Воспоминания из прошлой жизни, которые никак не хотят забываться
Когда-то он сказал мне: «Ты - прирожденный прозаик!»
Он тогда только прочел мою первую повесть. Мы сидели на полу в его комнате, друг напротив друга и я следила за ним. Помню мягкое прикосновение его рук, когда я вложила в них рукопись. Помню, как менялось выражение его лица во время чтения. Тихо тикал будильник, в комнате, рядом с ним, было тепло и спокойно. Мне не нужно было спрашивать, нравится ему, или нет. Я всё видела по его глазам. За эти два часа он ни разу не посмотрел на меня. Он читал. Он умел читать, как никто другой. Он видел книгу, он её чувствовал. Он пропускал через себя эмоции героев, он погружался в их мир и сюжет был не просто сюжетом, то была целая жизнь, которую он проживал за несколько часов. Его глаза пробегали по строчкам, но я видела в них имена и образы. Он был моим проводником. Проводником в мир, который я же сама и придумала.
Когда-то он сказал мне: «Серьёзно, тебе нужно опубликовать это!»
Мы сидели на полу в его комнате, и он говорил со мной. Одной рукой он обнимал меня, другой держал мою писанину. Он говорил, что мне нужно больше работать. Что я смогу добиться невероятного успеха, что он верит в меня. И ещё он говорил, что мне повсюду нужно носить с собой ручку и тетрадь. А я отвечала, что большую часть из того, что я фиксирую на бумаге, рождается в моей голове пока я гуляю с собакой, пока я делаю работу по дому, слушаю музыку или просто сплю. Я никогда не готовлюсь придумывать что-то. Либо оно ко мне приходит спонтанно, либо не приходит вообще. Бывает, что во сне я слышу целые поэмы, а, просыпаясь, забываю почти всё, неуспев добежать до письменного стола. «Поэтому у меня так много четверостиший», - улыбалась я и утыкалась в его плечо носом.
Когда-то он сказал мне: «Я подарю тебе диктофон».
Через четыре месяца его не стало… Внезапно. Что тогда творилось со мной невозможно передать словами. Да и не хочется…
Через три дня после похорон мне пришла посылка. В ней лежал теплый шарф, шерстяные носки и диктофон. Я не снимала этот шарф много дней. Он насквозь пропитался слезами. Я бесцельно ходила по комнате и наговаривала на диктофон. Я говорила с Ним. Это была не проза, это был плач. Мой второй дневник. Дневник отчаянья. Я не выпускала диктофон из рук, я даже спала с ним. Мать пыталась было отнять его у меня, но я так посмотрела ей в глаза, что она отступила и успокоилась. Она поняла, что ЭТО мне сейчас необходимо. Я говорила и стирала, говорила и стирала…
Ничего стоящего я так и не написала. Никогда не верила в то, что у меня есть талант. Я верила Ему. А его больше нет. Диктофон лежит в ящике стола. И вряд ли я когда-нибудь ещё возьму его в руки…
Он тогда только прочел мою первую повесть. Мы сидели на полу в его комнате, друг напротив друга и я следила за ним. Помню мягкое прикосновение его рук, когда я вложила в них рукопись. Помню, как менялось выражение его лица во время чтения. Тихо тикал будильник, в комнате, рядом с ним, было тепло и спокойно. Мне не нужно было спрашивать, нравится ему, или нет. Я всё видела по его глазам. За эти два часа он ни разу не посмотрел на меня. Он читал. Он умел читать, как никто другой. Он видел книгу, он её чувствовал. Он пропускал через себя эмоции героев, он погружался в их мир и сюжет был не просто сюжетом, то была целая жизнь, которую он проживал за несколько часов. Его глаза пробегали по строчкам, но я видела в них имена и образы. Он был моим проводником. Проводником в мир, который я же сама и придумала.
Когда-то он сказал мне: «Серьёзно, тебе нужно опубликовать это!»
Мы сидели на полу в его комнате, и он говорил со мной. Одной рукой он обнимал меня, другой держал мою писанину. Он говорил, что мне нужно больше работать. Что я смогу добиться невероятного успеха, что он верит в меня. И ещё он говорил, что мне повсюду нужно носить с собой ручку и тетрадь. А я отвечала, что большую часть из того, что я фиксирую на бумаге, рождается в моей голове пока я гуляю с собакой, пока я делаю работу по дому, слушаю музыку или просто сплю. Я никогда не готовлюсь придумывать что-то. Либо оно ко мне приходит спонтанно, либо не приходит вообще. Бывает, что во сне я слышу целые поэмы, а, просыпаясь, забываю почти всё, неуспев добежать до письменного стола. «Поэтому у меня так много четверостиший», - улыбалась я и утыкалась в его плечо носом.
Когда-то он сказал мне: «Я подарю тебе диктофон».
Через четыре месяца его не стало… Внезапно. Что тогда творилось со мной невозможно передать словами. Да и не хочется…
Через три дня после похорон мне пришла посылка. В ней лежал теплый шарф, шерстяные носки и диктофон. Я не снимала этот шарф много дней. Он насквозь пропитался слезами. Я бесцельно ходила по комнате и наговаривала на диктофон. Я говорила с Ним. Это была не проза, это был плач. Мой второй дневник. Дневник отчаянья. Я не выпускала диктофон из рук, я даже спала с ним. Мать пыталась было отнять его у меня, но я так посмотрела ей в глаза, что она отступила и успокоилась. Она поняла, что ЭТО мне сейчас необходимо. Я говорила и стирала, говорила и стирала…
Ничего стоящего я так и не написала. Никогда не верила в то, что у меня есть талант. Я верила Ему. А его больше нет. Диктофон лежит в ящике стола. И вряд ли я когда-нибудь ещё возьму его в руки…