Из Морского Сборника
ПЕРЕХОД НА КУПЕЧЕСКОМ БРИГЕ ИЗ СЕВАСТОПОЛЯ В РЕДУТ-КАЛЕ.
(Извлечено из записок Лейтенанта К. Л. У.)
(Продолжение)
9-го Октября.
Лицо Николая Петровича прояснилось; это значит, милостивые государи, что и небо прояснилось, и подул попутный ветер. Опять мы распустили наши серпянки, опять заскрипели мачты, и мы опять в дороге. Но медленно, тихо мы подвигаемся вперед: от 8 часов утра до 6-ти пополудни мы не дошли до Новороссийска, зато мне был значительный досуг любоваться береговыми видами. Здесь берег идет волнообразными холмами, на которых чернеют вспаханные поля горцев; местами разбросаны сакли, окруженные садами, придающие всему ландшафту разнообразие и свежий колорит.
- Вот тут живет их Князь, - сказал Николай Петрович, - когда мы поравнялись с ущельем Дюрзюе, где виднелось много строений.
- А вы почем знаете?
- Почем знаете? Вы спросите - где не бывали наши ребята? Да наш же молодец наплясался тут вдоволь, так вот и знаем.
- Как же это?
- Да вот как. Повез он на своей требаке четыреста четвертей овса в Геленджик, да, видно, нечистый попутал; наместо Геленджика приди в эту балку, да и брось якорь…
- Как, - прервал я, изумленный рассказом Николая Петровича, и в уме моем промелькнула тень недоверчивости к почтенному старцу. - Неужели этот казак не спросил на месте, где Геленджик и как его узнать?
- Видно уж так, что не спросил, а то какая нелегкая понесла бы его сюда. А он ведь пришел сюда, словно в свою саклю; и хозяин, вишь, в первый раз довелось идти в Геленджик, так они, не торопясь спустили шлюпку и поехали на берег; да уж тогда догадались, как Черкесы их перевезали. Всех молодцов взяли в плен, требак вытащили на берег, овес забрали… Так вот и знаем, что сюда не суйся.
- А много было людей на требаке?
- Всего четверо с хозяином.
- Кто же воротился из плена?
- Жида нехристи отпустили, - сказал, улыбаясь, шкипер. - А за что, как бы вы думали?
- За что?
- Да, вишь, жид мерить да обмеривать горазд, так вот, он им на канторе и размеривал добычу всем поровну, они и отпустили, да до самой Анапы проводили… Наших-то уж после выкупили…
- Эхе, хе, хе! - выдохнул почтенный старик, почесав затылок. - Наши казаки, вишь ты, ходят тут возле этих берегов, как у себя на Дону; ни шашки, ни винтовки не найдешь ни у одного; так и не мудрено, что иной раз и попадет в гости к этим разбойникам незваный, непрошенный, а там с двумя кулаками не отбояриться от них.
Николай Петрович был совершенно прав; беспечность Донских казаков, плавающих по морю, невероятна. Мне самому случалось быть свидетелем ее. В Июне 1848 года мы были в крейсерстве у берегов Кавказа. Была прекрасная лунная ночь; легкий ветерок ровно подвигал наш фрегат; глядим - под берегом судно. Подняли тревогу, «всех наверх», «прибавить парусов»! И что ж? - Таганрогский купец, которому нужно было доставить груз в Одессу, попал на Кавказ и уже дней десять ищет Тараканова хутора (так они называют Тарканхут, мимо которого ему нужно было проходить).
- Уж двадцать девять дней, как из Керчи; все ходим без толку, будьте милостивы, - вопил купец, - куда, в которую сторону к Одессе? Да не прогневайтесь, батюшка, за просьбу-то: провизия и вода вся вышли; пять дней крохами кормимся. - Так вот каковы ваши казаки, Николай Петрович; не даром же говорят - русский человек на трех сваях стоит: небось, авось да как-нибудь.
- Правда, правда ваша, - сказал Николай Петрович. - Стоит на месте, так и в голову не придет спросить у стариков бывалых; за девчатами бегает… авось, как-нибудь добреду, а там, глядь, и сидит у Черкесов; а они, разбойники, так и рыщут по берегу.
- Так нашего брата довольно погибает. Вот наш же донец пошел из Сухума в Керчь с пассажирами; - ветер прямо в нос; так вот он и спустился в Геледжик, да только в фальшивый; там прибой большой, место, знаете, открытое, вот его и выбросило на берег; а Черкесы не зевают - всех забирают в плен; а там выкупай.
- Что же они делали в плену?
- Что делали! Воду носили, дрова рубили. Посылали их на работу; и мальчишек, бывало, приставят смотреть, чтоб не убежал который…
- Да. Годов двадцать тому, - продолжал Николай Петрович, - эти разбойники далеко заходили в море. На галеру сядут человек 60 или 70, да и грабят наших купцов. Дорого платили и нашим молодцам за доставку провианта в Редут, - давали с четверти по 12 рублей ассигнациями; а в Николаевское по 15-ти бирали. Уж после от Государя пришло позволение покойному графу Ланжерону купить шестнадцать купеческих судов, посадить ваших матрозов, да уж так и возили провиант из Керчи. И то на первых порах три судна попали Черкесам в руки - одно взяли у Новороссийска, другое в Вардани, а третье - Бог весть, где пропало…
Разговор наш был прерван приходом матроза, который известил, что пора обедать. Мне не пришло в голову запастись в Севастополе провизиею, а потому я должен был довольствоваться общим столом. Щи и каша - утром и вечером, и белый сухарь - вот все, что можно было найти за трапезой нашего брига. Во время сильного ветра, когда нельзя было разводить огня, мы довольствовались вяленой таранью, жесткой, крепкой, как самая лучшая подошва, и квасом, которого было у нас довольно. Николаю Петровичу подавали обедать со мною; с этой целью выдвигались широкая скамья, покрывалась куском парусины, и мы ели с большим аппетитом, употребляя вместо ножей и вилок, как и следует по восточному обычаю, пальцы наших собственных рук.
Меня очень занимали матрозы. Их было шесть, как я уже имел честь докладывать; три из них - Херсонские, два - Харьковские и один Курский; последний был вольный матроз. Все они по очереди стояли на руле, по первому звуку лепетушки все просыпались (не занятые работой наверху работой спали - это их обыкновенное препровождение времени) и появлялись на палубе, готовые слушать распоряжения Николая Петровича, к которому они питали глубокое чувство уважения. Костюм матрозский вовсе не был приспособлен к работе; тяжелые сапоги и тулупы сообщали их движениям медвежью ловкость; случалось, что в сильную погоду никто не решается идти на марс, и бедному хозяину приходится лезть на рей, или, оставаясь на палубе, любоваться клочками парусов.
(Окончание будет)
(Извлечено из записок Лейтенанта К. Л. У.)
(Продолжение)
9-го Октября.
Лицо Николая Петровича прояснилось; это значит, милостивые государи, что и небо прояснилось, и подул попутный ветер. Опять мы распустили наши серпянки, опять заскрипели мачты, и мы опять в дороге. Но медленно, тихо мы подвигаемся вперед: от 8 часов утра до 6-ти пополудни мы не дошли до Новороссийска, зато мне был значительный досуг любоваться береговыми видами. Здесь берег идет волнообразными холмами, на которых чернеют вспаханные поля горцев; местами разбросаны сакли, окруженные садами, придающие всему ландшафту разнообразие и свежий колорит.
- Вот тут живет их Князь, - сказал Николай Петрович, - когда мы поравнялись с ущельем Дюрзюе, где виднелось много строений.
- А вы почем знаете?
- Почем знаете? Вы спросите - где не бывали наши ребята? Да наш же молодец наплясался тут вдоволь, так вот и знаем.
- Как же это?
- Да вот как. Повез он на своей требаке четыреста четвертей овса в Геленджик, да, видно, нечистый попутал; наместо Геленджика приди в эту балку, да и брось якорь…
- Как, - прервал я, изумленный рассказом Николая Петровича, и в уме моем промелькнула тень недоверчивости к почтенному старцу. - Неужели этот казак не спросил на месте, где Геленджик и как его узнать?
- Видно уж так, что не спросил, а то какая нелегкая понесла бы его сюда. А он ведь пришел сюда, словно в свою саклю; и хозяин, вишь, в первый раз довелось идти в Геленджик, так они, не торопясь спустили шлюпку и поехали на берег; да уж тогда догадались, как Черкесы их перевезали. Всех молодцов взяли в плен, требак вытащили на берег, овес забрали… Так вот и знаем, что сюда не суйся.
- А много было людей на требаке?
- Всего четверо с хозяином.
- Кто же воротился из плена?
- Жида нехристи отпустили, - сказал, улыбаясь, шкипер. - А за что, как бы вы думали?
- За что?
- Да, вишь, жид мерить да обмеривать горазд, так вот, он им на канторе и размеривал добычу всем поровну, они и отпустили, да до самой Анапы проводили… Наших-то уж после выкупили…
- Эхе, хе, хе! - выдохнул почтенный старик, почесав затылок. - Наши казаки, вишь ты, ходят тут возле этих берегов, как у себя на Дону; ни шашки, ни винтовки не найдешь ни у одного; так и не мудрено, что иной раз и попадет в гости к этим разбойникам незваный, непрошенный, а там с двумя кулаками не отбояриться от них.
Николай Петрович был совершенно прав; беспечность Донских казаков, плавающих по морю, невероятна. Мне самому случалось быть свидетелем ее. В Июне 1848 года мы были в крейсерстве у берегов Кавказа. Была прекрасная лунная ночь; легкий ветерок ровно подвигал наш фрегат; глядим - под берегом судно. Подняли тревогу, «всех наверх», «прибавить парусов»! И что ж? - Таганрогский купец, которому нужно было доставить груз в Одессу, попал на Кавказ и уже дней десять ищет Тараканова хутора (так они называют Тарканхут, мимо которого ему нужно было проходить).
- Уж двадцать девять дней, как из Керчи; все ходим без толку, будьте милостивы, - вопил купец, - куда, в которую сторону к Одессе? Да не прогневайтесь, батюшка, за просьбу-то: провизия и вода вся вышли; пять дней крохами кормимся. - Так вот каковы ваши казаки, Николай Петрович; не даром же говорят - русский человек на трех сваях стоит: небось, авось да как-нибудь.
- Правда, правда ваша, - сказал Николай Петрович. - Стоит на месте, так и в голову не придет спросить у стариков бывалых; за девчатами бегает… авось, как-нибудь добреду, а там, глядь, и сидит у Черкесов; а они, разбойники, так и рыщут по берегу.
- Так нашего брата довольно погибает. Вот наш же донец пошел из Сухума в Керчь с пассажирами; - ветер прямо в нос; так вот он и спустился в Геледжик, да только в фальшивый; там прибой большой, место, знаете, открытое, вот его и выбросило на берег; а Черкесы не зевают - всех забирают в плен; а там выкупай.
- Что же они делали в плену?
- Что делали! Воду носили, дрова рубили. Посылали их на работу; и мальчишек, бывало, приставят смотреть, чтоб не убежал который…
- Да. Годов двадцать тому, - продолжал Николай Петрович, - эти разбойники далеко заходили в море. На галеру сядут человек 60 или 70, да и грабят наших купцов. Дорого платили и нашим молодцам за доставку провианта в Редут, - давали с четверти по 12 рублей ассигнациями; а в Николаевское по 15-ти бирали. Уж после от Государя пришло позволение покойному графу Ланжерону купить шестнадцать купеческих судов, посадить ваших матрозов, да уж так и возили провиант из Керчи. И то на первых порах три судна попали Черкесам в руки - одно взяли у Новороссийска, другое в Вардани, а третье - Бог весть, где пропало…
Разговор наш был прерван приходом матроза, который известил, что пора обедать. Мне не пришло в голову запастись в Севастополе провизиею, а потому я должен был довольствоваться общим столом. Щи и каша - утром и вечером, и белый сухарь - вот все, что можно было найти за трапезой нашего брига. Во время сильного ветра, когда нельзя было разводить огня, мы довольствовались вяленой таранью, жесткой, крепкой, как самая лучшая подошва, и квасом, которого было у нас довольно. Николаю Петровичу подавали обедать со мною; с этой целью выдвигались широкая скамья, покрывалась куском парусины, и мы ели с большим аппетитом, употребляя вместо ножей и вилок, как и следует по восточному обычаю, пальцы наших собственных рук.
Меня очень занимали матрозы. Их было шесть, как я уже имел честь докладывать; три из них - Херсонские, два - Харьковские и один Курский; последний был вольный матроз. Все они по очереди стояли на руле, по первому звуку лепетушки все просыпались (не занятые работой наверху работой спали - это их обыкновенное препровождение времени) и появлялись на палубе, готовые слушать распоряжения Николая Петровича, к которому они питали глубокое чувство уважения. Костюм матрозский вовсе не был приспособлен к работе; тяжелые сапоги и тулупы сообщали их движениям медвежью ловкость; случалось, что в сильную погоду никто не решается идти на марс, и бедному хозяину приходится лезть на рей, или, оставаясь на палубе, любоваться клочками парусов.
(Окончание будет)