Марево
Вдохновение - та еще фигня.
Затишье перед бурей, потому что потом будет гроза. И еще это вот, будто мигрень. Сидишь, не в силах пошевелиться. Лежишь. Головы не повернуть. Больно везде и от всего. Звук и свет вызывает тошноту. Маешься. Жарко.
Прорывает от какого-то именно того самого долгожданного звука. Внезапно расслабляешься так, что отпускает все сжатое и стянутое. И начинается гроза, шквал больше не режущих в переносице запахов, мурашки табунами по плечам. Как под ледяным душем стоишь, как в озеро прямо в одежде ныряешь после 40 минут кручения педалей на велосипеде по жаре по холмам.
И дышишь не раз, через три, а постоянно и широко.
И все это - в рисовании.
Когда внезпно поворачиваешь голову и понимаешь - оно. Хватай и беги.
Когда вдохновение-лиса хватает протянутый кусок, а потом второй, третий, и наконец садится рядом, подставляя спину и уши: гладь. Но я все равно скоро уйду. Или не сразу, но скоро. Или не скоро. Но уйду. Гладь.
А ты уже не гладишь, ты занят.
Смотрит недоуменно и ложится у ног.
Затишье перед бурей, потому что потом будет гроза. И еще это вот, будто мигрень. Сидишь, не в силах пошевелиться. Лежишь. Головы не повернуть. Больно везде и от всего. Звук и свет вызывает тошноту. Маешься. Жарко.
Прорывает от какого-то именно того самого долгожданного звука. Внезапно расслабляешься так, что отпускает все сжатое и стянутое. И начинается гроза, шквал больше не режущих в переносице запахов, мурашки табунами по плечам. Как под ледяным душем стоишь, как в озеро прямо в одежде ныряешь после 40 минут кручения педалей на велосипеде по жаре по холмам.
И дышишь не раз, через три, а постоянно и широко.
И все это - в рисовании.
Когда внезпно поворачиваешь голову и понимаешь - оно. Хватай и беги.
Когда вдохновение-лиса хватает протянутый кусок, а потом второй, третий, и наконец садится рядом, подставляя спину и уши: гладь. Но я все равно скоро уйду. Или не сразу, но скоро. Или не скоро. Но уйду. Гладь.
А ты уже не гладишь, ты занят.
Смотрит недоуменно и ложится у ног.