Aug 12, 2012 23:34
Так же оказываясь раз за разом в благополучной Европе, боюсь обнаружить свое невежество или что проступит на отмытом недостойном моем лице свойственная ему грязь. И радуюсь, если нахожу среди этого зализанного миропорядка какой-то момент распиздяйства - оскорбительное граффити, ветер бросает в улицу гремящие пустые банки в воскресенье, бумага в туалете ресторана закончилась, бухарик заснул на остановке . Дома распиздяйство и бардак раздражают, а тут - пожалуйте - радуюсь. Это как в роскошном номере отеля увидеть кусочек плесени в ванной, или теплую вонь в полированном шкафу, или туго открывающийся ящик в комоде.
…
Читала книгу, уже не взахлеб, как первые страницы, а размеренно, даже намеренно медленно, потому что книжка кончалась, а я всё еще не была сыта ею. За одной из стен сначала вроде послышавшиеся, заглушаемые рокотом сверчков на балконе, женские стоны. Бабские, блядь, стоны. Когда от книжки меня отвлекло наивное «да.да,да!» - я мысленно поблагодарила включившийся и зарычавший в возмущении холодильник. Неужели у меня получаются такие же звуки? Как вообще? И какого хренового хрена меня преследуют мысли о сексе, Прилепин тоже вот так просто-напросто пишет про еблю, даже красиво выходит, как-то по-человечески. У гребаной нимфы за стеной так не получается, по-человечески. А мужики, как и ее мужик, вообще всё время молчат, дышат только шумно, будто выдыхая весь воздух из себя, - и в книжках потом не описывают, как Прилепин, нет, тогда почему молчат? Вероятно, тогда бы еще смешнее было. Спасибо, хоть мужик молчит. Гребаная нимфа. Ну а кто еще может трахаться в полдвенадцатого вечера? Час ночи, десять утра, одиннадцать утра, четыре утра - еще нормально. Но полдвенадцатого.
Австрия,
поток сознания,
Вена