О воспоминаниях генерала Горбатова
Навеяно одним из комментариев.
О воспоминаниях генерала армии Горбатова.
Опубликованы они были давно. Но все эти десятки лет о них мало кто вспоминал. И мало кому они интересны сегодня. На самом деле поразительный факт.
Потому что это едва ли не единственное свидетельство крупного советского военачальника, побывавшего тогда в заключении. И оно никому не интересно.
Всем интересны художественные саги по этому поводу.
Причины этого совершенно очевидны.
Сталинистам его воспоминания не интересны, потому что подробно рассказывают о сталинских репрессиях. «Детям оттепели» они не интересны, потому что Горбатов откровенно показал, насколько велика была вина в раскрутке механизма репрессий многих из тех, кого потом именовали жертвами этих самых репрессий. Этого же не могут ему простить и нынешние «борцы с режимом».
Такой вот неудобный свидетель. Говорящий правду, которая целиком никому не нужна. Потому что всем нужны кусочки этой самой правды. Те самые удобные кусочки, которые могут подтвердить их правоту.
Хочу рассказать о том, что меня заинтересовало в его мемуарах.
Комбриг Горбатов был арестован в октябре 1938 года. Во время следствия сидел в знаменитой внутренней тюрьме на Лубянке. Отрицал все предъявленные ему обвинения, утверждая о своей невиновности. И следователь на допросах и даже сокамерники убеждали его подписать признание в выдвинутых обвинениях.
Иначе (внимание) его переведут в Лефортовскую тюрьму, где из него это признание всё равно выбьют.
После долгих допросов на Лубянке (где его никто ни разу не ударил) Горбатова перевели всё-таки в Лефортово. Причём на последнем лубянском допросе присутствовал начальник его следователя.
Потом начались допросы в Лефортово.
Вот слова самого Горбатова:
«…На четвертый день меня вызвал кто-то из начальников. Сначала он спокойно спросил, представляю ли я, к чему себя готовлю, хорошо ли это продумал и оценил? Потом, когда я ответил, что подумал обо всем, он сказал следователю: «Да, я с вами согласен!» - и вышел из комнаты...»
После этого его начали избивать на допросах. Били его много и жестоко. Но ни одного обвинения против себя Горбатов так и не признал.
Потом был военный суд. На суде Горбатов тоже отрицал все обвинения.
А председатель суда задал ему простой вопрос. Кому же он, судья, должен верить? Его отрицаниям или показаниям о нём десяти человек, уже сознавшихся и осужденных?
И дал ему 15 лет.
Что же из всего описанного следует?
Из этого следует, что пытки на допросах - это вовсе не самодеятельность чекистов.
И в то же время не повсеместное битие в застенках НКВД, в практике применения которого истово уверены «дети Арбата»
Заключённые на Лубянке прекрасно знали, что для того, чтобы показания выбить, существует тюрьма в Лефортово. Что на Лубянке самое жестокое обращение с подследственным - это крик и угрозы.
А что это за «гуманизм» такой в главной тюрьме НКВД? Что мешало тамошним следователям выбивать показания из подследственных?
Им что, не хотелось отличиться? Разоблачить побольше «врагов народа»?
А ведь были ещё и другие тюрьмы, отнюдь не главные. Какие порядки существовали на допросах там, если для выбивания показаний нужна была специальная, предназначенная для этого тюрьма?
А ведь нас уверяют в том, что показания всех жертв сталинских репрессий были вырваны у них с помощью пыток… Что слова из сталинской телеграммы «…в виде исключения…» есть завуалированный призыв к поголовному мордобою.
Причём, обратите внимание. Прежде чем направить Горбатова из внутренней тюрьмы НКВД в Лефортово, на последнем допросе у лубянского следователя присутствовал его начальник. То есть, получается, он должен был дать санкцию на такой перевод.
Более того. На одном из первых допросов в Лефортово уже у нового следователя тоже присутствовал его начальник. Это тоже подразумевает некую санкцию с его стороны.
И совсем оглушительно непонятное.
Начальник следователя, ведущего дело Горбатова, прежде чем дать санкцию, СПРАШИВАЕТ У НЕГО, ХОРОШО ЛИ ОН ПРОДУМАЛ ПОСЛЕДСТВИЯ СВОЕГО ОТКАЗА ПРИЗНАТЬ СВОЮ ВИНУ?
И лишь дождавшись ответа, даёт следователю разрешение на то, чтобы признание у Горбатова выбивали силой.
То есть явно существовала некая ПРОЦЕДУРА применения физического воздействия.
А это подразумевает участие во всём этом государства.
Этот вывод для тех, кто сомневается в подлинности телеграммы Сталина от 10 января 1939 года.
Но одновременно этот же вывод для тех, кто уверен в том, что били и пытали тогда сплошь и рядом, во всех кабинетах НКВД. И что именно в этом причина признаний всех осуждённых в 30-е годы.
О воспоминаниях генерала армии Горбатова.
Опубликованы они были давно. Но все эти десятки лет о них мало кто вспоминал. И мало кому они интересны сегодня. На самом деле поразительный факт.
Потому что это едва ли не единственное свидетельство крупного советского военачальника, побывавшего тогда в заключении. И оно никому не интересно.
Всем интересны художественные саги по этому поводу.
Причины этого совершенно очевидны.
Сталинистам его воспоминания не интересны, потому что подробно рассказывают о сталинских репрессиях. «Детям оттепели» они не интересны, потому что Горбатов откровенно показал, насколько велика была вина в раскрутке механизма репрессий многих из тех, кого потом именовали жертвами этих самых репрессий. Этого же не могут ему простить и нынешние «борцы с режимом».
Такой вот неудобный свидетель. Говорящий правду, которая целиком никому не нужна. Потому что всем нужны кусочки этой самой правды. Те самые удобные кусочки, которые могут подтвердить их правоту.
Хочу рассказать о том, что меня заинтересовало в его мемуарах.
Комбриг Горбатов был арестован в октябре 1938 года. Во время следствия сидел в знаменитой внутренней тюрьме на Лубянке. Отрицал все предъявленные ему обвинения, утверждая о своей невиновности. И следователь на допросах и даже сокамерники убеждали его подписать признание в выдвинутых обвинениях.
Иначе (внимание) его переведут в Лефортовскую тюрьму, где из него это признание всё равно выбьют.
После долгих допросов на Лубянке (где его никто ни разу не ударил) Горбатова перевели всё-таки в Лефортово. Причём на последнем лубянском допросе присутствовал начальник его следователя.
Потом начались допросы в Лефортово.
Вот слова самого Горбатова:
«…На четвертый день меня вызвал кто-то из начальников. Сначала он спокойно спросил, представляю ли я, к чему себя готовлю, хорошо ли это продумал и оценил? Потом, когда я ответил, что подумал обо всем, он сказал следователю: «Да, я с вами согласен!» - и вышел из комнаты...»
После этого его начали избивать на допросах. Били его много и жестоко. Но ни одного обвинения против себя Горбатов так и не признал.
Потом был военный суд. На суде Горбатов тоже отрицал все обвинения.
А председатель суда задал ему простой вопрос. Кому же он, судья, должен верить? Его отрицаниям или показаниям о нём десяти человек, уже сознавшихся и осужденных?
И дал ему 15 лет.
Что же из всего описанного следует?
Из этого следует, что пытки на допросах - это вовсе не самодеятельность чекистов.
И в то же время не повсеместное битие в застенках НКВД, в практике применения которого истово уверены «дети Арбата»
Заключённые на Лубянке прекрасно знали, что для того, чтобы показания выбить, существует тюрьма в Лефортово. Что на Лубянке самое жестокое обращение с подследственным - это крик и угрозы.
А что это за «гуманизм» такой в главной тюрьме НКВД? Что мешало тамошним следователям выбивать показания из подследственных?
Им что, не хотелось отличиться? Разоблачить побольше «врагов народа»?
А ведь были ещё и другие тюрьмы, отнюдь не главные. Какие порядки существовали на допросах там, если для выбивания показаний нужна была специальная, предназначенная для этого тюрьма?
А ведь нас уверяют в том, что показания всех жертв сталинских репрессий были вырваны у них с помощью пыток… Что слова из сталинской телеграммы «…в виде исключения…» есть завуалированный призыв к поголовному мордобою.
Причём, обратите внимание. Прежде чем направить Горбатова из внутренней тюрьмы НКВД в Лефортово, на последнем допросе у лубянского следователя присутствовал его начальник. То есть, получается, он должен был дать санкцию на такой перевод.
Более того. На одном из первых допросов в Лефортово уже у нового следователя тоже присутствовал его начальник. Это тоже подразумевает некую санкцию с его стороны.
И совсем оглушительно непонятное.
Начальник следователя, ведущего дело Горбатова, прежде чем дать санкцию, СПРАШИВАЕТ У НЕГО, ХОРОШО ЛИ ОН ПРОДУМАЛ ПОСЛЕДСТВИЯ СВОЕГО ОТКАЗА ПРИЗНАТЬ СВОЮ ВИНУ?
И лишь дождавшись ответа, даёт следователю разрешение на то, чтобы признание у Горбатова выбивали силой.
То есть явно существовала некая ПРОЦЕДУРА применения физического воздействия.
А это подразумевает участие во всём этом государства.
Этот вывод для тех, кто сомневается в подлинности телеграммы Сталина от 10 января 1939 года.
Но одновременно этот же вывод для тех, кто уверен в том, что били и пытали тогда сплошь и рядом, во всех кабинетах НКВД. И что именно в этом причина признаний всех осуждённых в 30-е годы.