Последнее подполье Ленина_100 лет назад
8 августа 1917 года Ленин оставил шалаш и в сопровождении Н. Емельянова, А. Шотмана и Э. Рахья ушёл в сторону железной дороги.
По воспоминаниям А. Шотмана: "... смеркалось. Шли гуськом, молча, впереди Емельянов, которому поручено было заранее уточнить дорогу. Сначала шли просёлочной дорогой, потом свернули на тропинку, которая вскоре затерялась. В темноте сбились с пути. Неожиданно наткнулись на речку, пришлось перейти её вброд."
После долгих поисков дороги путники попали на болото, потом очутились среди торфяного пожарища. Окружённые тлеющими кустарником и едким дымом, рискуя ежеминутно провалиться в горящий под ногами торф, они набрели на тропу, которая вывела их из болота.
В полной темноте, ориентируясь по звуку паровозного гудка, с большими предосторожностями Ленин и его спутники вышел к станции Дибуны. Не без труда удалось выехать в Петербург. Это был последний поезд, уходивший в час тридцать ночи.
================
Летом и осенью 1917 произошло последнее подполье Ленина.
Л.Данилкин:
"На тему «немецкого золота» 1917 года существуют как минимум три созданных уже в постсоветское время исследования, исчерпывающе доказывающих, что обвинения против Ленина были сфабрикованы спецслужбами Антанты и Временного правительства и что все документы, в которых идет речь о платных услугах, которые большевики якобы оказывали Германии (пресловутые «документы Сиссона», «показания прапорщика Ермоленко» и т. п.), злонамеренно фальсифицированы.
И хотя Ленина, несомненно, использовали немцы...Ленин не был «немецким агентом» ни если исходить из презумпции невиновности, ни согласно мудрости «не пойман - не вор», ни согласно здравому смыслу: не было причин им быть.
Ленин, еще когда договаривался про «вагон», знал, что обвинения в шпионаже возникнут; он знал, что буржуазия должна была перейти к репрессиям - сначала моральным (кампания демонизации и дискредитации), а потом и физическим; он и так чудовищно рисковал, когда принимал решение поехать через Германию.
Он не надеялся выйти сухим из воды, понимал, чем это грозит его репутации, - особенно при том, что он становится врагом не только буржуазии, но и контрразведок Антанты (и именно поэтому он настойчиво добивался поддерживающих писем от любых общественных организаций, до которых только мог дотянуться)...
Даже если бы Ленин в самом деле зашил в подкладку своего пальто некий мандат на «развал России» - в обмен на возможность проезда по Германии и кайзеровские миллионы - как именно мог он сдержать свои «обещания»? Начать взрывать мосты? Потратить полученные от немцев деньги на оружие? Но оружия в Петрограде и так было хоть отбавляй.
На агитацию через СМИ?
Действительно, деятельность большевистской прессы весной - в начале лета 1917-го может показаться подозрительной: чересчур быстрое становление «Солдатской правды», первый номер которой вышел уже 16 апреля, приобретение крупной типографии «Труд», где печатались большевистские листовки и брошюры.
Стремление во всем видеть подвох не должно, однако ж, перевешивать здравый смысл и факты - свидетельствующие о том, что «краудфандинг» был вполне эффективным источником финансирования: так, после майской речи Ленина даже те солдаты, которые пришли на его выступление, чтобы посмотреть на немецкого шпиона, снимали с себя Георгиевские кресты, передавали на трибуну - и просили принять их на издание «Правды»; и это без единого намека самого Ленина на сбор средств.
Известно, что в период гласности, особенно в первое время, оппозиционная пресса чувствует себя неплохо.
В 52-м номере «Правды» напечатан отчет о тысячах крестов и медалей, золотых кольцах и деньгах, которые пришли в редакцию от обычных людей, просто хотевших, чтобы большевики закончили войну. «Вот все бы отдал, да нечего больше - все богатство мое в этом кресте, - как сказал после выступления Ленина один солдат. - Продолжайте ваше дело, а мы будем помогать». Всего в ходе политических кампаний в апреле и октябре 1917-го (существуют отчеты о сборах на «Правду», «Солдатскую правду», «Солдата», «Деревенскую бедноту») было собрано от 300 до 500 тысяч рублей; цифры можно корректировать внутри этих рамок, но порядок именно такой - несколько сотен тысяч. От крупных заводов приходило по 5-10 тысяч рублей; наверное, деньги собирались не только по рабочим - но и от частных спонсоров; большевики имели такой опыт и умели это делать. Всего этого более или менее должно было хватить на покупку типографии (самая крупная трата - 225-250 тысяч), а также на бумагу и содержание редакций и типографии.
Поразительно, сколь недолго продлилась публичная политическая практика Ленина - всего три месяца: крайне мало для того, чтобы вынырнуть «премьер-министром»; по стогам, кочегаркам и чужим дачам Ленин промыкался гораздо больше, чем прожил «в открытую» за свой «предпремьерский» период.
...«черносотенные элементы» готовы снести голову не то что Ленину и большевикам - вообще всем, кто публично признается в симпатиях к «шпионам»...Петроград - наполненный «всеобщим диким воем злобы и бешенства против большевиков». Улицы патрулируются, мосты разведены и даже на яликах никому не разрешают переправляться на другой берег; до вокзала не добраться.
...куча людей была уверена, что «анархист Ленин» застрелен; показывали его могилу, водружали на ней кресты...И так плохая репутация - фанатик, анархист, бонапарт, макиавелли - усугубляется «бесчестьем». Исчезновение Ленина представлялось социалистам-небольшевикам еще более абсурдным, чем его появление «в плаще анархиста»...
Ленин не любил ходить в парике - но у него была в известном смысле удачная, позволяющая легко трансформироваться под поставленные цели внешность. Он умел и носить чужие волосы, и гримироваться; запертые двери, условное постукивание, передвижение парами - присматривая и оберегаясь от хвоста и т. п. - работа нелегальным политиком была его профессией более двадцати лет...
Несколько дней в июле, пока Керенский и Советы громили большевиков, Ленин провел в квартире без пяти минут зятя Сталина, рабочего Аллилуева.
...Тэффи писала, что даже само слово «большевик» «теперь дискредитировано навсегда и бесповоротно.
Каждый карманник, вытянувший кошелек у зазевавшегося прохожего, говорит, что он ленинец!».
Аллилуев вспоминает, как пришла его дочь Анна со специально купленной для гостя корзинкой клубники (неудачно, потому что Ленин не любил ни клубнику, ни землянику: тогда он сослался на аллергию) и, хохоча, принялась рассказывать, что слышала по дороге, будто Ленин переоделся матросом и уплыл не то на миноносце в Кронштадт, не то на подводной лодке в Германию.
Матросом не матросом, однако перед отступлением Ленин - впервые за 1917 год - меняет внешность.
Вот подлинная бритва Аллилуева; пикантная деталь - в роли брадобрея Ленина выступил Сталин, занимавшийся, по-видимому, не столько усами или бородкой, сколько волосами на черепе. Кепка на хрестоматийной фотографии, где Ленин в парике и выдает себя за рабочего, - аллилуевская.
...Именно после неудачного мятежа - и после того, как стало ясно, что мирным путем от буржуазии власть получить не удастся, - в голове Ленина возникает словосочетание «искусство восстания».
В «Хрониках молодого Индианы Джонса» Инди приезжает в Петроград в июле 1917-го с заданием узнать, когда будет выступление большевиков; его хозяевам надо любой ценой удержать Россию, и они понимают опасность антивоенной пропаганды. В какой-то момент Индиана оказывается на выступлении Ленина - и тот, несмотря на свой вид карикатурного демагога, производит на него неизгладимое впечатление; еще убедительнее выглядят рабочие, которым не нужна война и которых на мирной демонстрации расстреливают казаки.
Новые друзья-большевики устраивают Индиане Джонсу незабываемый русский день рождения с чаем и плясками - и искатель приключений, который поначалу кажется кем-то вроде Сиднея Рейли, превращается в кого-то вроде Джона Рида; он, по сути, отказывается воевать против этого славного народа, у которого есть все основания пойти за большевиками.
Разумеется, это клюквенная, голливудская, поп-культурная версия истории - однако характерная.
Даже Индиана Джонс оказывается ленинцем; вот вам и объяснение, почему беспрецедентные попытки демонизации Ленина в 1917 году оказались безуспешными: версия о «немецком шпионе» получила широчайшее распространение, но так и не укоренилась в сознании масс, так что не прошло и четырех месяцев после репутационной катастрофы, которую потерпел Ленин, как оказалось, что его можно представить в качестве диктатора - просто потому, что именно Ленин был в 1917 году тем политиком, который представлял их интересы.
9 июля Ленин, тщательно изучив карту, выбрался с Аллилуевым и Сталиным через черный ход и отправился в девятикилометровое, словно бы тренировочное перед октябрьским марш-броском в Смольный, путешествие через полгорода... На вокзале эскорт передал Ленина рабочему Сестрорецкого завода Емельянову.
Интересно, что про историю с Разливом сам Ленин особо никогда не распространялся; Молотов, например, даже полагал, что байка про шалаш целиком выдумана.
Известно о ней стало лишь в 1924-м, когда на одном из траурных митингов выступил с воспоминаниями Н. Емельянов; информация о Ленине в стогу произвела тогда сенсацию.
Момент тотчас решено было увековечить; видимо, история соответствовала представлениям о том, что перед возрождением, воскресением в Октябре, Ленин должен был претерпеть символическую смерть; травяная могила выглядела для этого подходяще. Нашли скульптора, и Емельянов возил его в лес показывать место - вроде тут. К десятилетнему юбилею на болоте возникло гранитное розоватое фолли, снабженное красивой, рубленоаритмичной, с безумным капслоком, надписью: «На месте, где в июле и августе 1917 года в шалаше из ветвей СКРЫВАЛСЯ от преследования буржуазии ВОЖДЬ мирового октября и писал свою книгу “Государство и революция” - на память об этом ПОСТАВИЛИ МЫ - ШАЛАШ ИЗ ГРАНИТА - рабочие города Ленина. 1927 год».
Сооружение, напоминающее мавзолей - ступенчатость, золотые буквы, площадка для трибуны, - кажется гротескным, однако в нем есть свое величие; не только теремок - но и ворота Дарина, ведущие в Морийское царство; вход в царство мертвых - и одновременно лаз в будущее.
Уезжая из Петрограда на «пьяном», с «опоздашками», последнем вечернем поезде, Ленин не предполагал, что окажется в лесу; конспиративное логово намечалось в Сестрорецке...
Около заводи «Жучки» принялся строиться и Емельянов; на его участке оказались несколько строений, в том числе не то сарай, не то сеновал; странным образом, в июле 1917-го в других домиках Емельянова шел ремонт, и семья - отец, сын, семеро сыновей - жила в том же сарае, что и скрывающийся «Константин Петрович»: они внизу, Ленин на чердаке.
Емельянов был большевиком, и к нему могли нагрянуть в любой момент; заросли сирени и шиповника казались недостаточной маскировкой, поэтому решено было перевезти Ленина подальше.
Сарай, удивительным образом, уцелел и сейчас выставлен за стеклом, в огромном аквариуме, как «Волга» Гагарина в Гжатске.
Емельянов распространил среди соседей слух, будто покупает корову и ему нужно сено, для чего он арендовал на восточном берегу озера участок для покоса и нанял двух чухонцев-косцов - которых и переправил туда на лодке.
Это была хорошая версия - разве что недолговечная; в августе уже все покошено, и бездельники-косцы могли вызвать подозрения.
Как ни крути, Разлив - одно из самых романтических во всей географической «лениниане» местечек: озеро, лес, травяной домик; экология, что называется, и все натуральное.
Попробуйте, однако, прожить пару недель - хотя бы и летом - в стоге сена, и посмотрим, будете ли вы похожи на человека, которому по роду занятий нужно выполнять представительские функции и много выступать публично.
Рахья рассказывал, что, оказавшись в Разливе, он увидел стог сена и пошел дальше: стог и стог. И только Шотман «остановился возле двух посадских, имевших самый несуразный босяцкий вид, и поздоровался с ними. Я думал, что остановили его какие-то проходимцы, какие-нибудь воры, которые грабят на проселочной дороге… когда подошел, обомлел. Вижу - стоит передо мною Ленин. А я принял его за бродягу».
Вести жизнь болотной твари - не сахар даже для привыкшего к походным условиям Ленина.
Шотман, заночевавший однажды в шалаше, признается, что «дрожал в своем летнем костюме от пронизывающего холода…
Несмотря на зимнее пальто, которым меня укрывали, и на то, что я лежал в середине между Лениным и Зиновьевым, я долго не мог заснуть».
Дождливые дни оборачивались простоями: навеса нет - писать в дождь невозможно.
Да и в вёдро - неудобно, плюс насекомые; в «Зеленом кабинете» много не напишешь.
Днем Ленин и Зиновьев иногда клали на плечи косы и отправлялись «на работу» - на самом деле с ружьями, поохотиться; кончилось все это однажды плохо - потому что Зиновьева поймал лесник.
Чтобы не отвечать на неудобные вопросы, тот притворился глухонемым; от разоблачения его спасло только вмешательство «хозяина», Емельянова.
Так или иначе, Ленин действительно много здесь работал. Под вопросом остается утверждение, что он руководил отсюда полулегальным VI съездом РСДРП(б) - технически это было не более реально, чем руководство Тиберием Римской империей с Капри; однако делегаты и так были осведомлены о позициях Ленина и поставленных им задачах - и, кажется, неплохо справлялись: курс на вооруженное восстание и отказ Ленина явиться на суд поддержали, в ЦК его выбрали; новый устав партии приняли; Сталину - основному докладчику о политической ситуации и автору отчета ЦК - аплодировали; «души пролетарские, а головы министерские», умиляется в фильме «Синяя тетрадь» приплывший в гости к Ленину Серго Орджоникидзе.
По этой кулиджановской экранизации шестидесятнической повести Э. Казакевича, в самом деле, кажется, можно судить о разливской жизни. «Синюю тетрадь» доставляет Ленину Дзержинский (в исполнении артиста В. Ливанова, который невероятно, один в один похож на памятник с Лубянки, но говорит при этом карлсоновским голосом - в силу чего возникает сильнейший когнитивный диссонанс, особенно когда понимаешь, что тетрадь эту Дзержинский доставляет Ленину из Стокгольма); в ней Ленин пишет «Государство и революцию».
Кует, так сказать, оружие; и отказывается от предложения Емельянова прихватить с собой винтовки: «Не надо. Винтовки понадобятся скоро, но потом. Много винтовок. Три мильона винтовок». Здесь есть Зиновьев - интеллигент-оппортунист, но не лишенный остроумия: именно он замечает, что они живут здесь, словно на необитаемом острове: Ленин Робинзон и он при нем - Пятницей. Помимо дискуссий с Зиновьевым вслух (Ленин решительный: «старая схема - французы начнут, немцы закрепят - неверна. Начнет Россия»; Зиновьев - тряпка: «Вы забегаете вперед! вас надо держать за фалды!»), они обмениваются репликами «в сторону», слышными только зрителям.
Зиновьев, слушая шуточки Ленина относительно незавидного положения, в котором они оказались: интересно, а вот Иисус перед тем как его схватили, загнанный, тоже наверно шутил?
Ленин (глядя на товарища): «Неужели, как там сказано, еще три раза не пропоет петух - и…»
Евангельский код к событиям 1917-го, как видим, был неизбежен даже в советские времена.
В финале кинокартины шалаш еле держится под дождем; тетрадки отсырели, надо уезжать.
[в фильме, кстати, играет Чуркин -- права на фильм "Синяя тетрадь" почему-то у некоей неизвестной конторки, поэтому залил к себе]
Всего Ленин провел в Сестрорецке и окрестностях около девятнадцати дней: по нынешнему календарю, начиналась вторая декада августа: холодно и дождливо.
Перебираться решено было за границу, в Финляндию.
Нужны были документы, и в какой-то момент Шотман умудрился притащить в лес фотографа-большевика со здоровенным фотоаппаратом.
Поскольку ни штатива, ни лампы не было, фотографу пришлось держать камеру на груди - а Ленина и Зиновьева ставить на колени.
«Владимир Ильич, как видно из тогдашних снимков, - в парике и кепке, бритый, в каком-то невероятном одеянии. Узнать его по этим фотографиям очень трудно, что именно и требовалось для карточки на удостоверение». Однако одной фотографии было недостаточно: Шотман и Рахья в течение нескольких дней рыскали вдоль границы, пытаясь найти слабое звено в контрольно-пропускной системе, - и убедились, что переходить легально опасно: «при каждом переходе пограничники чуть ли не с лупой просматривали наши документы и чрезвычайно внимательно сличали физиономии с фотографическими карточками».
Это тоже фото Ленина?
Именно с этого момента начинается излюбленная авторами рассказов о Ленине для детей чехарда с нелегальными поездками на поездах и паровозах.
Около полутора месяцев Ленин провел в Финляндии - в деревне Ялкала.
Подробностей об этих суперконспиративных квартирах немного - и все они несколько анекдотического характера.
Десять дней в середине августа он промариновался в доме ни много ни мало начальника полиции Хельсинки - сторонника независимости, естественно, однако формально служившего России - и знавшего, под какими обвинениями ходил в тот момент его жилец.
Этот молодой, из рабочих, полицеймейстер носил интересную, ангрибёрдзовскую фамилию Ровио.
...Ленин, можно не сомневаться, в целом чувствовал там себя лучше, чем в опасном, взбаламученном, неухоженном Петрограде.
Ровио достал Ленину хороший парик, каждый день бегал на вокзал за русскими газетами и регулярно вынужден был заниматься валютными спекуляциями: в распоряжении Ленина были только рубли, курс постоянно падал, но обменять все деньги разом было неловко, источник появления русских денег у финна мог привлечь внимание, и приходилось сбывать их небольшими порциями.
После Ровио Ленин пожил еще у нескольких финнов.
С продуктами везде было неважно, кормили Ленина чем придется - например, жаренной в масле свеклой.
В один из двух своих визитов Крупская привезла Ленину баночку черной икры.
Она была хорошо закрыта, и Ленин попросил госпожу Блумквист (хозяйку) помочь ему открыть.
«Когда я увидела содержимое, - вспоминала та, - мне показалось, что это сапожная вакса (я никогда до этого не видела черной икры).
Поэтому я взяла сапожную щетку и вместе с банкой внесла в комнату Ильича.
Увидев это, Владимир Ильич пришел в ужас и, как сейчас помню, с шаловливой искринкой в глазах по-русски воскликнул: “Нет, нет, это надо кушать!” - и показал мне жестом, что икру кушают, а не чистят ею сапоги».
Факт тот, что Ленин в самом деле очень многим обязан финнам, - и несмотря на нежелание отдавать Финляндию, в декабре 1917-го он подписывает декрет о независимости; ненадолго, полагал он.
...и ближе к утру под диким дождем и ветром, покинув комнату совещаний в сопровождении Дзержинского и Свердлова, вызвавшихся проводить его на квартиру Рахьи, страшно ругался на Зиновьева.
Дзержинский одолжил Ленину свой плащ, но тем решительнее непогода атаковала Ленина; в какой-то момент у него даже парик снесло ветром - и он вынужден был напялить его на голову грязным.
Ленин отправился в путь 24-го, загодя, не потому, что планировал добраться не спеша. Последние две недели о готовящемся большевистском восстании говорили не только в правительстве, но и бабушки на лавочках.
Ленинская брошюра «Удержат ли большевики государственную власть» продавалась чуть ли не на каждом углу Невского; Керенский цитировал статьи Ленина на выступлении в Мариинском дворце.
Правительство попыталось опечатать редакции большевистских газет, а как раз 24-го стали готовиться к разводу мостов - чтобы рассечь город на сектора и не допускать бесконтрольные перемещения; уже были выставлены юнкера для охраны...
Явившись вечером из очередного городского турне с ленинскими буллами, Фофанова обнаружила, что стекла керосиновых ламп еще теплые, а на кухонном столе покоится записка, самая интригующая - странно, что в сувенирных магазинах не продают такие жестяные таблички - из тысяч нацарапанных ее жильцом; с голгофической надписью: «Ушел туда, куда вы не хотели, чтоб я уходил». Подписана она была уже никаким не Константином Петровичем, а много теплее: «Ильич».
Этот самочинный, потенциально роковой побег - закономерный финал 17-го года: года, который ему смертельно надоел, потому что сам он был быстрее, прозорливее, сообразительнее, энергичнее, хитрее, дальновиднее тех, кого история поднимала вместе с ним по эскалатору; а все заставляли его ждать и проводить все решения через демократические процедуры, в рамках которых меньшинство подчиняется большинству; но он знал, что обычно только начинает в меньшинстве - а дальше в состоянии раскачать тюрюков и байбаков, перетащить на свою сторону столько голосов - в ЦК, ВРК, расширенном ЦК - сколько потребуется.
Ленин поклялся Рахье, что по дороге будет молчать как рыба, однако как только они сели в трамвай, завел беседу с кондукторшей - хорошо ли ей работается да как положение в городе. «Она, - вспоминает Рахья, - сперва было отвечала, а потом говорит: “Неужели не знаешь, что в городе делается?”
Владимир Ильич ответил, что не знает. Кондукторша его упрекнула. “Какой же ты, - говорит, - после этого рабочий, раз не знаешь, что будет революция”».
В нынешнем вагоне тоже только кондукторша, киргизка - суммирует набранную за день мелочь, бормочет: «Ой как много, ой не сосчитать мне»; не отвлекать же, собьется.
...за четыре дня до «исхода» в газетах появились уведомления: Ленин в городе, ату! - ищейка Треф.
Между конспиративной квартирой и штабом восстания - десять километров по не самым парадным и хорошо продуваемым зимним ветром районам Петербурга; два часа интенсивной ходьбы.
Ирония в том, что «маршрут в Смольный» пролегает через Финляндский вокзал
Литейный мост не развели, но охраняли; Рахья отправился отвлекать караул, а Ленин просочился.
...
Немудрено, что Ленин - видимо, изнервничавшийся, понятия не имеющий, как его примут и чем кончится авантюра с восстанием, «затекший», давно физически не упражнявшийся, - оказывается поздно вечером 24-го в Смольном не в лучшем состоянии.
Кто-то другой, не имевший зёренбергского и чудивизевского опыта пеших прогулок по горам, пожалуй, огляделся бы по сторонам да и отправился восвояси: утро вечера мудренее.
Неудивительно, что добравшись по двух с половиной километровой Шпалерной до Смольного, ВИ не распахнул дверь в комнату ЦК большевиков ногой, а приютился у окошка во втором этаже, попросив Рахью найти кого-нибудь из знакомых.
Так и не решившись раскрыть инкогнито, он - по-прежнему с подвязанной челюстью и в парике - одеревенел в позе отчаявшегося Бунши в «Иване Васильевиче»; карикатурным Иисусом-в-темнице.
В таком-то обличье его обнаружили меньшевистские вожди Дан, Либер и Гоц, присевшие рядом поужинать, - и, опознав в статуе рядом с собой того самого человека, который еще десять лет назад окрестил их «партией ужинающих девиц»...
По воспоминаниям А. Шотмана: "... смеркалось. Шли гуськом, молча, впереди Емельянов, которому поручено было заранее уточнить дорогу. Сначала шли просёлочной дорогой, потом свернули на тропинку, которая вскоре затерялась. В темноте сбились с пути. Неожиданно наткнулись на речку, пришлось перейти её вброд."
После долгих поисков дороги путники попали на болото, потом очутились среди торфяного пожарища. Окружённые тлеющими кустарником и едким дымом, рискуя ежеминутно провалиться в горящий под ногами торф, они набрели на тропу, которая вывела их из болота.
В полной темноте, ориентируясь по звуку паровозного гудка, с большими предосторожностями Ленин и его спутники вышел к станции Дибуны. Не без труда удалось выехать в Петербург. Это был последний поезд, уходивший в час тридцать ночи.
================
Летом и осенью 1917 произошло последнее подполье Ленина.
Л.Данилкин:
"На тему «немецкого золота» 1917 года существуют как минимум три созданных уже в постсоветское время исследования, исчерпывающе доказывающих, что обвинения против Ленина были сфабрикованы спецслужбами Антанты и Временного правительства и что все документы, в которых идет речь о платных услугах, которые большевики якобы оказывали Германии (пресловутые «документы Сиссона», «показания прапорщика Ермоленко» и т. п.), злонамеренно фальсифицированы.
И хотя Ленина, несомненно, использовали немцы...Ленин не был «немецким агентом» ни если исходить из презумпции невиновности, ни согласно мудрости «не пойман - не вор», ни согласно здравому смыслу: не было причин им быть.
Ленин, еще когда договаривался про «вагон», знал, что обвинения в шпионаже возникнут; он знал, что буржуазия должна была перейти к репрессиям - сначала моральным (кампания демонизации и дискредитации), а потом и физическим; он и так чудовищно рисковал, когда принимал решение поехать через Германию.
Он не надеялся выйти сухим из воды, понимал, чем это грозит его репутации, - особенно при том, что он становится врагом не только буржуазии, но и контрразведок Антанты (и именно поэтому он настойчиво добивался поддерживающих писем от любых общественных организаций, до которых только мог дотянуться)...
Даже если бы Ленин в самом деле зашил в подкладку своего пальто некий мандат на «развал России» - в обмен на возможность проезда по Германии и кайзеровские миллионы - как именно мог он сдержать свои «обещания»? Начать взрывать мосты? Потратить полученные от немцев деньги на оружие? Но оружия в Петрограде и так было хоть отбавляй.
На агитацию через СМИ?
Действительно, деятельность большевистской прессы весной - в начале лета 1917-го может показаться подозрительной: чересчур быстрое становление «Солдатской правды», первый номер которой вышел уже 16 апреля, приобретение крупной типографии «Труд», где печатались большевистские листовки и брошюры.
Стремление во всем видеть подвох не должно, однако ж, перевешивать здравый смысл и факты - свидетельствующие о том, что «краудфандинг» был вполне эффективным источником финансирования: так, после майской речи Ленина даже те солдаты, которые пришли на его выступление, чтобы посмотреть на немецкого шпиона, снимали с себя Георгиевские кресты, передавали на трибуну - и просили принять их на издание «Правды»; и это без единого намека самого Ленина на сбор средств.
Известно, что в период гласности, особенно в первое время, оппозиционная пресса чувствует себя неплохо.
В 52-м номере «Правды» напечатан отчет о тысячах крестов и медалей, золотых кольцах и деньгах, которые пришли в редакцию от обычных людей, просто хотевших, чтобы большевики закончили войну. «Вот все бы отдал, да нечего больше - все богатство мое в этом кресте, - как сказал после выступления Ленина один солдат. - Продолжайте ваше дело, а мы будем помогать». Всего в ходе политических кампаний в апреле и октябре 1917-го (существуют отчеты о сборах на «Правду», «Солдатскую правду», «Солдата», «Деревенскую бедноту») было собрано от 300 до 500 тысяч рублей; цифры можно корректировать внутри этих рамок, но порядок именно такой - несколько сотен тысяч. От крупных заводов приходило по 5-10 тысяч рублей; наверное, деньги собирались не только по рабочим - но и от частных спонсоров; большевики имели такой опыт и умели это делать. Всего этого более или менее должно было хватить на покупку типографии (самая крупная трата - 225-250 тысяч), а также на бумагу и содержание редакций и типографии.
Поразительно, сколь недолго продлилась публичная политическая практика Ленина - всего три месяца: крайне мало для того, чтобы вынырнуть «премьер-министром»; по стогам, кочегаркам и чужим дачам Ленин промыкался гораздо больше, чем прожил «в открытую» за свой «предпремьерский» период.
...«черносотенные элементы» готовы снести голову не то что Ленину и большевикам - вообще всем, кто публично признается в симпатиях к «шпионам»...Петроград - наполненный «всеобщим диким воем злобы и бешенства против большевиков». Улицы патрулируются, мосты разведены и даже на яликах никому не разрешают переправляться на другой берег; до вокзала не добраться.
...куча людей была уверена, что «анархист Ленин» застрелен; показывали его могилу, водружали на ней кресты...И так плохая репутация - фанатик, анархист, бонапарт, макиавелли - усугубляется «бесчестьем». Исчезновение Ленина представлялось социалистам-небольшевикам еще более абсурдным, чем его появление «в плаще анархиста»...
Ленин не любил ходить в парике - но у него была в известном смысле удачная, позволяющая легко трансформироваться под поставленные цели внешность. Он умел и носить чужие волосы, и гримироваться; запертые двери, условное постукивание, передвижение парами - присматривая и оберегаясь от хвоста и т. п. - работа нелегальным политиком была его профессией более двадцати лет...
Несколько дней в июле, пока Керенский и Советы громили большевиков, Ленин провел в квартире без пяти минут зятя Сталина, рабочего Аллилуева.
...Тэффи писала, что даже само слово «большевик» «теперь дискредитировано навсегда и бесповоротно.
Каждый карманник, вытянувший кошелек у зазевавшегося прохожего, говорит, что он ленинец!».
Аллилуев вспоминает, как пришла его дочь Анна со специально купленной для гостя корзинкой клубники (неудачно, потому что Ленин не любил ни клубнику, ни землянику: тогда он сослался на аллергию) и, хохоча, принялась рассказывать, что слышала по дороге, будто Ленин переоделся матросом и уплыл не то на миноносце в Кронштадт, не то на подводной лодке в Германию.
Матросом не матросом, однако перед отступлением Ленин - впервые за 1917 год - меняет внешность.
Вот подлинная бритва Аллилуева; пикантная деталь - в роли брадобрея Ленина выступил Сталин, занимавшийся, по-видимому, не столько усами или бородкой, сколько волосами на черепе. Кепка на хрестоматийной фотографии, где Ленин в парике и выдает себя за рабочего, - аллилуевская.
...Именно после неудачного мятежа - и после того, как стало ясно, что мирным путем от буржуазии власть получить не удастся, - в голове Ленина возникает словосочетание «искусство восстания».
В «Хрониках молодого Индианы Джонса» Инди приезжает в Петроград в июле 1917-го с заданием узнать, когда будет выступление большевиков; его хозяевам надо любой ценой удержать Россию, и они понимают опасность антивоенной пропаганды. В какой-то момент Индиана оказывается на выступлении Ленина - и тот, несмотря на свой вид карикатурного демагога, производит на него неизгладимое впечатление; еще убедительнее выглядят рабочие, которым не нужна война и которых на мирной демонстрации расстреливают казаки.
Новые друзья-большевики устраивают Индиане Джонсу незабываемый русский день рождения с чаем и плясками - и искатель приключений, который поначалу кажется кем-то вроде Сиднея Рейли, превращается в кого-то вроде Джона Рида; он, по сути, отказывается воевать против этого славного народа, у которого есть все основания пойти за большевиками.
Разумеется, это клюквенная, голливудская, поп-культурная версия истории - однако характерная.
Даже Индиана Джонс оказывается ленинцем; вот вам и объяснение, почему беспрецедентные попытки демонизации Ленина в 1917 году оказались безуспешными: версия о «немецком шпионе» получила широчайшее распространение, но так и не укоренилась в сознании масс, так что не прошло и четырех месяцев после репутационной катастрофы, которую потерпел Ленин, как оказалось, что его можно представить в качестве диктатора - просто потому, что именно Ленин был в 1917 году тем политиком, который представлял их интересы.
9 июля Ленин, тщательно изучив карту, выбрался с Аллилуевым и Сталиным через черный ход и отправился в девятикилометровое, словно бы тренировочное перед октябрьским марш-броском в Смольный, путешествие через полгорода... На вокзале эскорт передал Ленина рабочему Сестрорецкого завода Емельянову.
Интересно, что про историю с Разливом сам Ленин особо никогда не распространялся; Молотов, например, даже полагал, что байка про шалаш целиком выдумана.
Известно о ней стало лишь в 1924-м, когда на одном из траурных митингов выступил с воспоминаниями Н. Емельянов; информация о Ленине в стогу произвела тогда сенсацию.
Момент тотчас решено было увековечить; видимо, история соответствовала представлениям о том, что перед возрождением, воскресением в Октябре, Ленин должен был претерпеть символическую смерть; травяная могила выглядела для этого подходяще. Нашли скульптора, и Емельянов возил его в лес показывать место - вроде тут. К десятилетнему юбилею на болоте возникло гранитное розоватое фолли, снабженное красивой, рубленоаритмичной, с безумным капслоком, надписью: «На месте, где в июле и августе 1917 года в шалаше из ветвей СКРЫВАЛСЯ от преследования буржуазии ВОЖДЬ мирового октября и писал свою книгу “Государство и революция” - на память об этом ПОСТАВИЛИ МЫ - ШАЛАШ ИЗ ГРАНИТА - рабочие города Ленина. 1927 год».
Сооружение, напоминающее мавзолей - ступенчатость, золотые буквы, площадка для трибуны, - кажется гротескным, однако в нем есть свое величие; не только теремок - но и ворота Дарина, ведущие в Морийское царство; вход в царство мертвых - и одновременно лаз в будущее.
Уезжая из Петрограда на «пьяном», с «опоздашками», последнем вечернем поезде, Ленин не предполагал, что окажется в лесу; конспиративное логово намечалось в Сестрорецке...
Около заводи «Жучки» принялся строиться и Емельянов; на его участке оказались несколько строений, в том числе не то сарай, не то сеновал; странным образом, в июле 1917-го в других домиках Емельянова шел ремонт, и семья - отец, сын, семеро сыновей - жила в том же сарае, что и скрывающийся «Константин Петрович»: они внизу, Ленин на чердаке.
Емельянов был большевиком, и к нему могли нагрянуть в любой момент; заросли сирени и шиповника казались недостаточной маскировкой, поэтому решено было перевезти Ленина подальше.
Сарай, удивительным образом, уцелел и сейчас выставлен за стеклом, в огромном аквариуме, как «Волга» Гагарина в Гжатске.
Емельянов распространил среди соседей слух, будто покупает корову и ему нужно сено, для чего он арендовал на восточном берегу озера участок для покоса и нанял двух чухонцев-косцов - которых и переправил туда на лодке.
Это была хорошая версия - разве что недолговечная; в августе уже все покошено, и бездельники-косцы могли вызвать подозрения.
Как ни крути, Разлив - одно из самых романтических во всей географической «лениниане» местечек: озеро, лес, травяной домик; экология, что называется, и все натуральное.
Попробуйте, однако, прожить пару недель - хотя бы и летом - в стоге сена, и посмотрим, будете ли вы похожи на человека, которому по роду занятий нужно выполнять представительские функции и много выступать публично.
Рахья рассказывал, что, оказавшись в Разливе, он увидел стог сена и пошел дальше: стог и стог. И только Шотман «остановился возле двух посадских, имевших самый несуразный босяцкий вид, и поздоровался с ними. Я думал, что остановили его какие-то проходимцы, какие-нибудь воры, которые грабят на проселочной дороге… когда подошел, обомлел. Вижу - стоит передо мною Ленин. А я принял его за бродягу».
Вести жизнь болотной твари - не сахар даже для привыкшего к походным условиям Ленина.
Шотман, заночевавший однажды в шалаше, признается, что «дрожал в своем летнем костюме от пронизывающего холода…
Несмотря на зимнее пальто, которым меня укрывали, и на то, что я лежал в середине между Лениным и Зиновьевым, я долго не мог заснуть».
Дождливые дни оборачивались простоями: навеса нет - писать в дождь невозможно.
Да и в вёдро - неудобно, плюс насекомые; в «Зеленом кабинете» много не напишешь.
Днем Ленин и Зиновьев иногда клали на плечи косы и отправлялись «на работу» - на самом деле с ружьями, поохотиться; кончилось все это однажды плохо - потому что Зиновьева поймал лесник.
Чтобы не отвечать на неудобные вопросы, тот притворился глухонемым; от разоблачения его спасло только вмешательство «хозяина», Емельянова.
Так или иначе, Ленин действительно много здесь работал. Под вопросом остается утверждение, что он руководил отсюда полулегальным VI съездом РСДРП(б) - технически это было не более реально, чем руководство Тиберием Римской империей с Капри; однако делегаты и так были осведомлены о позициях Ленина и поставленных им задачах - и, кажется, неплохо справлялись: курс на вооруженное восстание и отказ Ленина явиться на суд поддержали, в ЦК его выбрали; новый устав партии приняли; Сталину - основному докладчику о политической ситуации и автору отчета ЦК - аплодировали; «души пролетарские, а головы министерские», умиляется в фильме «Синяя тетрадь» приплывший в гости к Ленину Серго Орджоникидзе.
По этой кулиджановской экранизации шестидесятнической повести Э. Казакевича, в самом деле, кажется, можно судить о разливской жизни. «Синюю тетрадь» доставляет Ленину Дзержинский (в исполнении артиста В. Ливанова, который невероятно, один в один похож на памятник с Лубянки, но говорит при этом карлсоновским голосом - в силу чего возникает сильнейший когнитивный диссонанс, особенно когда понимаешь, что тетрадь эту Дзержинский доставляет Ленину из Стокгольма); в ней Ленин пишет «Государство и революцию».
Кует, так сказать, оружие; и отказывается от предложения Емельянова прихватить с собой винтовки: «Не надо. Винтовки понадобятся скоро, но потом. Много винтовок. Три мильона винтовок». Здесь есть Зиновьев - интеллигент-оппортунист, но не лишенный остроумия: именно он замечает, что они живут здесь, словно на необитаемом острове: Ленин Робинзон и он при нем - Пятницей. Помимо дискуссий с Зиновьевым вслух (Ленин решительный: «старая схема - французы начнут, немцы закрепят - неверна. Начнет Россия»; Зиновьев - тряпка: «Вы забегаете вперед! вас надо держать за фалды!»), они обмениваются репликами «в сторону», слышными только зрителям.
Зиновьев, слушая шуточки Ленина относительно незавидного положения, в котором они оказались: интересно, а вот Иисус перед тем как его схватили, загнанный, тоже наверно шутил?
Ленин (глядя на товарища): «Неужели, как там сказано, еще три раза не пропоет петух - и…»
Евангельский код к событиям 1917-го, как видим, был неизбежен даже в советские времена.
В финале кинокартины шалаш еле держится под дождем; тетрадки отсырели, надо уезжать.
[в фильме, кстати, играет Чуркин -- права на фильм "Синяя тетрадь" почему-то у некоей неизвестной конторки, поэтому залил к себе]
Всего Ленин провел в Сестрорецке и окрестностях около девятнадцати дней: по нынешнему календарю, начиналась вторая декада августа: холодно и дождливо.
Перебираться решено было за границу, в Финляндию.
Нужны были документы, и в какой-то момент Шотман умудрился притащить в лес фотографа-большевика со здоровенным фотоаппаратом.
Поскольку ни штатива, ни лампы не было, фотографу пришлось держать камеру на груди - а Ленина и Зиновьева ставить на колени.
«Владимир Ильич, как видно из тогдашних снимков, - в парике и кепке, бритый, в каком-то невероятном одеянии. Узнать его по этим фотографиям очень трудно, что именно и требовалось для карточки на удостоверение». Однако одной фотографии было недостаточно: Шотман и Рахья в течение нескольких дней рыскали вдоль границы, пытаясь найти слабое звено в контрольно-пропускной системе, - и убедились, что переходить легально опасно: «при каждом переходе пограничники чуть ли не с лупой просматривали наши документы и чрезвычайно внимательно сличали физиономии с фотографическими карточками».
Это тоже фото Ленина?
Именно с этого момента начинается излюбленная авторами рассказов о Ленине для детей чехарда с нелегальными поездками на поездах и паровозах.
Около полутора месяцев Ленин провел в Финляндии - в деревне Ялкала.
Подробностей об этих суперконспиративных квартирах немного - и все они несколько анекдотического характера.
Десять дней в середине августа он промариновался в доме ни много ни мало начальника полиции Хельсинки - сторонника независимости, естественно, однако формально служившего России - и знавшего, под какими обвинениями ходил в тот момент его жилец.
Этот молодой, из рабочих, полицеймейстер носил интересную, ангрибёрдзовскую фамилию Ровио.
...Ленин, можно не сомневаться, в целом чувствовал там себя лучше, чем в опасном, взбаламученном, неухоженном Петрограде.
Ровио достал Ленину хороший парик, каждый день бегал на вокзал за русскими газетами и регулярно вынужден был заниматься валютными спекуляциями: в распоряжении Ленина были только рубли, курс постоянно падал, но обменять все деньги разом было неловко, источник появления русских денег у финна мог привлечь внимание, и приходилось сбывать их небольшими порциями.
После Ровио Ленин пожил еще у нескольких финнов.
С продуктами везде было неважно, кормили Ленина чем придется - например, жаренной в масле свеклой.
В один из двух своих визитов Крупская привезла Ленину баночку черной икры.
Она была хорошо закрыта, и Ленин попросил госпожу Блумквист (хозяйку) помочь ему открыть.
«Когда я увидела содержимое, - вспоминала та, - мне показалось, что это сапожная вакса (я никогда до этого не видела черной икры).
Поэтому я взяла сапожную щетку и вместе с банкой внесла в комнату Ильича.
Увидев это, Владимир Ильич пришел в ужас и, как сейчас помню, с шаловливой искринкой в глазах по-русски воскликнул: “Нет, нет, это надо кушать!” - и показал мне жестом, что икру кушают, а не чистят ею сапоги».
Факт тот, что Ленин в самом деле очень многим обязан финнам, - и несмотря на нежелание отдавать Финляндию, в декабре 1917-го он подписывает декрет о независимости; ненадолго, полагал он.
...и ближе к утру под диким дождем и ветром, покинув комнату совещаний в сопровождении Дзержинского и Свердлова, вызвавшихся проводить его на квартиру Рахьи, страшно ругался на Зиновьева.
Дзержинский одолжил Ленину свой плащ, но тем решительнее непогода атаковала Ленина; в какой-то момент у него даже парик снесло ветром - и он вынужден был напялить его на голову грязным.
Ленин отправился в путь 24-го, загодя, не потому, что планировал добраться не спеша. Последние две недели о готовящемся большевистском восстании говорили не только в правительстве, но и бабушки на лавочках.
Ленинская брошюра «Удержат ли большевики государственную власть» продавалась чуть ли не на каждом углу Невского; Керенский цитировал статьи Ленина на выступлении в Мариинском дворце.
Правительство попыталось опечатать редакции большевистских газет, а как раз 24-го стали готовиться к разводу мостов - чтобы рассечь город на сектора и не допускать бесконтрольные перемещения; уже были выставлены юнкера для охраны...
Явившись вечером из очередного городского турне с ленинскими буллами, Фофанова обнаружила, что стекла керосиновых ламп еще теплые, а на кухонном столе покоится записка, самая интригующая - странно, что в сувенирных магазинах не продают такие жестяные таблички - из тысяч нацарапанных ее жильцом; с голгофической надписью: «Ушел туда, куда вы не хотели, чтоб я уходил». Подписана она была уже никаким не Константином Петровичем, а много теплее: «Ильич».
Этот самочинный, потенциально роковой побег - закономерный финал 17-го года: года, который ему смертельно надоел, потому что сам он был быстрее, прозорливее, сообразительнее, энергичнее, хитрее, дальновиднее тех, кого история поднимала вместе с ним по эскалатору; а все заставляли его ждать и проводить все решения через демократические процедуры, в рамках которых меньшинство подчиняется большинству; но он знал, что обычно только начинает в меньшинстве - а дальше в состоянии раскачать тюрюков и байбаков, перетащить на свою сторону столько голосов - в ЦК, ВРК, расширенном ЦК - сколько потребуется.
Ленин поклялся Рахье, что по дороге будет молчать как рыба, однако как только они сели в трамвай, завел беседу с кондукторшей - хорошо ли ей работается да как положение в городе. «Она, - вспоминает Рахья, - сперва было отвечала, а потом говорит: “Неужели не знаешь, что в городе делается?”
Владимир Ильич ответил, что не знает. Кондукторша его упрекнула. “Какой же ты, - говорит, - после этого рабочий, раз не знаешь, что будет революция”».
В нынешнем вагоне тоже только кондукторша, киргизка - суммирует набранную за день мелочь, бормочет: «Ой как много, ой не сосчитать мне»; не отвлекать же, собьется.
...за четыре дня до «исхода» в газетах появились уведомления: Ленин в городе, ату! - ищейка Треф.
Между конспиративной квартирой и штабом восстания - десять километров по не самым парадным и хорошо продуваемым зимним ветром районам Петербурга; два часа интенсивной ходьбы.
Ирония в том, что «маршрут в Смольный» пролегает через Финляндский вокзал
Литейный мост не развели, но охраняли; Рахья отправился отвлекать караул, а Ленин просочился.
...
Немудрено, что Ленин - видимо, изнервничавшийся, понятия не имеющий, как его примут и чем кончится авантюра с восстанием, «затекший», давно физически не упражнявшийся, - оказывается поздно вечером 24-го в Смольном не в лучшем состоянии.
Кто-то другой, не имевший зёренбергского и чудивизевского опыта пеших прогулок по горам, пожалуй, огляделся бы по сторонам да и отправился восвояси: утро вечера мудренее.
Неудивительно, что добравшись по двух с половиной километровой Шпалерной до Смольного, ВИ не распахнул дверь в комнату ЦК большевиков ногой, а приютился у окошка во втором этаже, попросив Рахью найти кого-нибудь из знакомых.
Так и не решившись раскрыть инкогнито, он - по-прежнему с подвязанной челюстью и в парике - одеревенел в позе отчаявшегося Бунши в «Иване Васильевиче»; карикатурным Иисусом-в-темнице.
В таком-то обличье его обнаружили меньшевистские вожди Дан, Либер и Гоц, присевшие рядом поужинать, - и, опознав в статуе рядом с собой того самого человека, который еще десять лет назад окрестил их «партией ужинающих девиц»...
Click to view