Вселенная1
А есть ли у меня комплекс неполноценности?
Отцу нечего мне сказать: хочет - матери, он домой звонит. Я - не открываю дверь.
Мать кричит о моей бесполезной лености, я в такие моменты хочу совсем не знать её. Вечер - мой зенит. Кто во мне теперь? На полу мне спать жестковато, немного холодно. Интересно со сном бывает: не знаешь, кто кого. Вы зачем меня ищете? Поздновато. Из-под тонких пальцев не вьется дым. Только голодно. Ан не вкусен хлеб молчания одинокого. Есть почище. И легче ваты. Я люблю людей, факты, дожди, отточенные цитаты, никогда бы не вылила сердце тебе в лицо. На экранах в плохих актрис стреляют солдаты. Пару дней назад - годовщина, как умер Цой. Белый стих не дался. Какая на то обида. Здесь отлично вписалось бы про звезду Давида, что на ней ноут завис, карандаш сломался, терпсихора в тантрическом бьется танце.
Я - боюсь дистанций. И засыпать в один-на-дцать. Потому что ты - дотянись рукою, то под маской лирика, то - ковбоя, а мне здесь - имитировать вой гобоя, мучить музыку, диафрагму сжимать в объятьях. А потом ты - в Москву, в Петербург, в Тольятти - получать мои письма-песни. Я - в лентах, в платьях, и ребром, и бесом, я бы так написалась тебе чудесно, но зачем? Задаром не нужно это. Кулаком в грудь называть себя поэтом. Посмеемся вместе, бухое лето!
Бамбук закручен водоворотом. Я ненавижу свою работу, и мне бы плюнуть и убежать. А злые тётки, повыгнув спины, в пути, на почте и в мазагине мне подливают в нутро бензина: Молчи, ссыкуха, тебе рожать!
Как серп. Как сонную пережать.
А как же можно тобой не таять, когда ты с сыном чужим своим болтаешь, с таким вот мелким, под стол росточком, и - хвостиком он за тобой, листочком. И всё отдаешь в залог, мгновенно. Он скачет в такт, а вокруг - вселенная.
В ней больше незачем умирать.
Отцу нечего мне сказать: хочет - матери, он домой звонит. Я - не открываю дверь.
Мать кричит о моей бесполезной лености, я в такие моменты хочу совсем не знать её. Вечер - мой зенит. Кто во мне теперь? На полу мне спать жестковато, немного холодно. Интересно со сном бывает: не знаешь, кто кого. Вы зачем меня ищете? Поздновато. Из-под тонких пальцев не вьется дым. Только голодно. Ан не вкусен хлеб молчания одинокого. Есть почище. И легче ваты. Я люблю людей, факты, дожди, отточенные цитаты, никогда бы не вылила сердце тебе в лицо. На экранах в плохих актрис стреляют солдаты. Пару дней назад - годовщина, как умер Цой. Белый стих не дался. Какая на то обида. Здесь отлично вписалось бы про звезду Давида, что на ней ноут завис, карандаш сломался, терпсихора в тантрическом бьется танце.
Я - боюсь дистанций. И засыпать в один-на-дцать. Потому что ты - дотянись рукою, то под маской лирика, то - ковбоя, а мне здесь - имитировать вой гобоя, мучить музыку, диафрагму сжимать в объятьях. А потом ты - в Москву, в Петербург, в Тольятти - получать мои письма-песни. Я - в лентах, в платьях, и ребром, и бесом, я бы так написалась тебе чудесно, но зачем? Задаром не нужно это. Кулаком в грудь называть себя поэтом. Посмеемся вместе, бухое лето!
Бамбук закручен водоворотом. Я ненавижу свою работу, и мне бы плюнуть и убежать. А злые тётки, повыгнув спины, в пути, на почте и в мазагине мне подливают в нутро бензина: Молчи, ссыкуха, тебе рожать!
Как серп. Как сонную пережать.
А как же можно тобой не таять, когда ты с сыном чужим своим болтаешь, с таким вот мелким, под стол росточком, и - хвостиком он за тобой, листочком. И всё отдаешь в залог, мгновенно. Он скачет в такт, а вокруг - вселенная.
В ней больше незачем умирать.