достаньте сотовый телефон, он наверняка у вас есть, и наберите слово «Луч» на 3434, как кругом советуют, вам придет сообщение из ясной вашей юности, почитайте его и счастье вам улыбнется. Только не надо плевать ядом, множества змеиных голов, в мою молодую душу, ведь она может переполниться и навсегда остаться насквозь ядовитой». Вы думаете зря в западных странах, введена система раздельного общественного транспорта.
Немолодой виндсерфингист поднимается в салон, как на гребень волны, хватаясь руками за поручень, прикрепленный к невидимому парусу. Он в наушниках, которые, видимо по неизвестной волне передают ему шум моря и крики чаек. Глаза под фиолетовыми стеклами очков, скорее всего закрыты, чтобы не видеть несоответствия вокруг, так же как другие не видят его бирюзового паруса. Он сразу впадает в транс, наполняя маршрут и «Тоннель всего» новыми образами и возможностями. Он откланяется то влево, то вправо, где-то немного натягивает, подавая на себя, или же поддается порыву несуществующего ветра, перекручивается, переступая с ноги на ногу, как того требует морская навигация, когда водитель выкручивает виражи на поворотах. Когда все же приходится остановиться и парус медленно опускается плашмя на воду, он прилагает все усилия чтобы его поднять, чтобы возродить образ лазурного берега и затерянного острова. Он открывает глаза и с влюбленной, неморгающей, искренней жадностью всматривается в огромный плакат туристической фирмы. Он впитывает каждый сантиметр этого сине-желто-бело-зелено-синего полотна, стараясь наполнить свои глаза видениями, которые не истощатся до следующего огромного плаката. Он смакует каждую букву названий «Турция, Египет, Дубаи…», словно ищет на вывеске автобусного маршрута пересечение улиц, куда ему непременно нужно доехать. Двери закрываются, и он закрывает глаза, продолжая наслаждаться духотой от безжалостно палящего солнца.
Зеленое существо в позе богомола вцепившегося за поручни появилось рядом. Оно наблюдало серыми, сетчатыми глазами стрекозы, мелькающий за стеклом урбанистический пейзаж. Откуда оно попало в этот маршрут, можно было только догадываться. Догадок было много. Я вообще не верю в фантастику, но иногда, чтобы объяснить себе некоторые явления, приходиться отступать перед нереальной действительностью. Существо повернулось, если скажу, что оно посмотрело на меня - совру. Оно проедало и анализировало происходящее вокруг, занося на все тот же сетчатый, разграфленный взгляд диаграммы, графики и формулы, обозначающие людей. Проблемы с именами для заполнения не существовало, был ник1, ник2, ник3, никVODITEL и никCONDUCTOR. Оно слушало плеер, писало сообщение по телефону и, судя по записям на листах, собиралось сдавать экзамен по трем языкам: французскому, испанскому и марсианскому. Был еще четвертый язык. Это язык кодировки. Я услышал его, когда существо снова ко мне повернулось и сообщило название системы и планеты, с которой оно прибыло. Я решил, что оно хочет войти в контакт. Положение было серьезное, так как на мне лежала ответственность и задача выйти от человечества. Вежливость в практике переговоров между цивилизациями, прежде всего, подумал я и переспросил: «извините, что вы сказали?». Из полученных данных можно было определенно вынести фразу «передайте за проезд», - «а послание не передать?», - переспросил я, - «Что?!» - с удивленным видом, существо произнесло систему неизученных звуков, - «ничего, вам простой или…»
Вы когда-нибудь занимались йогой? Нет, тогда вопрос должен быть поставлен по-другому: Вы хоть раз ездили в общественном транспорте? Если да, то вы занимались йогой, когда вдруг все начинает тормозить. Кажется, что для окончательной остановки, нужно единственное, чтобы ваше тело метнуло по салону, сбивая впереди стоящих, тогда произойдет невозможное, в двух сантиметрах от бампера другого мира, потухнут все зачатки катастрофы и аварии. Что для этого нужно? Для начала отстраниться и выбрать удобную позу. Позу, в которой вы могли бы провести, по меньшей мере, сорок минут. Затем, когда вы начинаете чувствовать признаки полного торможения, нужно сконцентрировать энергию всего тела и направить ее в руку, вцепившуюся за поручень, при этом переместив центр тяжести своего тела на ногу расположенную ближе в к водительской стороне. Почувствовав, что теперь вы можете управлять своим телом, вам нужно все-таки позволить ему немного метнуться, дабы не нарушать гармонию общего состояния перемещения. Попробуйте в этот момент подумать о чем-нибудь высоком, о тотальном. Думаю, что единственное, о чем высоком можно подумать, это о рядом стоящем. Он действительно высок. Он точно не думает о йоге. Он скорее думает, как бы устоять на этой вибрирующей земле, потому как по теории строительства, он должен находиться на треть (т.е. примерно по колено), забетонированным в грунт; у него слишком большая амплитуда колебания при высоких сместительных нагрузках. Но вернемся к йоге. Основное требование это сократить частоту дыхания. В этом положении, я думаю даже перебор. От недостатка воздуха в салоне - дыхание сокращается до минимума.
Я пробираюсь в конец салона, где по приданию «любителя джинанаса» всегда пахнет цветами. Покорные, молчаливые сомаршрутники и сомаршрутницы наблюдают и чувствуют мое скольжение, если это можно назвать скольжением. «Вы выходите?», - «Нет», - «Поменяемся местами», - «Мне через две, садитесь», - «Нет спасибо». Из динамиков льется очередная, модная земная мантра. Люди, в большинстве своем не понимая иностранных слов, слышат каждый что-то свое и, что главное, все же на несколько минут освобождаются от суеты и тревог. А слова все льются и льются: «My hams, My hams, My hams - my hams - my hams…». Эти черноглазые горошины; эти разноцветные горошины глаз; эти выпуклости, которые ощутимы в любом из порядков: двигаешься ли ты, или ты стоишь, а другие двигаются. А слова все льются и льются, постепенно набирая объем и очертания. «Махат - ма - хат, Махат - ма - хат - Махатма», и «Тоннель всего» все дальше и дальше уносит этих людей, чтобы приобщить их к великому духу этого мира. Этот маршрут, как безликий, безумствующий медиум, исполняет свой ритуал, петляющий танец, вызывая для каждого своего духа: духа рабочего места, духа семейного уюта, духа университетской кафедры, духа духа. В конце действительно пахнет цветами. Точнее мятой мятой, жеванными подушечками с примесью запаха духов. И хочется сказать и спросить: «молодые люди, мятая мята это бесспорно приятно и она отгоняет мух, но ведь есть еще и великая душа, четвертая душа, которую Стагирит описать или предвидеть не мог, ведь он не ездил в набитом салоне по этому маршруту в час пик. Не знаете Стагирита? - он тоже не знал, что когда-нибудь в салонах общественного транспорта будут установлены плазменные экраны и что уже никаких интимных тайн в сокровенном будущем не останется. Я так же бесспорно верю, что вы всеми телами ощущаете великую «Махатму» и что четвертый период нашей калиюги очень «плохой - плохой», когда жизнь людей становится коротка, добродетель приходит в полный упадок, цари грабят подданных, праведники бедствуют, женщины предаются распутству, а в человеческих взаимоотношениях царят ложь, злоба и алчность, но неужели нет другого пути и этот маршрут единственно верный?».
Я выхожу на своей остановке и думаю, что расплывчатая, но объективная и политически смелая, теория Дюрренматта о красных карликах и черной дыре, доведенная Пелевинскими мотыльками до субъективного мировосприятия, где катастрофу, намеченную уже давно и приписанную литературе «гиперпанков» можно избежать при великой само концентрации или с помощью счастливого случая, что это теория сумасбродства, над которой не надо думать, потому, что мы дышим ею. Но под тяжестью неимоверных впечатлений, не находящих во мне отклика, я сжимаюсь до точки, выворачиваюсь сам в себя так, что уже не какой свет, вошедший в меня - назад не отразится и признаю, что я уже не зеркало, а все вокруг не отражение, но бесконечное пространство, которое я все больше впитываю и все больше теряю, оставляя след еще одного неизученного маршрута в этом «Тоннеле всего».
Ив Этов 17.03.07