Казанова о французских танцах
В качестве психотерапии вернулась к заброшенным было Мемуарам Казановы и захотелось перевести один кусочек о танцах. Джакомо приезжает в Париж и знакомится с местными оперой и балетом; в частности, ему показывают "звезд" времени Людовика 14-го, постаревших, но все еще восхищающих сердца (имена танцоров порадуют тех, кто знает:)). Итак. всю первую половину спектакля "Венецианский карнавал" Джакомо потешался над бестолковыми французскими декораторами, которые перепутали местами Дворец дожей и Прокурации, но потом появились знаменитые танцоры.
Внезапно я услышал, как партер аплодирует появлению высокого красивого танцора в маске, парике, черные локоны которого спускались до самой его талии, и открытом спереди платье до пят. Патю [французский приятель Дж.], голосом, проникнутым благочестивого почтения, сказал мне, что я вижу великого Дюпре. Я слышал о нем и потому обратился во вниманье. Я увидел, как его красивая фигура ритмичными шагами приблизилась и, достигнув края сцены, медленно и кругообразно подняла руки, сделала ими несколько изящных движений, полностью распрямила и вновь соединила их; затем она двинула ноги маленькими шажками, прыгая и ударяя одной ногой по середине другой, сделала пируэт и вновь исчезла за кулисами. Весь танец Дюпре занял не более тридцати секунд. Всеобщие аплодисменты сотрясли партер и ложи. Я спросил Патю, что означали эти аплодисменты; он серьезно ответил, что люди хлопали изяществу Дюпре и божественной гармонии его движений. Ему было уже шестьдесят, сказал Патю, но он был все тот же, что и сорок лет назад.
"Неужели? И он всегда танцевал одинаково?"
"Он не мог бы станцевать лучше. Ты видел исполнение пируэта? Он совершенен. Разве может что-нибудь быть выше совершенства? Он всегда делает одно и то же, а нам это всегда кажется новым - такова сила красоты, блага и истины, проникающих в душу. Таков истинный танец - пение. В Италии вы не имеете об этом понятия".
В конце второго акта снова появился Дюпре, конечно, с лицом, закрытым маской, и станцевал под новую мелодию. Но на мой взгляд новый танец ничем не отличался от старого. Он приблизился к оркестру, остановился на мгновение, рисуя - не могу не признать - довольно изящную фигуру; вдруг я услышал шепот сотни голосов в партере:
"О Боже! О Боже! Он раскручивается! Он раскручивается!"
И в самом деле, казалось, будто его гибкая фигура, раскручиваясь, растет. Я согласился, что в этом движении было определенное изящество, чем весьма порадовал Патю. Сразу же после Дюпре я увидел танцовщицу, которая, будто фурия, пробежала через всю сцену, стремительно выбрасывая ноги направо и налево, почти при этом не поднимаясь; все аплодировали изо всех сил.
"Это знаменитая Камарго, дорогой друг: ты прибыл в Париж как раз вовремя, чтобы еще насладиться ею. И ей тоже уже шестьдесят лет. Она - первая танцовщица, осмелившаяся на прыжки; раньше танцовщицы не прыгали, и, что особенно удивительно, она не носит панталон".
"Нет уж, простите: я их видел".
"Да что ты видел? Это была ее кожа, которая, по правде говоря, не так уж бела".
"Ваша Камарго", - сказал я ему сокрушенно, - "мне не нравится. Я предпочитаю Дюпре".
Некий поклонник, довольно преклонного возраста, слева от меня сказал мне, что в молодости Камарго исполняла со де баск (прыжок басков; с поворотом в воздухе) и даже гаргуйад (gragouillade, прыжок с круговыми движениями ног в воздухе) двумя ногами, но ему так никогда и не удалось увидеть ее ляжек, хоть и танцевала она без панталон.
"Но если Вы никогда не видели ее ляжек, как можете Вы клясться, что на ней не было панталон?"
"О! Это хорошо известно. Я вижу, что месье иностранец".
"О, ну, в этом отношении, да".
Мораль: кто о чем, а Джакомо о панталонах.
Внезапно я услышал, как партер аплодирует появлению высокого красивого танцора в маске, парике, черные локоны которого спускались до самой его талии, и открытом спереди платье до пят. Патю [французский приятель Дж.], голосом, проникнутым благочестивого почтения, сказал мне, что я вижу великого Дюпре. Я слышал о нем и потому обратился во вниманье. Я увидел, как его красивая фигура ритмичными шагами приблизилась и, достигнув края сцены, медленно и кругообразно подняла руки, сделала ими несколько изящных движений, полностью распрямила и вновь соединила их; затем она двинула ноги маленькими шажками, прыгая и ударяя одной ногой по середине другой, сделала пируэт и вновь исчезла за кулисами. Весь танец Дюпре занял не более тридцати секунд. Всеобщие аплодисменты сотрясли партер и ложи. Я спросил Патю, что означали эти аплодисменты; он серьезно ответил, что люди хлопали изяществу Дюпре и божественной гармонии его движений. Ему было уже шестьдесят, сказал Патю, но он был все тот же, что и сорок лет назад.
"Неужели? И он всегда танцевал одинаково?"
"Он не мог бы станцевать лучше. Ты видел исполнение пируэта? Он совершенен. Разве может что-нибудь быть выше совершенства? Он всегда делает одно и то же, а нам это всегда кажется новым - такова сила красоты, блага и истины, проникающих в душу. Таков истинный танец - пение. В Италии вы не имеете об этом понятия".
В конце второго акта снова появился Дюпре, конечно, с лицом, закрытым маской, и станцевал под новую мелодию. Но на мой взгляд новый танец ничем не отличался от старого. Он приблизился к оркестру, остановился на мгновение, рисуя - не могу не признать - довольно изящную фигуру; вдруг я услышал шепот сотни голосов в партере:
"О Боже! О Боже! Он раскручивается! Он раскручивается!"
И в самом деле, казалось, будто его гибкая фигура, раскручиваясь, растет. Я согласился, что в этом движении было определенное изящество, чем весьма порадовал Патю. Сразу же после Дюпре я увидел танцовщицу, которая, будто фурия, пробежала через всю сцену, стремительно выбрасывая ноги направо и налево, почти при этом не поднимаясь; все аплодировали изо всех сил.
"Это знаменитая Камарго, дорогой друг: ты прибыл в Париж как раз вовремя, чтобы еще насладиться ею. И ей тоже уже шестьдесят лет. Она - первая танцовщица, осмелившаяся на прыжки; раньше танцовщицы не прыгали, и, что особенно удивительно, она не носит панталон".
"Нет уж, простите: я их видел".
"Да что ты видел? Это была ее кожа, которая, по правде говоря, не так уж бела".
"Ваша Камарго", - сказал я ему сокрушенно, - "мне не нравится. Я предпочитаю Дюпре".
Некий поклонник, довольно преклонного возраста, слева от меня сказал мне, что в молодости Камарго исполняла со де баск (прыжок басков; с поворотом в воздухе) и даже гаргуйад (gragouillade, прыжок с круговыми движениями ног в воздухе) двумя ногами, но ему так никогда и не удалось увидеть ее ляжек, хоть и танцевала она без панталон.
"Но если Вы никогда не видели ее ляжек, как можете Вы клясться, что на ней не было панталон?"
"О! Это хорошо известно. Я вижу, что месье иностранец".
"О, ну, в этом отношении, да".
Мораль: кто о чем, а Джакомо о панталонах.