Паруса (сказка седьмая)
(c)dalmar
первоисточник
- Уж если ты заплетаешь историю, то пусть она будет хоть чуть-чуть похожа на правду, чтобы тебе поверили!
Сверкает зелёными глазищами, встряхивает гривой каштановых локонов. Тонкие пальцы с обломанными ногтями - опять с хуторскими мальчишками расчищала завалы в пещерах на берегу - перебирают старые письма. Натыкаются на спрятанную между ними маленькую гравюру, замирают.
На гравюре сжимающая обеими руками штурвал шхуны маленькая женщина, простоволосая, строгая, и смеющийся мужчина рядом.
Рассматривает долго, слишком долго... Кончиками пальцев касается чуть шероховатой поверхности, проводит по волосам давно исчезнувшей в волнах времени женщины.
Переводит взгляд на меня.
- Это ты, Марта?!
Усмехается недоверчиво.
Своевольна, непокорна. Прекрасна.
Совсем как я когда-то.
...Невыносимо жаркий август выдался в то лето.
Ни капли дождя за весь месяц; даже ночь не приносила прохлады.
Мир одурманено замер в текучем, как мёд, зное, и лишь цикады наполняли воздух нескончаемым треском.И ничем, кроме одуряющей жары, не могу я объяснить решение отца выдать меня замуж за наместника.
Я не стала протестовать.
Я всего лишь подмешала стражникам в бочонки с вином отвар сон-травы.
А с рассветом была уже далеко.
Потом, спустя годы, я сторицей вернула отцу те несколько пригоршней золотых монет, что, убегая, взяла с собой - чтобы подкупить рыбаков. Они отвезли меня на соседний мыс, и тусклый блеск золота навсегда запечатал им рты; а маленький изящный стилет с затейливой вязью на рукояти - с которым я не расставалась даже во сне! - отбил желание отпускать скабрезные шуточки.
Незнакомый порт встретил меня шумом и сутолокой. Пронзительно кричали торговки и зазывалы, им вторили чайки, грязным суетливым облаком накрывшие рыбацкие лодки; остро пахло рыбой и потом. Звонко хлопая торговок по пышным задам, развязно хохотали матросы - грязное отребье, стекавшееся сюда со всего мира в поисках быстрого заработка, который они просаживали тут же, в портовых кабаках.
Немудрено было потерять голову от растерянности и страха.
Но я знала, что искать.
Однажды Лукас, сын нашего конюха, рассказал мне - за огромный кусок праздничного пирога - о чём болтают рыбаки, перебрав рома. О таинственном трактире, где нанимают команды матросов, а потом человек пропадает, как и вовсе не было, о набегах пиратских шхун, о странном месте в центре моря, где рождается ветер и исчезают корабли, о пойманной в сети в соседнем посёлке сирене, о рыбах, выходящих на сушу и ещё много о чём - но дальше я уже не слушала.
Мало ли что болтают рыбаки после восьмой кружки рома.
Пробившись сквозь толпу, я нашла нужный мне трактир, ютившийся в одном из портовых закоулков.
"Чёрный бриг" - буквы, покрытые ржавыми потёками, едва читались на покосившейся вывеске.
Отыскав в полутёмной заплеванной зале - солнечный свет едва струился сквозь мутное, засиженное мухами окно, - свободный стол, я брезгливо смахнула рукавом с растрескавшейся дубовой столешницы крошки и засохшие огрызки. И нарочито грубым голосом крикнула принести кружку тёмного эля - так, что все ко мне обернулись.
Я знала - тот, кто нужен, подойдёт сам.
Он подошёл: огромный, заросший, с перечеркнувшим лицо уродливым шрамом.
Мы быстро сговорились - помог увесистый кошель с золотыми монетами, всё, что у меня оставалось. Он сообщил, что шхуна на рассвете выходит в море, капитан строг, ждать никого не будет. Напоследок мерзко усмехнулся и, нависая надо мной, прошептал, обдав перегаром:
- Не слишком ли длинные у тебя ресницы для юнги, мой мальчик?
И гулко захохотал, распахнув вонючую щербатую пасть, в которую мне захотелось плюнуть.
Но я лишь сверкнула глазами, заставив его заткнуться.
Совсем, как ты.
- Это правда, Марта, что мой дедушка был пиратом?
Я усмехнулась.
"Уж если ты заплетаешь историю..."
Когда я вернулась, тощая, одичавшая, со злым блеском в тоскливых глазах и с пухлым улыбчивым малышом на руках - все избегали попадаться мне на пути. Все, кроме моего поверенного, старого Дэна, ступившего за мной на отчий порог лишь с видавшим виды обшарпанным сундуком в руках. Дэн появился рядом в те дни, когда бездна жадно тянула ко мне свои плети, и больше уже не покидал меня.
Старик вошёл в устоявшееся спокойствие дома, как шхуна в привычную бухту: с удовольствием ел, пил, отсыпался - и подолгу разговаривал с каждым, проявлявшим излишний интерес.
Ты всё сделал правильно, мой верный Дэн.
Да и сундучок с золотом оказался к месту.
Никого из старых слуг уже нет, а люди до сих пор испуганно склоняют голову, встретив меня в извилистых коридорах. И немудрено. Сумрак, затаившийся в моих глазах, можешь отогнать только ты.
- Мальчишки болтают... только вера им... Ответь же - настоящим пиратом?!
Самым лучшим из пиратов.
Я узнала, что попала на пиратский бриг, спустя пару дней, когда на горизонте появилось торговое судно.
Матросы, до того ползающие по палубе, как сонные мухи, оживились, ощетинились мушкетами и саблями, а на мачте взвился чёрный флаг. Капитан, сверкая улыбкой, отрывисто отдавал команды, и народ слаженно и привычно занимал каждый свои места.
И тогда же я впервые услышала - "На абордаж!".
Мой пиратский платок схвачен слева морским узлом,
В ухе звенит золотая резная серьга.
И с гитарой в руках я песню пою о том,
как добычу всегда делили мы пополам.
И в первой же битве пуля попала мне в плечо - хотя капитан велел сидеть в трюме и не высовываться. Прятаться - мне, владеющей шпагой не хуже отца?!
Судьба не дала ему сына, а я была первенцем... Ты тоже отлично фехтуешь, чем приводишь в исступление своего долговязого кузена. И держишься в седле, как будто родилась в нём. И ходишь под парусом, повелевая ветрами.
Совсем как я когда-то.
В тот день, когда пуля метила в капитана, а попала мне в плечо - тот день я буду вспоминать с благодарностью, глядя в глаза смерти! - капитан рванул мою выбеленную солнцем блузу, залитую тёмно-алым, так, что пуговицы дробью рассыпались по палубе - и вдруг замер...
Я трясущимися руками пыталась притянуть ворот к горлу и слабела, слабела под его ласковыми пальцами, ощупывающими рану, пока тьма беспамятства не навалилась душной волной...
Всё так, как наворожила мне когда-то - уж и не вспомнить тот день! - моя бабка.
Ту пулю я до сих пор ношу на груди, на льняном шнурке, рядом с крестом.
В усмешке блестя глазами и щуря глаза,
И хрипло горланя беспечное "Йо-хо-хо!"
Смотри на меня. Ну разве можно сказать,
Что что-то на свете мне не даётся легко?!
- Расскажи!
Рассказать?...
Как рассказать о солёных брызгах, летящих в смеющееся лицо? О бризе, что ласково треплет непослушные локоны? О сверкающих бликах, что танцуют на волнах?
Какие слова найти, чтобы описать дрожь, пронизывающую насквозь, когда сжимаешь штурвал, и, повинуясь твоим рукам, мир распахивается прозрачной синевой навстречу?
Можно ли рассказать о ладонях - тех, единственных, лежащих поверх твоих, оберегающих, врачующих, ласковых - и беспощадных к врагам?
Разве можно рассказать об удаче, что, ликуя, бежит по волнам, маня за собой? И вдруг в одночасье меняет улыбку на оскал?
Рассказать ли о том, как выла, закрывая ему глаза, а на моих руках заходился криком младенец - его сын, твой отец? Как поведать об отчаянии, что накатывалось чёрной стеной, тошнотворно, день за днём, качая меня на своих волнах?
Как объяснить, отчего судьба, одаривая сполна любовью и нежностью, обделяет счастьем?...
Нет, моя девочка. Уж лучше о пещерах, полных сокровищ, или таинственных городах, где на узких мощёных улочках на исходе ночи твоего плеча невесомо коснётся призрак...
И никто мне не нужен. Я с радостью душу продам
За сундук мертвеца и бутылку рома впридачу.
А качаясь на рее - свысока подмигну врагам,
Это - если в последний миг подведёт удача.
- Марта! О чём задумалась? Опять сочиняешь? Надоели твои драконы и призраки! Хочу историю, чтобы всё, как в жизни!
- Жизнь сама расскажет тебе свои истории. А теперь ступай, хорошая моя. Смеркается. Сегодня седьмой день растущей луны, благодатное время. Мне многое ещё нужно успеть до полуночи. Светлых тебе снов!
Семь свечей зажечь.
Алую - на любовь. Васильковую - на мечту. Золотистую - на счастье. Изумрудную - на удачу.Сиреневую - на радость. Жемчужную - на волшебство.
Белую - на судьбу.
И плотнее запереть дверь, чтобы никто не потревожил.
"Ах, как мчится-летит, с волны на волну перескакивая, барашки-бурунчики поглаживая, парусник твой стремительный! Вьются-искрятся-рассыпаются брызги по обе стороны, режет форштевень синий мятый бархат моря, да ветер, братишка беспутный, шаловливо в снастях свистит...
Паруса твои цвета золота, цвета меди да осенней листвы. Ловят паруса отсвет закатный, да сияние полуденное яростное, да перламутр-радугу рассветную. И сами переливчаты, крыльями-полотнищами хлопают на ветру, будто выговаривают слово длинное-синее-бесконечное, как путь по морю…
По смолёным шершавым доскам палубы ступают ножки твои изящные; как волна захлестнёт - оставляют след-цепочку тоненькую от кормы к бушприту, от борта к борту, от каюты к штурвалу.
Прихотлива следов цепочка, да сама не знаешь ты, где следующий шаг твой будет, где след останется…
Тебе приговариваю, пришёптываю, припеваю, девочка моя, кровиночка, ниточка золотая, неразрывная, из прошлого в будущее, от меня к тебе, и дальше, и выше, в лазурь небесную, в сияние солнечное, в колыбель, откуда вышли мы и куда вернёмся...
Имя твоё то ли льдинками колкими, то ли каплями медвяными тёмного золота льётся-колется, звездится-переливается капелью талою, влагой пламенной, лютней звенит многострунною, напевом ласковым слышится в тишине, в ночи, когда звёзды прихорашиваются, зеркалом море выстелив, и любуются на себя, и луна-подружка взглядом ясным провожает кораблик твой…
Кому имя твоё на языке покатать, с губ уронить, чтобы пролетело оно над морем, как клёкот чаячий, по дорожке лунной пробежав; чтоб догнало кораблик твой, по тугим парусам поскакав-попрыгав опустилось бы мягким пером в ладони, чтоб услышала ты - зовут тебя…
Встретится в шумном море другой парусник, да на нём - путешественник одинокий, со взглядом, синеву моря вобравшим, всё вокруг себя видящий, чтобы руки его крепкие на штурвал поверх твоих легли; а тебе прижаться к дождевику мокрому, в тень зюйдвестки спрятаться, навсегда рядом остаться, неразрывно, беспечально, и вздохнуть в унисон,
и счастливо улыбнуться, в путешествии найдя причал…"
(c)dalmar
Сказка восьмая
первоисточник
- Уж если ты заплетаешь историю, то пусть она будет хоть чуть-чуть похожа на правду, чтобы тебе поверили!
Сверкает зелёными глазищами, встряхивает гривой каштановых локонов. Тонкие пальцы с обломанными ногтями - опять с хуторскими мальчишками расчищала завалы в пещерах на берегу - перебирают старые письма. Натыкаются на спрятанную между ними маленькую гравюру, замирают.
На гравюре сжимающая обеими руками штурвал шхуны маленькая женщина, простоволосая, строгая, и смеющийся мужчина рядом.
Рассматривает долго, слишком долго... Кончиками пальцев касается чуть шероховатой поверхности, проводит по волосам давно исчезнувшей в волнах времени женщины.
Переводит взгляд на меня.
- Это ты, Марта?!
Усмехается недоверчиво.
Своевольна, непокорна. Прекрасна.
Совсем как я когда-то.
...Невыносимо жаркий август выдался в то лето.
Ни капли дождя за весь месяц; даже ночь не приносила прохлады.
Мир одурманено замер в текучем, как мёд, зное, и лишь цикады наполняли воздух нескончаемым треском.И ничем, кроме одуряющей жары, не могу я объяснить решение отца выдать меня замуж за наместника.
Я не стала протестовать.
Я всего лишь подмешала стражникам в бочонки с вином отвар сон-травы.
А с рассветом была уже далеко.
Потом, спустя годы, я сторицей вернула отцу те несколько пригоршней золотых монет, что, убегая, взяла с собой - чтобы подкупить рыбаков. Они отвезли меня на соседний мыс, и тусклый блеск золота навсегда запечатал им рты; а маленький изящный стилет с затейливой вязью на рукояти - с которым я не расставалась даже во сне! - отбил желание отпускать скабрезные шуточки.
Незнакомый порт встретил меня шумом и сутолокой. Пронзительно кричали торговки и зазывалы, им вторили чайки, грязным суетливым облаком накрывшие рыбацкие лодки; остро пахло рыбой и потом. Звонко хлопая торговок по пышным задам, развязно хохотали матросы - грязное отребье, стекавшееся сюда со всего мира в поисках быстрого заработка, который они просаживали тут же, в портовых кабаках.
Немудрено было потерять голову от растерянности и страха.
Но я знала, что искать.
Однажды Лукас, сын нашего конюха, рассказал мне - за огромный кусок праздничного пирога - о чём болтают рыбаки, перебрав рома. О таинственном трактире, где нанимают команды матросов, а потом человек пропадает, как и вовсе не было, о набегах пиратских шхун, о странном месте в центре моря, где рождается ветер и исчезают корабли, о пойманной в сети в соседнем посёлке сирене, о рыбах, выходящих на сушу и ещё много о чём - но дальше я уже не слушала.
Мало ли что болтают рыбаки после восьмой кружки рома.
Пробившись сквозь толпу, я нашла нужный мне трактир, ютившийся в одном из портовых закоулков.
"Чёрный бриг" - буквы, покрытые ржавыми потёками, едва читались на покосившейся вывеске.
Отыскав в полутёмной заплеванной зале - солнечный свет едва струился сквозь мутное, засиженное мухами окно, - свободный стол, я брезгливо смахнула рукавом с растрескавшейся дубовой столешницы крошки и засохшие огрызки. И нарочито грубым голосом крикнула принести кружку тёмного эля - так, что все ко мне обернулись.
Я знала - тот, кто нужен, подойдёт сам.
Он подошёл: огромный, заросший, с перечеркнувшим лицо уродливым шрамом.
Мы быстро сговорились - помог увесистый кошель с золотыми монетами, всё, что у меня оставалось. Он сообщил, что шхуна на рассвете выходит в море, капитан строг, ждать никого не будет. Напоследок мерзко усмехнулся и, нависая надо мной, прошептал, обдав перегаром:
- Не слишком ли длинные у тебя ресницы для юнги, мой мальчик?
И гулко захохотал, распахнув вонючую щербатую пасть, в которую мне захотелось плюнуть.
Но я лишь сверкнула глазами, заставив его заткнуться.
Совсем, как ты.
- Это правда, Марта, что мой дедушка был пиратом?
Я усмехнулась.
"Уж если ты заплетаешь историю..."
Когда я вернулась, тощая, одичавшая, со злым блеском в тоскливых глазах и с пухлым улыбчивым малышом на руках - все избегали попадаться мне на пути. Все, кроме моего поверенного, старого Дэна, ступившего за мной на отчий порог лишь с видавшим виды обшарпанным сундуком в руках. Дэн появился рядом в те дни, когда бездна жадно тянула ко мне свои плети, и больше уже не покидал меня.
Старик вошёл в устоявшееся спокойствие дома, как шхуна в привычную бухту: с удовольствием ел, пил, отсыпался - и подолгу разговаривал с каждым, проявлявшим излишний интерес.
Ты всё сделал правильно, мой верный Дэн.
Да и сундучок с золотом оказался к месту.
Никого из старых слуг уже нет, а люди до сих пор испуганно склоняют голову, встретив меня в извилистых коридорах. И немудрено. Сумрак, затаившийся в моих глазах, можешь отогнать только ты.
- Мальчишки болтают... только вера им... Ответь же - настоящим пиратом?!
Самым лучшим из пиратов.
Я узнала, что попала на пиратский бриг, спустя пару дней, когда на горизонте появилось торговое судно.
Матросы, до того ползающие по палубе, как сонные мухи, оживились, ощетинились мушкетами и саблями, а на мачте взвился чёрный флаг. Капитан, сверкая улыбкой, отрывисто отдавал команды, и народ слаженно и привычно занимал каждый свои места.
И тогда же я впервые услышала - "На абордаж!".
Мой пиратский платок схвачен слева морским узлом,
В ухе звенит золотая резная серьга.
И с гитарой в руках я песню пою о том,
как добычу всегда делили мы пополам.
И в первой же битве пуля попала мне в плечо - хотя капитан велел сидеть в трюме и не высовываться. Прятаться - мне, владеющей шпагой не хуже отца?!
Судьба не дала ему сына, а я была первенцем... Ты тоже отлично фехтуешь, чем приводишь в исступление своего долговязого кузена. И держишься в седле, как будто родилась в нём. И ходишь под парусом, повелевая ветрами.
Совсем как я когда-то.
В тот день, когда пуля метила в капитана, а попала мне в плечо - тот день я буду вспоминать с благодарностью, глядя в глаза смерти! - капитан рванул мою выбеленную солнцем блузу, залитую тёмно-алым, так, что пуговицы дробью рассыпались по палубе - и вдруг замер...
Я трясущимися руками пыталась притянуть ворот к горлу и слабела, слабела под его ласковыми пальцами, ощупывающими рану, пока тьма беспамятства не навалилась душной волной...
Всё так, как наворожила мне когда-то - уж и не вспомнить тот день! - моя бабка.
Ту пулю я до сих пор ношу на груди, на льняном шнурке, рядом с крестом.
В усмешке блестя глазами и щуря глаза,
И хрипло горланя беспечное "Йо-хо-хо!"
Смотри на меня. Ну разве можно сказать,
Что что-то на свете мне не даётся легко?!
- Расскажи!
Рассказать?...
Как рассказать о солёных брызгах, летящих в смеющееся лицо? О бризе, что ласково треплет непослушные локоны? О сверкающих бликах, что танцуют на волнах?
Какие слова найти, чтобы описать дрожь, пронизывающую насквозь, когда сжимаешь штурвал, и, повинуясь твоим рукам, мир распахивается прозрачной синевой навстречу?
Можно ли рассказать о ладонях - тех, единственных, лежащих поверх твоих, оберегающих, врачующих, ласковых - и беспощадных к врагам?
Разве можно рассказать об удаче, что, ликуя, бежит по волнам, маня за собой? И вдруг в одночасье меняет улыбку на оскал?
Рассказать ли о том, как выла, закрывая ему глаза, а на моих руках заходился криком младенец - его сын, твой отец? Как поведать об отчаянии, что накатывалось чёрной стеной, тошнотворно, день за днём, качая меня на своих волнах?
Как объяснить, отчего судьба, одаривая сполна любовью и нежностью, обделяет счастьем?...
Нет, моя девочка. Уж лучше о пещерах, полных сокровищ, или таинственных городах, где на узких мощёных улочках на исходе ночи твоего плеча невесомо коснётся призрак...
И никто мне не нужен. Я с радостью душу продам
За сундук мертвеца и бутылку рома впридачу.
А качаясь на рее - свысока подмигну врагам,
Это - если в последний миг подведёт удача.
- Марта! О чём задумалась? Опять сочиняешь? Надоели твои драконы и призраки! Хочу историю, чтобы всё, как в жизни!
- Жизнь сама расскажет тебе свои истории. А теперь ступай, хорошая моя. Смеркается. Сегодня седьмой день растущей луны, благодатное время. Мне многое ещё нужно успеть до полуночи. Светлых тебе снов!
Семь свечей зажечь.
Алую - на любовь. Васильковую - на мечту. Золотистую - на счастье. Изумрудную - на удачу.Сиреневую - на радость. Жемчужную - на волшебство.
Белую - на судьбу.
И плотнее запереть дверь, чтобы никто не потревожил.
"Ах, как мчится-летит, с волны на волну перескакивая, барашки-бурунчики поглаживая, парусник твой стремительный! Вьются-искрятся-рассыпаются брызги по обе стороны, режет форштевень синий мятый бархат моря, да ветер, братишка беспутный, шаловливо в снастях свистит...
Паруса твои цвета золота, цвета меди да осенней листвы. Ловят паруса отсвет закатный, да сияние полуденное яростное, да перламутр-радугу рассветную. И сами переливчаты, крыльями-полотнищами хлопают на ветру, будто выговаривают слово длинное-синее-бесконечное, как путь по морю…
По смолёным шершавым доскам палубы ступают ножки твои изящные; как волна захлестнёт - оставляют след-цепочку тоненькую от кормы к бушприту, от борта к борту, от каюты к штурвалу.
Прихотлива следов цепочка, да сама не знаешь ты, где следующий шаг твой будет, где след останется…
Тебе приговариваю, пришёптываю, припеваю, девочка моя, кровиночка, ниточка золотая, неразрывная, из прошлого в будущее, от меня к тебе, и дальше, и выше, в лазурь небесную, в сияние солнечное, в колыбель, откуда вышли мы и куда вернёмся...
Имя твоё то ли льдинками колкими, то ли каплями медвяными тёмного золота льётся-колется, звездится-переливается капелью талою, влагой пламенной, лютней звенит многострунною, напевом ласковым слышится в тишине, в ночи, когда звёзды прихорашиваются, зеркалом море выстелив, и любуются на себя, и луна-подружка взглядом ясным провожает кораблик твой…
Кому имя твоё на языке покатать, с губ уронить, чтобы пролетело оно над морем, как клёкот чаячий, по дорожке лунной пробежав; чтоб догнало кораблик твой, по тугим парусам поскакав-попрыгав опустилось бы мягким пером в ладони, чтоб услышала ты - зовут тебя…
Встретится в шумном море другой парусник, да на нём - путешественник одинокий, со взглядом, синеву моря вобравшим, всё вокруг себя видящий, чтобы руки его крепкие на штурвал поверх твоих легли; а тебе прижаться к дождевику мокрому, в тень зюйдвестки спрятаться, навсегда рядом остаться, неразрывно, беспечально, и вздохнуть в унисон,
и счастливо улыбнуться, в путешествии найдя причал…"
(c)dalmar
Сказка восьмая