Задача любой конституции - по определению антирелигиозная.
Алексей Чадаев пишет в своей заметке Про упоминание Бога в Конституции.
Патриарх, конечно, нынешним языком выражаясь, попросту хайпанул. Но тема слишком серьезная, чтоб на ней просто хайповать. И она не про наши нынешние конституционно-переписывательские усилия. Тут дело вот какое.
Если совсем большими мазками, то конституция как жанр - продукт эпохи Просвещения, политический смысл которой был в длящемся процессе вытеснения институтом Государства института Церкви с большинства институциональных «полян». На то, чем раньше занималась исключительно религия, теперь стало претендовать государство. Это было неизбежно вследствие развития абсолютизма, который как раз-таки уничтожал единственно реальное разделение властей - на светскую и духовную, обнуляя последнюю. Но даже после этого разгрома у Церкви оставалось важное преимущество: корпус священных текстов. Соответственно, в какой-то момент неизбежно возникла идея и то, и другое - и «разделение властей», и «священный текст» завести уже и в государстве. И вот в конце XVIII века начинают появляться конституции - американская, польская, французская. Их роль - это буквально «светская библия»: основополагающий текст, на котором базируется и из которого проистекает вся правовая система.
Библия - священный текст, полученный в форме религиозного откровения. Конституция - тоже священный текст, полученный в результате некого общенационального ритуала (будь то учредительное собрание или референдум). Главное отличие - в модели первоисточника власти: в старой парадигме «власть - от Бога», в новой «источник власти - народ». Рассуждая цинично и безбожно, можно сказать, что это примерно одно и то же, что совой об пень, что пнём об сову: и «бог», и «народ» - очевидно воображаемые сущности, наделять которые столь «тяжёлой» субъектностью первоисточника власти - в обоих случаях вопрос веры, и только. Просто в более ранней (средневековой) картине мира Бог очевидно существует, а «народа» никакого нет, есть просто люди, никоим образом ни в какую коллективную сущность не объединенные. Но вот эпоха Просвещения поставила вопрос с точностью до наоборот: «народ» очевидно существует, а вот есть ли бог или нет - это пусть ещё «наука докажет». Интересно, кстати, что ни отцам-просветителям, ни кому-либо из их последователей не пришло в голову поставить той же науке задачу доказать существование «народа» - и, кажется, первой эту крамольную мысль высказала вообще чуть ли не бабушка Тетчер: «общества не существует». Но даже её, похоже, не услышали.
В этом смысле, возвращаясь к идее Кирилла, пытаться «упомянуть Бога в Конституции» (протащить его контрабандой, на полях и т.д.) - это примерно то же самое, как попытаться записать туда рецепт бабушкиного пирога с черникой. Задача любой конституции, вне зависимости от того, упомянут там бог или не упомянут - по определению антирелигиозная. Она именно что конституирует: государство - оно ни от какого не от «бога», а просто вот «народ» взял, собрался и решил - будет вот так. А под этим глубоко в пресуппозициях лежит еще даже не просветительская, а ренессансная идея, что историю творит не бог, а человек, люди. Которые, конечно, могут верить во что хотят, в одно и то же или каждый в своё - это отныне их сугубо личное дело.
Абсолютистские монархи - от Людовиков до наших Петра и Екатерины - радостно догрызая церковь, низводя её на уровень «психотерапевтической службы в составе органов власти», не понимали, что тем самым неизбежно копают и под свои собственные троны. Потому что пока монархия сакральна - любой бунт против неё никогда не сможет стать полноценной революцией. Но как только ты «опускаешь» источник власти на землю, «в народ» - вот тут жди беды: обязательно найдутся те, кто попытается создать движ, опрокинув трон от имени и по поручению «источника». Можно, конечно, спросить - а как же английская революция? - ответ простой: Реформация. Но у протестантов в XVII было все же не так радикально, как у просветителей в XVIII: они оспаривали не столько божественный первоисточник власти, сколько право католической церковной организации действовать от его имени. И именно поэтому монархия в Англии в конечном счете выжила (и без конституции, кстати, они до сих пор прекрасно обходятся), а вот во Франции, даже несмотря на все попытки реставраций, уже нет: ни Бурбон, ни Луи-Филипп, ни Наполеон III уже не могли опереться на «царя в голове» - его после ВФР попросту не существовало, и прочность таких монархий - до следующего бунта или проигранной войны.
Что касается «разделения властей» по Монтескье, я тут у Маркса в «Немецкой идеологии» наткнулся на довольно ехидное замечание по этому поводу: «Например, в стране, где в данный период времени между королевской властью, аристократией и буржуазией идёт спор из-за господства, где, таким образом, господство разделено, там господствующей мыслью оказывается учение о разделении властей, о котором говорят как о «вечном законе»».
Маркс - голова, но я бы жёстче сказал: всё это «разделение» по Монтескье, которым сейчас и у нас размахивают как флагом при обсуждении правок в конституцию - гиблая от начала и до конца затея, если исходить из того, что «источник» власти во всех случаях один и тот же. Все эти юридические сдержки - вот тут парламент, тут правительство, а тут суд и т.д. - работают только в том случае, если каждую из «ветвей» седлает группа (в разных смыслах) аристократии, бдительно следящая за балансом и не допускающая усиления других. При этом капитал у этих групп должен быть разной природы: например, у кого-то финансовый, у кого-то земельный, у кого-то производственный, а у кого-то и «человеческий». В нашем же колхозе единственный капитал, который можно действительно считать таковым - это капитал «силовой». А любое другое - это вообще не капитал: это «активы», которые можно «отжать», попросту говоря - еда. Поэтому любые попытки завести у нас по-модному «ветви», будь то «правительство», «парламент», «суд» и т.п., заканчиваются одним - они все превращаются в то, чем только и могут быть при нашей социальной структуре: в выносные департаменты Администрации Президента. Изо всех сил изображающие, что они тут ээ действительно парламент с партиями, правительство, суд и т.д., но периодически забывая партитуры и, потея, айда к начальству за свежей методичкой.
В этом смысле правильным было бы предложение не Бога в конституцию вписывать, а, наоборот, Путина в Библию. Жалко, не поймут.
Патриарх, конечно, нынешним языком выражаясь, попросту хайпанул. Но тема слишком серьезная, чтоб на ней просто хайповать. И она не про наши нынешние конституционно-переписывательские усилия. Тут дело вот какое.
Если совсем большими мазками, то конституция как жанр - продукт эпохи Просвещения, политический смысл которой был в длящемся процессе вытеснения институтом Государства института Церкви с большинства институциональных «полян». На то, чем раньше занималась исключительно религия, теперь стало претендовать государство. Это было неизбежно вследствие развития абсолютизма, который как раз-таки уничтожал единственно реальное разделение властей - на светскую и духовную, обнуляя последнюю. Но даже после этого разгрома у Церкви оставалось важное преимущество: корпус священных текстов. Соответственно, в какой-то момент неизбежно возникла идея и то, и другое - и «разделение властей», и «священный текст» завести уже и в государстве. И вот в конце XVIII века начинают появляться конституции - американская, польская, французская. Их роль - это буквально «светская библия»: основополагающий текст, на котором базируется и из которого проистекает вся правовая система.
Библия - священный текст, полученный в форме религиозного откровения. Конституция - тоже священный текст, полученный в результате некого общенационального ритуала (будь то учредительное собрание или референдум). Главное отличие - в модели первоисточника власти: в старой парадигме «власть - от Бога», в новой «источник власти - народ». Рассуждая цинично и безбожно, можно сказать, что это примерно одно и то же, что совой об пень, что пнём об сову: и «бог», и «народ» - очевидно воображаемые сущности, наделять которые столь «тяжёлой» субъектностью первоисточника власти - в обоих случаях вопрос веры, и только. Просто в более ранней (средневековой) картине мира Бог очевидно существует, а «народа» никакого нет, есть просто люди, никоим образом ни в какую коллективную сущность не объединенные. Но вот эпоха Просвещения поставила вопрос с точностью до наоборот: «народ» очевидно существует, а вот есть ли бог или нет - это пусть ещё «наука докажет». Интересно, кстати, что ни отцам-просветителям, ни кому-либо из их последователей не пришло в голову поставить той же науке задачу доказать существование «народа» - и, кажется, первой эту крамольную мысль высказала вообще чуть ли не бабушка Тетчер: «общества не существует». Но даже её, похоже, не услышали.
В этом смысле, возвращаясь к идее Кирилла, пытаться «упомянуть Бога в Конституции» (протащить его контрабандой, на полях и т.д.) - это примерно то же самое, как попытаться записать туда рецепт бабушкиного пирога с черникой. Задача любой конституции, вне зависимости от того, упомянут там бог или не упомянут - по определению антирелигиозная. Она именно что конституирует: государство - оно ни от какого не от «бога», а просто вот «народ» взял, собрался и решил - будет вот так. А под этим глубоко в пресуппозициях лежит еще даже не просветительская, а ренессансная идея, что историю творит не бог, а человек, люди. Которые, конечно, могут верить во что хотят, в одно и то же или каждый в своё - это отныне их сугубо личное дело.
Абсолютистские монархи - от Людовиков до наших Петра и Екатерины - радостно догрызая церковь, низводя её на уровень «психотерапевтической службы в составе органов власти», не понимали, что тем самым неизбежно копают и под свои собственные троны. Потому что пока монархия сакральна - любой бунт против неё никогда не сможет стать полноценной революцией. Но как только ты «опускаешь» источник власти на землю, «в народ» - вот тут жди беды: обязательно найдутся те, кто попытается создать движ, опрокинув трон от имени и по поручению «источника». Можно, конечно, спросить - а как же английская революция? - ответ простой: Реформация. Но у протестантов в XVII было все же не так радикально, как у просветителей в XVIII: они оспаривали не столько божественный первоисточник власти, сколько право католической церковной организации действовать от его имени. И именно поэтому монархия в Англии в конечном счете выжила (и без конституции, кстати, они до сих пор прекрасно обходятся), а вот во Франции, даже несмотря на все попытки реставраций, уже нет: ни Бурбон, ни Луи-Филипп, ни Наполеон III уже не могли опереться на «царя в голове» - его после ВФР попросту не существовало, и прочность таких монархий - до следующего бунта или проигранной войны.
Что касается «разделения властей» по Монтескье, я тут у Маркса в «Немецкой идеологии» наткнулся на довольно ехидное замечание по этому поводу: «Например, в стране, где в данный период времени между королевской властью, аристократией и буржуазией идёт спор из-за господства, где, таким образом, господство разделено, там господствующей мыслью оказывается учение о разделении властей, о котором говорят как о «вечном законе»».
Маркс - голова, но я бы жёстче сказал: всё это «разделение» по Монтескье, которым сейчас и у нас размахивают как флагом при обсуждении правок в конституцию - гиблая от начала и до конца затея, если исходить из того, что «источник» власти во всех случаях один и тот же. Все эти юридические сдержки - вот тут парламент, тут правительство, а тут суд и т.д. - работают только в том случае, если каждую из «ветвей» седлает группа (в разных смыслах) аристократии, бдительно следящая за балансом и не допускающая усиления других. При этом капитал у этих групп должен быть разной природы: например, у кого-то финансовый, у кого-то земельный, у кого-то производственный, а у кого-то и «человеческий». В нашем же колхозе единственный капитал, который можно действительно считать таковым - это капитал «силовой». А любое другое - это вообще не капитал: это «активы», которые можно «отжать», попросту говоря - еда. Поэтому любые попытки завести у нас по-модному «ветви», будь то «правительство», «парламент», «суд» и т.п., заканчиваются одним - они все превращаются в то, чем только и могут быть при нашей социальной структуре: в выносные департаменты Администрации Президента. Изо всех сил изображающие, что они тут ээ действительно парламент с партиями, правительство, суд и т.д., но периодически забывая партитуры и, потея, айда к начальству за свежей методичкой.
В этом смысле правильным было бы предложение не Бога в конституцию вписывать, а, наоборот, Путина в Библию. Жалко, не поймут.