Мунька (из неопубликованного при жизни писательницы)
Фрагмент рукописи Веры Чаплиной. Конец 1950-х
РГАЛИ фонд № 3460
Дело происходило в Ташкенте в 1919 году. С продуктами было туго, цены на них все время шли вверх, и деньги начали считать уже не рублями, а тысячами. Семья была большая, прокормить ее трудно, и мама решила обзавестись хозяйством, чтобы иметь запас дома. Купили пару поросят. Корм для них брали в соседнем полку. Около казарм стояла большая бочка, куда бойцы сливали остатки своего обеда. Кормили их хорошо, сытно, и поэтому бочка была всегда полна жирного супа, каши и кусков хлеба.
Как-то маме пришлось идти через скотный базар, который собирался каждое воскресенье на площади у вокзала. Среди массы верблюдов, коров, ослов, лошадей, овец мама увидела одну овцу. Обстриженная, она поражала своей худобой. Не считая выпиравших ребер, даже шея ее была так худа, что на ней ясно обрисовывались обтянутые высохшей кожей позвонки.
- Что же это дохлую овцу на базар привели? - спросила мама продавца.
- Не больной, нет. Кушать нет, маленький кормил, совсем худой стал. Маленький продал, овца тоже продать хотим, - отвечал узбек. Овца еле стояла и шаталась от слабости. У мамы в кармане был хлеб. Она протянула кусочек овце, и та с жадностью схватила его. «Отойдет» - подумала мама и решила купить овцу.
Риск был большой, выдержит ли овца, или сдохнет, пока дойдет до дому. Просили по тогдашним ценам дешево, всего 15 тысяч, а поторговавшись, уступили за 13. Идти сама овца не могла. Ноги ее подкашивались, и она все время падала. Поддерживая ее с обеих сторон, мама с хозяином еле притащили ее домой.
Все жильцы нашего двора сбежались смотреть на это чудище. Над мамой смеялись, говорили, что она ничего не понимает, зря выбросила деньги, и что овца сегодня же сдохнет. Овца лежала на дворе. Голова ее буквально опустилась на землю, глаза были полуприкрыты, и, действительно, можно было опасаться, что она не дотянет до вечера.
Мы, дети, - я, сестра Валя и брат Вася - поскорее набрали травы, принесли кусочки хлеба и даже утащили у мамы горсть риса. Отлежавшись немного, овца с жадностью стала хватать еду. Мама предупредила нас, что сразу нельзя после такой голодовки давать много, и мы кормили ее понемногу с перерывами. К вечеру овца уже сама поднялась на ноги и начала щипать траву, которой на дворе было много. На другой день она уже твердо держалась на ногах.
Мы водили овцу пастись в соседний полк, нас там хорошо знали [пианистке Лидии Чаплиной было разрешено готовиться к концертам на рояле клуба II Ташкентского полка], и мы могли целые часы проводить на большом, поросшем густой травой плацу.
Сначала водили овцу на веревочке, вскоре же она так привыкла к нам, что сразу отзывалась блеянием на свою кличку «Мунька» и бегала за нами, как собачонка. Она оказалась очень понятливой, и я ее быстро выучила разным фокусам: она становилась на задние ноги и даже могла пройти так несколько шагов, танцевала вальс, т.е. кружилась за кусочком хлеба, умела залезть в карман и вытащить оттуда спрятанную корочку. Красноармейцев это очень забавляло, и поэтому Мунька всегда была у них желанным гостем.
Довольно долго Муньку даже доили и она давала в день стакан густого как сливки жирного молока.
НА НОВОМ МЕСТЕ
Вскоре мама была назначена инструктором в I Ташкентский караульный полк. Там же в расположении полка нам дали комнату, а для свиней и овцы предоставили сараюшку.
Около нашей комнаты как раз располагалась в палатках «туземная» рота. Всем узбекам и таджикам, оторванным от своих кишлаков и попавшим в чуждую им обстановку (причем многие из них даже не понимали русского языка), эта овца очевидно напоминала чем-то родной дом. Ведь у каждого из них, хотя и самого бедного, дома были овцы. Они зазывали Муньку к себе, делились с ней хлебом, сахаром, а кто был побогаче - белыми лепешками, которые на базаре пекли прямо на улице, нашлепывая их на стенки раскаленных глиняных печек, напоминавших врытые в землю глиняные бочки. Давали овце яблоки, куски арбуза, дынь. Одним словом, избаловали ее так, что она уже перестала щипать травку и не вылезала из палаточного городка.
Впрочем, нас, особенно маму, она помнила хорошо по-прежнему, отвечала и бежала на зов, а к маме бежала, просто завидев ее. В связи с этим был даже ряд забавных случаев. То она за мамой пробралась в штаб, то на кухню, а однажды во время концерта явилась в полковой театр, прошла по всему зрительному залу и, увидев маму за роялем, под общий хохот зрителей с громким блеяньем вскочила на сцену.
Муньку в полку все знали и любили, и поэтому проделки ее сходили с рук и лишь служили предметом шуток и веселых разговоров.
РГАЛИ фонд № 3460
МУНЬКА - ГРАБИТЕЛЬ И БАНДИТ
Хуже стало когда «туземную» роту перевели в другой полк, а на ее месте расположились русские красноармейцы. Приятных воспоминаний Мунька ни у кого из них не вызывала, а ее попрошайничество, когда она становилась около занятых едой красноармейцев, блеяла и толкала их головой под локоть, напоминая, что ей тоже хочется принять участие в их трапезе, - все это надоедало и раздражало бойцов. Муньку с позором выгоняли, а сплошь да рядом она получала и колотушки.
Умная овца быстро сообразила, что показываться в проходе между палатками, где постоянно бывают если не бойцы, то дневальные, нельзя. Но и отказываться от привычных лакомств она не собиралась.
Когда красноармейцы уходили на учебу и лагерь пустел, Мунька осторожно подбиралась к палаткам с задней стороны, становилась на колени и, подсунув голову под полотнище, выбирала из под подушек запрятанные там хлеб, сахар, яблоки и другие припасы. Хозяева возвращались, обнаруживали пропажу, поднимали скандал. Но никому не могло придти в голову, что грабит палатки овца. Тем более, что дневальные клялись всем на свете, что никого не было, и в палатки никто не заходил.
Кормили красноармейцев очень хорошо, и у них постоянно оставался хлеб, особенно у тех, кто имел возможность покупать лепешки. Наиболее хозяйственные, особенно украинцы, которых среди бойцов было немало, резали остатки хлеба на кусочки и раскладывали их для сушки на подоконники на жаркое среднеазиатское солнце.
Но стоило бойцам выстроиться для учений на плацу, как являлась Мунька, шла прямо к казармам, поднималась на задние ноги и начинала обирать с подоконников разложенный на них хлеб.
Владелец хлеба, видя такое наглое расхищение своих запасов, кипел от ярости, другие исподтишка смеялись, улыбался невольно и сам командир. Но учение шло, и отлучиться от строя было невозможно.
Наконец раздавалась команда: «Вольно!»
- Товарищ командир, - просил пострадавший, - разрешите прогнать овцу.
- Идите, - разрешал командир. Боец со всех ног бежал к окну, чтобы побить и прогнать дерзкую воровку. Но Мунька не дожидалась его. Заметив, что кто-то отделился от строя и направляется в ее сторону, она опрометью бросалась к санчасти и влетала в кабинет врача или к старшему фельдшеру. Тот выскакивал на крыльцо в защиту своей любимицы и кричал на озадаченного бойца: «Что животное гоняешь и пугаешь, сейчас отправим на гауптвахту!». Приходилось бедняге возвращаться в строй несолоно хлебавши, под насмешливые замечания товарищей.
Бойцов редко отпускали в город, и один пронырливый торговец с разрешения начальства построил ларек в расположении и начал торговать лепешками, дешевыми лакомствами и фруктами. Драл он за свой товар втридорога, но красноармейцам поневоле приходилось обращаться к нему, и торговля его шла бойко.
Видя такое беззастенчивое обирание бойцов, мама предложила командованию обратиться в ТашПо [Ташкентское потребительское общество] - с тем, чтобы наладить доставку оттуда фруктов по государственной цене. Под это дело отвели пустой сарайчик, и дело пошло.
Как только приходила подвода с фруктами около ларька выстраивалась длинная очередь бойцов. Мунька тоже пристраивалась к ним.
Куда ссыпать красноармейцу покупку? Конечно в «буденовку». Но стоило кому-нибудь зазеваться, Мунька поддавала «буденовку» головой, яблоки разлетались во все стороны, она хватала одно и удирала. Бойцу же не оставалось ничего, как кляня овцу на чем свет стоит, скорее собирать с полу оставшиеся яблоки, пока их не подобрали другие бойцы.
Как ни забавны были эти проделки, но повторяясь изо дня в день, они стали вызывать со стороны бойцов недовольство и неприязнь к овце.
Пробовали мы ее привязывать в другом конце обширного двора полка. Хотя там и росла сочная густая трава, избалованная овца не хотела ее есть, рвалась с привязи, кричала на весь полк, стала катастрофически худеть. Отвязывали - бежала опять к казармам.
Резать такую забавную овцу, к которой мы все так привыкли и так любили, было для нас невозможным. Пришлось ее продать.
Продали дешево, но покупатель поклялся нам, что забивать Муньку не будет, а оставит на племя, как хорошую каракулевую матку. Так и расстались мы со своей любимицей, которая доставила столько веселых минут.
Вера Чаплина (слева) с сестрой Валей. Москва, середина 1920-х
Библиотека имени Веры Чаплиной
Набросок об овце Муньке впервые опубликован в книге "Вера Чаплина и ее четвероногие друзья" (2015)
.