На смерть Юрия Васильевича Бондарева.
Больно и грустно, как будто член семьи умер...Авторское название "Бондарев. Юрий Бондарев"
***
Бондарев - великий патриот и великий провидец, еще в 1988-м предупредивший, что самолет перестройки пафосно взлетел в воздух, но с аэродромом приземления и посадочной полосой полная неопределенность, и как бы «взлетел в воздух» не превратилось во «взлетел на воздух» или «развалился в воздухе». Это, впрочем, я уже упомянул.
Он был тем подлинным гением, что, произрастая из национальной почвы и поднимаясь над ней, выходит на общечеловеческий уровень и вселенскость, на понимание и разрешение вечных и всемирных проблем. Только так и только таким может быть вселенский писатель - вышедшим из национальной почвы и продолжающим крепко оставаться в ней корнями, а не срубленным и брошенным неприкаянно катиться по земле.
В романе «Берег» - моем любимом бондаревском произведении - главный герой, советский офицер, весной 1945-го в поверженной Германии влюбляется в юную немку. Но эта преодолевающая языковые и национальные границы любовь ни в коем случае не отменяет обстоятельств, при которых наш офицер пересек границу III Рейха. Любовь русского и немки не делает Германию невинной жертвой, а Россию- агрессором.
Он стал одним из первых советских писателей-фронтовиков, поведавших о войне максимально полно и правдиво, что порой создавало определенные неудобства цензорам и критикам.
Но словосочетание «правда о войне» не было равно для него живописанию фронтовых сортиров, гнойных ран, подлецов-особистов и казней несмышленых солдатиков, топорно совершивших самострел из страха и тоски по дому.
Юрия Васильевича отличало очень тонкое, глубокое и мудрое, присущее великим мастерам понимание свободы в целом и свободы творчества в частности (недаром про перестроечно-постсоветскую «свободу» он говорил, что это «свобода плевка в свое прошлое, настоящее и будущее, в святое, неприкосновенное, чистое»).
Он и в смутные времена не впал в желчную мизантропию, как Виктор Астафьев, начавший рисовать войну исключительно в тонах «завалили трупами».
Тем паче он не мог обобрать своих павших товарищей, как некто Ион Деген, чьи стихи про валенки все «духовно богатые» личности теперь представляют единственной настоящей правой о Великой Отечественной.
Он понимал, что слово о войне - не меньшее оружие, чем то, что разит и стреляет на самой войне. Невероятно важно не совершить из него самострел.
Можно долго говорить, каким был Юрий Васильевич.
Все это чистая правда - и неправда одновременно. Потому что нет, все-таки не «был». Хоть и не замахивался он на вечную земную жизнь, но словом и делом своим ее обрел (Царство Небесное, уверен, тоже). Так что по-прежнему есть, и будет. И это очень правильно. Как правильным был (и останется) сам Юрий Васильевич.
https://sevastopol.su/news/bondarev-i-smuta-poslednih-let
***
Бондарев - великий патриот и великий провидец, еще в 1988-м предупредивший, что самолет перестройки пафосно взлетел в воздух, но с аэродромом приземления и посадочной полосой полная неопределенность, и как бы «взлетел в воздух» не превратилось во «взлетел на воздух» или «развалился в воздухе». Это, впрочем, я уже упомянул.
Он был тем подлинным гением, что, произрастая из национальной почвы и поднимаясь над ней, выходит на общечеловеческий уровень и вселенскость, на понимание и разрешение вечных и всемирных проблем. Только так и только таким может быть вселенский писатель - вышедшим из национальной почвы и продолжающим крепко оставаться в ней корнями, а не срубленным и брошенным неприкаянно катиться по земле.
В романе «Берег» - моем любимом бондаревском произведении - главный герой, советский офицер, весной 1945-го в поверженной Германии влюбляется в юную немку. Но эта преодолевающая языковые и национальные границы любовь ни в коем случае не отменяет обстоятельств, при которых наш офицер пересек границу III Рейха. Любовь русского и немки не делает Германию невинной жертвой, а Россию- агрессором.
Он стал одним из первых советских писателей-фронтовиков, поведавших о войне максимально полно и правдиво, что порой создавало определенные неудобства цензорам и критикам.
Но словосочетание «правда о войне» не было равно для него живописанию фронтовых сортиров, гнойных ран, подлецов-особистов и казней несмышленых солдатиков, топорно совершивших самострел из страха и тоски по дому.
Юрия Васильевича отличало очень тонкое, глубокое и мудрое, присущее великим мастерам понимание свободы в целом и свободы творчества в частности (недаром про перестроечно-постсоветскую «свободу» он говорил, что это «свобода плевка в свое прошлое, настоящее и будущее, в святое, неприкосновенное, чистое»).
Он и в смутные времена не впал в желчную мизантропию, как Виктор Астафьев, начавший рисовать войну исключительно в тонах «завалили трупами».
Тем паче он не мог обобрать своих павших товарищей, как некто Ион Деген, чьи стихи про валенки все «духовно богатые» личности теперь представляют единственной настоящей правой о Великой Отечественной.
Он понимал, что слово о войне - не меньшее оружие, чем то, что разит и стреляет на самой войне. Невероятно важно не совершить из него самострел.
Можно долго говорить, каким был Юрий Васильевич.
Все это чистая правда - и неправда одновременно. Потому что нет, все-таки не «был». Хоть и не замахивался он на вечную земную жизнь, но словом и делом своим ее обрел (Царство Небесное, уверен, тоже). Так что по-прежнему есть, и будет. И это очень правильно. Как правильным был (и останется) сам Юрий Васильевич.
https://sevastopol.su/news/bondarev-i-smuta-poslednih-let