11 января 100 лет назад Корней Чуковский
записал в дневнике:
11 января. Был с утра в Госиздате. Приехал Белицкий. Очень хорошо ко мне отнесся. Устроил мне аванс под Некрасова. Я к Ионову.- «Когда может посетить вас депутация от коллегии «Всемирной Литер».- «Какой коллегии?!» - вскричал он возбужденно, и я увидел, что для него самое слово коллегия - рана.- «Коллегия!? Да ведь коллегия распущена! Она поставила мне ультиматум, я этого ультиматума не принял, и Ольденбург мне по телефону ответил, что вы не желаете работать со мной!» - «Но вы после этого послали нам любезное письмо...» - «Вы что же? Ваш Тихонов хочет меня поссорить с Горьким, я от Горького получил телеграмму, вы на своих заседаниях говорите, что не желаете идти в ионовскую банду - я все знаю, один из ваших же членов сообщает мне каждое ваше слово, да, да (тут он сделал жест, как будто вынимает ящик стола и хочет показать какие-то документы), ну, впрочем, не буду делать литературного скандала (тут он выслал из комнаты Гоникберга и подбежал ко мне вплотную, глаза в глаза - а глаза у него разные, с сумасшедшинкой), знайте, Чуковский, что я и без вашей Коллегии поставлю Иностранный отдел, да, да, вы увидите»,- словом, внес в это дело столько страсти, что я невольно любовался им. Он и не знает, что наша Коллегия вся состоит либо из болтунов, либо из занятых людей, которые не станут работать, либо из плохих литераторов, которые не умеют работать,- и что нечего так волноваться из-за этого малоценного приза. «Коллегию я не приму!» - выкрикнул он наконец. «А примете вы трех литераторов: Чуковского, Волынского, Замятина?» Он задумался. «Завтра, в два! Я завтра уезжаю».
Я помчался от него к Волынскому. У Волынского сидел Замятин - в комнате, обставленной иконами, книгами,- с карточкою Льва Толстого и проч. Решено, что завтра идем. Причем когда я сообщил Волынскому, что Ионов считает его главным бунтовщиком, он явно взволновался. Вечером было у нас совещание по «Современнику». Обсуждали статью Горбачева, как бы так устроить, чтобы она не появлялась. Тихонов статью читал: «не глупая статья, очень дельная!» Если она появится к московскому совещанию, мы закрыты, в этом нет сомнений.
Был у меня на днях Саша Фидман - рассказывает, что в Москве всюду афиши о постановке моего «Мойдодыра». Как же Мойдодыра-то ставить?
От Сологуба получил стишки поздравительные - и в то же время язвительные.
Мурочка вчера очень хорошо представляла мне сказочку о храбром зайце - с помощью игрушечных зайцев, салфетки и кукол. Деревянный Крокодил был серым волком.
Примечание
"Стишки", присланные Сологубом Чуковскому:
Ведь это, право же, безбожно -
Шутить и все шутить весь век.
Нам надобно сказать не ложно:
Чуковский - милый человек.
Зачем в него мы камень бросим?
Он не наездник, не абрек,
А пуговицы все мы носим.
Чуковский - славный человек.
Хоть он залез на элефанта,
Но не зачах там без корней,
Ценитель всякого таланта,
Не дьявол и не бес Корней.
В "Чуккокале" Корней Иванович сопроводил послание Сологуба таким пояснением:
...упоминается крупная пуговица, на которую застёгивалась моя широкая блуза. Почему-то эта пуговица поразила воображение Сологуба, и, увидев её на одном из заседаний "Всемирной", он прислал мне по почте стихи. Никак не могу вспомнить, почему упоминается здесь "элефант".
11 января. Был с утра в Госиздате. Приехал Белицкий. Очень хорошо ко мне отнесся. Устроил мне аванс под Некрасова. Я к Ионову.- «Когда может посетить вас депутация от коллегии «Всемирной Литер».- «Какой коллегии?!» - вскричал он возбужденно, и я увидел, что для него самое слово коллегия - рана.- «Коллегия!? Да ведь коллегия распущена! Она поставила мне ультиматум, я этого ультиматума не принял, и Ольденбург мне по телефону ответил, что вы не желаете работать со мной!» - «Но вы после этого послали нам любезное письмо...» - «Вы что же? Ваш Тихонов хочет меня поссорить с Горьким, я от Горького получил телеграмму, вы на своих заседаниях говорите, что не желаете идти в ионовскую банду - я все знаю, один из ваших же членов сообщает мне каждое ваше слово, да, да (тут он сделал жест, как будто вынимает ящик стола и хочет показать какие-то документы), ну, впрочем, не буду делать литературного скандала (тут он выслал из комнаты Гоникберга и подбежал ко мне вплотную, глаза в глаза - а глаза у него разные, с сумасшедшинкой), знайте, Чуковский, что я и без вашей Коллегии поставлю Иностранный отдел, да, да, вы увидите»,- словом, внес в это дело столько страсти, что я невольно любовался им. Он и не знает, что наша Коллегия вся состоит либо из болтунов, либо из занятых людей, которые не станут работать, либо из плохих литераторов, которые не умеют работать,- и что нечего так волноваться из-за этого малоценного приза. «Коллегию я не приму!» - выкрикнул он наконец. «А примете вы трех литераторов: Чуковского, Волынского, Замятина?» Он задумался. «Завтра, в два! Я завтра уезжаю».
Я помчался от него к Волынскому. У Волынского сидел Замятин - в комнате, обставленной иконами, книгами,- с карточкою Льва Толстого и проч. Решено, что завтра идем. Причем когда я сообщил Волынскому, что Ионов считает его главным бунтовщиком, он явно взволновался. Вечером было у нас совещание по «Современнику». Обсуждали статью Горбачева, как бы так устроить, чтобы она не появлялась. Тихонов статью читал: «не глупая статья, очень дельная!» Если она появится к московскому совещанию, мы закрыты, в этом нет сомнений.
Был у меня на днях Саша Фидман - рассказывает, что в Москве всюду афиши о постановке моего «Мойдодыра». Как же Мойдодыра-то ставить?
От Сологуба получил стишки поздравительные - и в то же время язвительные.
Мурочка вчера очень хорошо представляла мне сказочку о храбром зайце - с помощью игрушечных зайцев, салфетки и кукол. Деревянный Крокодил был серым волком.
Примечание
"Стишки", присланные Сологубом Чуковскому:
Ведь это, право же, безбожно -
Шутить и все шутить весь век.
Нам надобно сказать не ложно:
Чуковский - милый человек.
Зачем в него мы камень бросим?
Он не наездник, не абрек,
А пуговицы все мы носим.
Чуковский - славный человек.
Хоть он залез на элефанта,
Но не зачах там без корней,
Ценитель всякого таланта,
Не дьявол и не бес Корней.
В "Чуккокале" Корней Иванович сопроводил послание Сологуба таким пояснением:
...упоминается крупная пуговица, на которую застёгивалась моя широкая блуза. Почему-то эта пуговица поразила воображение Сологуба, и, увидев её на одном из заседаний "Всемирной", он прислал мне по почте стихи. Никак не могу вспомнить, почему упоминается здесь "элефант".