Мантикора. Городской бестиарий (десятая сказка)
(c)karwell
первоисточник
“Она вернется. Я ей непременно нужен, она вернется!”. Голос в трубке срывается на шепот, сиплое шипение, когда связки вибрируют, но горло уже перехватило. Даже странно такие эмоции от взрослого полновесного самца. Было бы за него стыдно, когда бы не два «но»
- во-первых, он знает, сколько я стою. Если готов заплатить - может хоть навзрыд рыдать, я стерплю, разве только с платочком не брошусь, чтобы сопли вытирать. Во-вторых, я знаю эту породу. Они опасаются всего - и заячьей лапки, и белой собачки, и нечаянной смерти, и завтрашнего голода. Опасаются, но не боятся, потому что боятся обычно их, квелых, невзрачных, почти всегда потных, несмотря на кондиционеры, истинных властителей города. А если кто из Детей Змея перепуган до сипения, шутить уже поздно. Среди своих Квентин мелковат, но все же он из них, и чем попало его не проймешь. Кажется, и вправду случилось. «Квентин, что ей от тебя надо?» «Ты сдурел, Тирамис? - Похоже, на том конце провода истерика. - Ей меня, меня надо! Ей нужен я! Она, бля, хочет меня, ты понимаешь, идиот? А я хочу, чтобы ее...» Я прощу Квентину «идиота». Я ему все что хочешь прощу, если он сейчас оформит заявку по всей форме, внесет залог, а потом не будет путаться под ногами. Но надо знать Квентина. Он замолкает, в самый последний момент замолкает, сукин сын! «Квентин, я сейчас приеду, и ты все расскажешь. Сделаешь мне кофе. Двойной, с имбирем и сахаром».
Квентин утопает в большом разлапистом кресле. Он проводит по мне деланно равнодушными глазами, указывает на диван, зябко кутается в меховое покрывало. Когда-то давно дурная судьба подбросила ему ненужную книжку про изящных людей старого времени, а может, дурной ветер насвистел в уши. С тех пор Квентин желает быть пленительным и элегантным, ничему не удивляться, ничего не ждать. Я знаю, раньше он клеился ко всякому, кто хоть как-то зацеплял его ленивый взгляд. Носил в правом ухе серьгу с рубинчиком, подкрашивал глаза, специально просиживал в кабаке, куда господа приходили выбрать мальчика, а эфебы ждали и томились. То ли ему нравилось ощущать себя дорогим проститутом, то ли тянуло к славе Лукреции Борджиа, но сколько крови он тогда попортил своей родне - это не передать, и успокоился только когда нарвался на крупные неприятности. А нам в педагогических целях настоятельно велели подождать, пока Квентина хорошенько отметелят, и только после этого размазать обидчиков по стенам. Дети Змеи довольно оригинальны в выборе средств, но намеченного добиваются всегда, и паршивая овца, немного помятая, предпочла завязать с рискованным отдыхом и вернуться в рамки внешнего приличия. Теперь он сидит в собственной квартире, как устрица в ракушке, и отчаянно боится, просто до спазмов. Потому что снаружи слышен тонкий звон устричного ножа, и сейчас его выпьют вместе с морской водичкой, книжками и редкими парфюмами, разжуют живьем. Месяц октябрь, время есть устриц. Мне очень не нравится Квентин, но зато нравятся его деньги. И я не псих, чтобы ссориться со Змеями, за каждого из своих они держатся крепко, даже за таких ублюдков, как этот. Где мой кофе, деточка?
Квентин тоже не в восторге от меня, но выбора у него нет. Они познакомились полтора месяца назад, на каком-то приеме, не то концерте, не то гуляя по парку. Она вцепилась в него, как клещ. Она его гипнотизировала, не давала ни на секунду отвлечься, звонила каждую минуту, это было какое-то сумасшествие. Как ее зовут? Аннабель, иногда представляется как Мара. Где работает? Ох, где-то. Кажется, что-то брошюрирует или тетрадки линует, я не знаю, понимаешь, не знаю. Где живет? Неважно. Она хочет жить у меня, Тирамис, понимаешь, идиот? Она хочет жить у меня.
Я понимаю, и даже очень. Квартирка у Квентина вполне ничего себе, и пыль в глаза он пускать умеет, хотя сам по себе не прожил бы ни дня. Змеи своих не бросают и время от времени подкидывают то деньжат, то подработку - чистую синекуру. Немного, чтоб не баловать, впрочем, на сигареты и шампанское хватает. Ну и на то, чтобы оплатить услуги дантиста, психоаналитика и прочих специалистов - тут уж родня не скупится. А если Квентин оформит с нами договор, значит, рассчитается, как миленький, даже не ставя своих в известность. Умные люди предпочитают не иметь долгов с нашей конторой, а с дураками мы не работаем.
Я пью свой кофе и постепенно выясняю подробности. Девушка, очевидно, из охотниц за сладкой добычей, а может, заигравшаяся дура. Сам Квентин измотан страхом, ожиданием, нервен и издерган. Змеи бисексуальны, Аннабель не первая, положившая глаз на мальчика, и наверное, не последняя. Хотя какой уж мальчик - давно за тридцать. «Тирамис, я не смогу с ней жить, просто не смогу. И выгнать ее не получается. Она грозится убить себя. Она хочет, чтобы я уехал с ней в Венецию, а там я точно умру. Ей наплевать на это, она даже не подозревает, что это такое - плеск воды изо дня в день, запах воды, плесневеющие стены. Она сумасшедшая, понимаешь?»
Так что же ты хочешь от меня? Поговорить с ней? Устранить ее из твоей жизни? Или из жизни вообще? Квентин нервно затягивается сигаретой, потом ломает ее о край пепельницы, убегает из комнаты. На краю стола вспыхивает забытый мобильник, подрагивает серебристой каемочкой, мурлычет вкрадчивую песенку. Долго, безнадежно и отчаянно кто-то пытается пробиться в личный мир Квентина, мир, где и один-то помещается с трудом. Мне не понять, что дамы находят в этом истеричном кривляке, но, в конце концов, это не мое дело, я на службе, обрабатываю клиента. Замолчал. Потом вздрогнул еще раз, принял СМС. Возвращается Квентин с подчеркнуто-независимым видом, встряхивая бледными руками, хватает телефон, читает, швыряет его об стену. Аннабель? Она самая.
Весь город пропитан тонким ароматом безумия и каждый житель здесь - немного сумасшедший, а сумасшедшие хитрят и увиливают, попробуй-ка прижать их к стенке, заставить хоть как-то определиться. Брови вскинуты, губы сжались, того и гляди начнется приступ мигрени. Самое время достать папку, небрежно пролистнуть белые странички. «Квентин, давай уж прямо, решись на что-нибудь. У меня были планы на этот вечер!». Тут-то мой клиент, истинное Дитя Змеи, ускользает и выворачивается, да при этом начинает дико злиться. Но это мне до некоторой степени пофиг - в крайнем случае, я просто встану, поблагодарю за кофе и уйду. Я не собираюсь угадывать тайные желания Квентина, выполнять их и рассчитывать на признание и вознаграждение в неопределенном будущем, я просто сижу на удобном диване и наблюдаю чудную картину - хозяин дома раскачивается на хвосте, раздувает капюшон, плачет кровавой слезой. Гора изломанных сигарет, выкуреных лишь на треть, громоздится в пепельнице. Опять звонок, на сей раз по городскому. «Да! Да! Дома! Здоров! Да! Нет... я не могу сейчас, у меня гости! Ни за что! Да!». Ну что, Квентин, я пойду? И тут он, зашипев, хватает у меня бланк договора, подчеркивает «устранить», ставит роспись и откидывается в полном изнеможении. Нет, детка, так дело не пойдет. Мы серьезные люди, не шутки шутим, так что заполни все поля, и четким почерком, и непременно распишись вон тут и тут. Что в здравом уме и прочее. Курс на момент заключения, учти. Расписался? Всего доброго. Придет перевод аванса - начну работу. Спасибо за кофе. С пола мурлычет мобильник, Квентин всегда швыряет его об ту стену, где висит пушистый ковер. Я выхожу, из-за двери слышно: «Да! Ах... Это вы, друг мой? простите, всего минутку... Провожу знакомого и перезвоню вам, непременно!» Ну теперь подождем аванса. Если девочка Аннабель продолжит в том же духе, аванс придет довольно быстро.
Через три дня деньги уже лежали на нашем счете. Очевидно, малыш Квентин серьезно обеспокоился, я и не ждал такой прыти. Ну что ж, тем лучше. Теперь и я могу размяться и действовать по своему усмотрению. И пока что загляну к Квентину за дополнительной информацией. Клены роняли лапчатые листья, погоды стояли золотые, не жизнь - удовольствие. Дети прыгали по расчерченному мелом темному асфальту, в соседнем дворе кто-то громко считал: «Со второго этажа полетели три ножа, красный, синий, голубой - выбирай себе любой!». У подъезда дежурила скорая, мне навстречу спускались трое ангелов-целителей по вызову, но видимо, ничего особенного не произошло, шли себе и шли. Хлопнула дверь, зашумел мотор, скорая уехала.
В коридоре пахло лекарством, тревогой и отчетливо - страхом. Уже нешуточным, еще бы. Сам больной, держась за стену, открыл, скользнул по мне отупевшим горячечным взглядом, вернулся и лег на диван, отвернувшись к стене. Пока я варил кофе, Квентин заснул. Ну что ж, стоит подождать, пока он проснется, а заодно подумать, что же могло и вправду так его напугать, почему он, вообще-то не слишком сентиментальный, не пошлет барышню подальше? Дамочка, как я успел узнать, довольно настырна. Приехала из какой-то тьмутаракани, носится по свету вольной пташкой, не замужем, бездетная и, судя по фотографиям, недурна собою, хотя на мой вкус тяжеловесна. Кажется, она младше Квентина. Я бы с удовольствием допустил, что это скорее он крутит ей мозги, в своей обычной манере, но для чего же тогда было звать меня? Не так уж много у Квентина денег, чтобы расшвыриваться ими направо-налево. И потом, чтобы доводить себя до реального вызова скорой? Обычно он куда осторожнее обходился с собой и своим хрупким здоровьем. Пока больше всего похоже, что Квентин уже не понарошку, а на полном серьезе постепенно сходит с ума. Ладно, это проблемы Детей Змеи, как обходиться с трудновыносимым родственничком, если начнется полная клиника. По ушам резанул дверной звонок. Я встал и отправился открывать двери. Может, врачи что забыли?
На пороге стояла девочка. Бледная, прямая, личико припудрено, чтобы скрыть красные веки и носик. Девочка мяла в руках сумку, а когда я открыл ей, метнулась было в сторону, но замерла, выпрямилась и пронзила меня надменным взглядом. «Аннабель?» - осведомился я. «А вы, наверное, Тирамис?» Ну что ж, ай да Квентин, трепло несчастное. А может быть, так и проще. Я пригласил ее выпить кофе. Она прошла в кухню - твердая осанка, тяжелые косы, сложенные в корону. Маленькая каменная гостья, заплаканная и высокомерная. Ну что ж, будем знать друг друга в лицо. Кстати, фотографии здорово грубят ее, а может, фотографировал неумеха. Девица достала тонкие сигареты. Опасная? Да, наверное. По крайней мере, влюбленная. Господи, что она в нем отыскала? Ничего тогда во мне не сработало, не шевельнулось. Я поставил перед ней крохотный наперсточек костяного фарфора, она рассеянно пригубила кофе, упорно глядя на картинку над моей головой - какой-то старонемецкий пейзажик. «Не беспокойтесь, он спит. Хорошо, что пришли. Не отвечает на звонки, да?» Девочка смотрит на меня подозрительно и исподлобья. «Аннабель, мы с вами знаем друг о друге довольно много, ведь так? Но еще большего не знаем. Давайте будем откровенны. Во-первых, сколько вам лет?». И тут она срывается. Знакомым жестом, точной копией квентинового, ломает сигарету о краешек блюдечка. «Что вам от него нужно? Почему вы не оставите его в покое, Тирамис? Вы говорите, что вы его друг, так зачем же мучаете?». Могу сказать. Потому что он поручил мне убрать вас из его жизни и возможно, из жизни вообще. Потому что моя контора занимается удалением неприятных и смертельно-опасных факторов из жизни заказчика. Потому что я имею полное право съесть тебя, моя девочка. И твой обожаемый Квентин мне не друг и даже не любовник, хотя я знаю, где у него хранится кофе (кстати, так себе кофеечек) и могу прийти сюда практически в любое время дня и ночи. Если позвоню я, телефон не полетит в стену, обитую ковром. Но чаще он сам звонит мне, звонит, чтобы ему помогли, вытащили из очередной неприятности. Не задаром, конечно. Альтруизмом тут и не пахнет, равно как и восторгами дружбы. Но нет, моя девочка. Уж лучше о пещерах, полных сокровищ, о чистых немецких городишках под черепичными крышами, о Венеции. «Кстати, вы и вправду хотите поехать в Венецию с Квентином?» Аннабель затравленно улыбается, того и гляди расплачется, прямо юная святая на допросе языческого императора-садиста. Рекомендую дождаться февраля. Карнавал - это так мило! Девочка опускает голову. Я понимаю, что сейчас она взорвется, и быстро говорю: «Аннабель, мой вам добрый совет. Уходите отсюда. Может быть, вы пока так не думаете, но позже оцените. Уходите прямо сейчас и забудьте, как страшный сон». Ей семнадцать. Какого черта, Квентин не предупреждал меня, что она еще ребенок. Я не ем детей, даже за очень приличные деньги. Тем более, что этот ребенок, кажется, и вправду влюблен в него до смешного. Или до страшного. Квентин, мерзавец, наг-недоросток, как ты смел ее приваживать? Девочка криво улыбается и бесстрастно говорит: «Я никуда не уйду. Больше того. Если вы не уберетесь отсюда. Я убью вас. Он мой, надеюсь, вы это понимаете?» Это звучит так потешно, что я насилу могу удержать улыбку. Предложить ей еще кофе? «Нет, Аннабель, он не ваш. Не говорите глупостей, вы же умная девочка. Ничего хорошего не выйдет из вашего упрямства». Уходи отсюда, дура! Со всех ног убегай. Договор есть договор, и аванс внесен, я же разорву тебя в клочья прямо здесь, на узкой кухне, противу всех моих правил. «Тирамис, убирайся!» Квентин стоит в дверном проеме, держась обеими руками за косяк. Аннабель бросается к нему, обхватывает его, защищая и ища защиты. Ее вишневая шаль волочится по полу, рыжеватые косы растрепались. Она прижимается к нему и с вызовом смотрит на меня. «Убирайся вон! И никогда больше... Ты слышал, что я говорю? Не смей сюда приходить!» Квентин, мне не трудно. Я уйду, не вопрос. Но как же договор с твоей подписью? Квентин швыряет смятую копию на стол, с трудом унимая дрожь, расписывается, поднимает узенькую руку Аннабель и нежно целует ее в ладошку, прямо через шаль. «Вот твоя чертова бумажка! Аннабель моя... жена... Что бы ты ни выдумал, о чем бы ни врал ей - будь ты проклят. И пошел вон!» Ну что ж, заказ аннулируется по желанию заказчика, только и всего. Это предусмотрено правилами, в таком случае аванс не возвращается. Спасибо за кофе, Квентин. Передумаешь - не звони. Я не буду иметь с тобой дела, да мне и не придется. Аннабель, бледная и торжествующая, стоит, обвив тебя руками. Ее волосы пылают в осеннем золотом луче, как венец. Она смотрит на меня немигающим взглядом королевы и жутковато улыбается, взблескивают острые белые зубки.
Откланявшись, спускаюсь вниз, закуриваю. Работа есть работа, Квентин, а любовь есть любовь. Ты выбрал свою мантикору.
(c)karwell
Сказка одиннадцатая
первоисточник
“Она вернется. Я ей непременно нужен, она вернется!”. Голос в трубке срывается на шепот, сиплое шипение, когда связки вибрируют, но горло уже перехватило. Даже странно такие эмоции от взрослого полновесного самца. Было бы за него стыдно, когда бы не два «но»
- во-первых, он знает, сколько я стою. Если готов заплатить - может хоть навзрыд рыдать, я стерплю, разве только с платочком не брошусь, чтобы сопли вытирать. Во-вторых, я знаю эту породу. Они опасаются всего - и заячьей лапки, и белой собачки, и нечаянной смерти, и завтрашнего голода. Опасаются, но не боятся, потому что боятся обычно их, квелых, невзрачных, почти всегда потных, несмотря на кондиционеры, истинных властителей города. А если кто из Детей Змея перепуган до сипения, шутить уже поздно. Среди своих Квентин мелковат, но все же он из них, и чем попало его не проймешь. Кажется, и вправду случилось. «Квентин, что ей от тебя надо?» «Ты сдурел, Тирамис? - Похоже, на том конце провода истерика. - Ей меня, меня надо! Ей нужен я! Она, бля, хочет меня, ты понимаешь, идиот? А я хочу, чтобы ее...» Я прощу Квентину «идиота». Я ему все что хочешь прощу, если он сейчас оформит заявку по всей форме, внесет залог, а потом не будет путаться под ногами. Но надо знать Квентина. Он замолкает, в самый последний момент замолкает, сукин сын! «Квентин, я сейчас приеду, и ты все расскажешь. Сделаешь мне кофе. Двойной, с имбирем и сахаром».
Квентин утопает в большом разлапистом кресле. Он проводит по мне деланно равнодушными глазами, указывает на диван, зябко кутается в меховое покрывало. Когда-то давно дурная судьба подбросила ему ненужную книжку про изящных людей старого времени, а может, дурной ветер насвистел в уши. С тех пор Квентин желает быть пленительным и элегантным, ничему не удивляться, ничего не ждать. Я знаю, раньше он клеился ко всякому, кто хоть как-то зацеплял его ленивый взгляд. Носил в правом ухе серьгу с рубинчиком, подкрашивал глаза, специально просиживал в кабаке, куда господа приходили выбрать мальчика, а эфебы ждали и томились. То ли ему нравилось ощущать себя дорогим проститутом, то ли тянуло к славе Лукреции Борджиа, но сколько крови он тогда попортил своей родне - это не передать, и успокоился только когда нарвался на крупные неприятности. А нам в педагогических целях настоятельно велели подождать, пока Квентина хорошенько отметелят, и только после этого размазать обидчиков по стенам. Дети Змеи довольно оригинальны в выборе средств, но намеченного добиваются всегда, и паршивая овца, немного помятая, предпочла завязать с рискованным отдыхом и вернуться в рамки внешнего приличия. Теперь он сидит в собственной квартире, как устрица в ракушке, и отчаянно боится, просто до спазмов. Потому что снаружи слышен тонкий звон устричного ножа, и сейчас его выпьют вместе с морской водичкой, книжками и редкими парфюмами, разжуют живьем. Месяц октябрь, время есть устриц. Мне очень не нравится Квентин, но зато нравятся его деньги. И я не псих, чтобы ссориться со Змеями, за каждого из своих они держатся крепко, даже за таких ублюдков, как этот. Где мой кофе, деточка?
Квентин тоже не в восторге от меня, но выбора у него нет. Они познакомились полтора месяца назад, на каком-то приеме, не то концерте, не то гуляя по парку. Она вцепилась в него, как клещ. Она его гипнотизировала, не давала ни на секунду отвлечься, звонила каждую минуту, это было какое-то сумасшествие. Как ее зовут? Аннабель, иногда представляется как Мара. Где работает? Ох, где-то. Кажется, что-то брошюрирует или тетрадки линует, я не знаю, понимаешь, не знаю. Где живет? Неважно. Она хочет жить у меня, Тирамис, понимаешь, идиот? Она хочет жить у меня.
Я понимаю, и даже очень. Квартирка у Квентина вполне ничего себе, и пыль в глаза он пускать умеет, хотя сам по себе не прожил бы ни дня. Змеи своих не бросают и время от времени подкидывают то деньжат, то подработку - чистую синекуру. Немного, чтоб не баловать, впрочем, на сигареты и шампанское хватает. Ну и на то, чтобы оплатить услуги дантиста, психоаналитика и прочих специалистов - тут уж родня не скупится. А если Квентин оформит с нами договор, значит, рассчитается, как миленький, даже не ставя своих в известность. Умные люди предпочитают не иметь долгов с нашей конторой, а с дураками мы не работаем.
Я пью свой кофе и постепенно выясняю подробности. Девушка, очевидно, из охотниц за сладкой добычей, а может, заигравшаяся дура. Сам Квентин измотан страхом, ожиданием, нервен и издерган. Змеи бисексуальны, Аннабель не первая, положившая глаз на мальчика, и наверное, не последняя. Хотя какой уж мальчик - давно за тридцать. «Тирамис, я не смогу с ней жить, просто не смогу. И выгнать ее не получается. Она грозится убить себя. Она хочет, чтобы я уехал с ней в Венецию, а там я точно умру. Ей наплевать на это, она даже не подозревает, что это такое - плеск воды изо дня в день, запах воды, плесневеющие стены. Она сумасшедшая, понимаешь?»
Так что же ты хочешь от меня? Поговорить с ней? Устранить ее из твоей жизни? Или из жизни вообще? Квентин нервно затягивается сигаретой, потом ломает ее о край пепельницы, убегает из комнаты. На краю стола вспыхивает забытый мобильник, подрагивает серебристой каемочкой, мурлычет вкрадчивую песенку. Долго, безнадежно и отчаянно кто-то пытается пробиться в личный мир Квентина, мир, где и один-то помещается с трудом. Мне не понять, что дамы находят в этом истеричном кривляке, но, в конце концов, это не мое дело, я на службе, обрабатываю клиента. Замолчал. Потом вздрогнул еще раз, принял СМС. Возвращается Квентин с подчеркнуто-независимым видом, встряхивая бледными руками, хватает телефон, читает, швыряет его об стену. Аннабель? Она самая.
Весь город пропитан тонким ароматом безумия и каждый житель здесь - немного сумасшедший, а сумасшедшие хитрят и увиливают, попробуй-ка прижать их к стенке, заставить хоть как-то определиться. Брови вскинуты, губы сжались, того и гляди начнется приступ мигрени. Самое время достать папку, небрежно пролистнуть белые странички. «Квентин, давай уж прямо, решись на что-нибудь. У меня были планы на этот вечер!». Тут-то мой клиент, истинное Дитя Змеи, ускользает и выворачивается, да при этом начинает дико злиться. Но это мне до некоторой степени пофиг - в крайнем случае, я просто встану, поблагодарю за кофе и уйду. Я не собираюсь угадывать тайные желания Квентина, выполнять их и рассчитывать на признание и вознаграждение в неопределенном будущем, я просто сижу на удобном диване и наблюдаю чудную картину - хозяин дома раскачивается на хвосте, раздувает капюшон, плачет кровавой слезой. Гора изломанных сигарет, выкуреных лишь на треть, громоздится в пепельнице. Опять звонок, на сей раз по городскому. «Да! Да! Дома! Здоров! Да! Нет... я не могу сейчас, у меня гости! Ни за что! Да!». Ну что, Квентин, я пойду? И тут он, зашипев, хватает у меня бланк договора, подчеркивает «устранить», ставит роспись и откидывается в полном изнеможении. Нет, детка, так дело не пойдет. Мы серьезные люди, не шутки шутим, так что заполни все поля, и четким почерком, и непременно распишись вон тут и тут. Что в здравом уме и прочее. Курс на момент заключения, учти. Расписался? Всего доброго. Придет перевод аванса - начну работу. Спасибо за кофе. С пола мурлычет мобильник, Квентин всегда швыряет его об ту стену, где висит пушистый ковер. Я выхожу, из-за двери слышно: «Да! Ах... Это вы, друг мой? простите, всего минутку... Провожу знакомого и перезвоню вам, непременно!» Ну теперь подождем аванса. Если девочка Аннабель продолжит в том же духе, аванс придет довольно быстро.
Через три дня деньги уже лежали на нашем счете. Очевидно, малыш Квентин серьезно обеспокоился, я и не ждал такой прыти. Ну что ж, тем лучше. Теперь и я могу размяться и действовать по своему усмотрению. И пока что загляну к Квентину за дополнительной информацией. Клены роняли лапчатые листья, погоды стояли золотые, не жизнь - удовольствие. Дети прыгали по расчерченному мелом темному асфальту, в соседнем дворе кто-то громко считал: «Со второго этажа полетели три ножа, красный, синий, голубой - выбирай себе любой!». У подъезда дежурила скорая, мне навстречу спускались трое ангелов-целителей по вызову, но видимо, ничего особенного не произошло, шли себе и шли. Хлопнула дверь, зашумел мотор, скорая уехала.
В коридоре пахло лекарством, тревогой и отчетливо - страхом. Уже нешуточным, еще бы. Сам больной, держась за стену, открыл, скользнул по мне отупевшим горячечным взглядом, вернулся и лег на диван, отвернувшись к стене. Пока я варил кофе, Квентин заснул. Ну что ж, стоит подождать, пока он проснется, а заодно подумать, что же могло и вправду так его напугать, почему он, вообще-то не слишком сентиментальный, не пошлет барышню подальше? Дамочка, как я успел узнать, довольно настырна. Приехала из какой-то тьмутаракани, носится по свету вольной пташкой, не замужем, бездетная и, судя по фотографиям, недурна собою, хотя на мой вкус тяжеловесна. Кажется, она младше Квентина. Я бы с удовольствием допустил, что это скорее он крутит ей мозги, в своей обычной манере, но для чего же тогда было звать меня? Не так уж много у Квентина денег, чтобы расшвыриваться ими направо-налево. И потом, чтобы доводить себя до реального вызова скорой? Обычно он куда осторожнее обходился с собой и своим хрупким здоровьем. Пока больше всего похоже, что Квентин уже не понарошку, а на полном серьезе постепенно сходит с ума. Ладно, это проблемы Детей Змеи, как обходиться с трудновыносимым родственничком, если начнется полная клиника. По ушам резанул дверной звонок. Я встал и отправился открывать двери. Может, врачи что забыли?
На пороге стояла девочка. Бледная, прямая, личико припудрено, чтобы скрыть красные веки и носик. Девочка мяла в руках сумку, а когда я открыл ей, метнулась было в сторону, но замерла, выпрямилась и пронзила меня надменным взглядом. «Аннабель?» - осведомился я. «А вы, наверное, Тирамис?» Ну что ж, ай да Квентин, трепло несчастное. А может быть, так и проще. Я пригласил ее выпить кофе. Она прошла в кухню - твердая осанка, тяжелые косы, сложенные в корону. Маленькая каменная гостья, заплаканная и высокомерная. Ну что ж, будем знать друг друга в лицо. Кстати, фотографии здорово грубят ее, а может, фотографировал неумеха. Девица достала тонкие сигареты. Опасная? Да, наверное. По крайней мере, влюбленная. Господи, что она в нем отыскала? Ничего тогда во мне не сработало, не шевельнулось. Я поставил перед ней крохотный наперсточек костяного фарфора, она рассеянно пригубила кофе, упорно глядя на картинку над моей головой - какой-то старонемецкий пейзажик. «Не беспокойтесь, он спит. Хорошо, что пришли. Не отвечает на звонки, да?» Девочка смотрит на меня подозрительно и исподлобья. «Аннабель, мы с вами знаем друг о друге довольно много, ведь так? Но еще большего не знаем. Давайте будем откровенны. Во-первых, сколько вам лет?». И тут она срывается. Знакомым жестом, точной копией квентинового, ломает сигарету о краешек блюдечка. «Что вам от него нужно? Почему вы не оставите его в покое, Тирамис? Вы говорите, что вы его друг, так зачем же мучаете?». Могу сказать. Потому что он поручил мне убрать вас из его жизни и возможно, из жизни вообще. Потому что моя контора занимается удалением неприятных и смертельно-опасных факторов из жизни заказчика. Потому что я имею полное право съесть тебя, моя девочка. И твой обожаемый Квентин мне не друг и даже не любовник, хотя я знаю, где у него хранится кофе (кстати, так себе кофеечек) и могу прийти сюда практически в любое время дня и ночи. Если позвоню я, телефон не полетит в стену, обитую ковром. Но чаще он сам звонит мне, звонит, чтобы ему помогли, вытащили из очередной неприятности. Не задаром, конечно. Альтруизмом тут и не пахнет, равно как и восторгами дружбы. Но нет, моя девочка. Уж лучше о пещерах, полных сокровищ, о чистых немецких городишках под черепичными крышами, о Венеции. «Кстати, вы и вправду хотите поехать в Венецию с Квентином?» Аннабель затравленно улыбается, того и гляди расплачется, прямо юная святая на допросе языческого императора-садиста. Рекомендую дождаться февраля. Карнавал - это так мило! Девочка опускает голову. Я понимаю, что сейчас она взорвется, и быстро говорю: «Аннабель, мой вам добрый совет. Уходите отсюда. Может быть, вы пока так не думаете, но позже оцените. Уходите прямо сейчас и забудьте, как страшный сон». Ей семнадцать. Какого черта, Квентин не предупреждал меня, что она еще ребенок. Я не ем детей, даже за очень приличные деньги. Тем более, что этот ребенок, кажется, и вправду влюблен в него до смешного. Или до страшного. Квентин, мерзавец, наг-недоросток, как ты смел ее приваживать? Девочка криво улыбается и бесстрастно говорит: «Я никуда не уйду. Больше того. Если вы не уберетесь отсюда. Я убью вас. Он мой, надеюсь, вы это понимаете?» Это звучит так потешно, что я насилу могу удержать улыбку. Предложить ей еще кофе? «Нет, Аннабель, он не ваш. Не говорите глупостей, вы же умная девочка. Ничего хорошего не выйдет из вашего упрямства». Уходи отсюда, дура! Со всех ног убегай. Договор есть договор, и аванс внесен, я же разорву тебя в клочья прямо здесь, на узкой кухне, противу всех моих правил. «Тирамис, убирайся!» Квентин стоит в дверном проеме, держась обеими руками за косяк. Аннабель бросается к нему, обхватывает его, защищая и ища защиты. Ее вишневая шаль волочится по полу, рыжеватые косы растрепались. Она прижимается к нему и с вызовом смотрит на меня. «Убирайся вон! И никогда больше... Ты слышал, что я говорю? Не смей сюда приходить!» Квентин, мне не трудно. Я уйду, не вопрос. Но как же договор с твоей подписью? Квентин швыряет смятую копию на стол, с трудом унимая дрожь, расписывается, поднимает узенькую руку Аннабель и нежно целует ее в ладошку, прямо через шаль. «Вот твоя чертова бумажка! Аннабель моя... жена... Что бы ты ни выдумал, о чем бы ни врал ей - будь ты проклят. И пошел вон!» Ну что ж, заказ аннулируется по желанию заказчика, только и всего. Это предусмотрено правилами, в таком случае аванс не возвращается. Спасибо за кофе, Квентин. Передумаешь - не звони. Я не буду иметь с тобой дела, да мне и не придется. Аннабель, бледная и торжествующая, стоит, обвив тебя руками. Ее волосы пылают в осеннем золотом луче, как венец. Она смотрит на меня немигающим взглядом королевы и жутковато улыбается, взблескивают острые белые зубки.
Откланявшись, спускаюсь вниз, закуриваю. Работа есть работа, Квентин, а любовь есть любовь. Ты выбрал свою мантикору.
(c)karwell
Сказка одиннадцатая