5 ноября. Из дневника Корнея Чуковского за
1919 и 1954 годы.
5 ноября. Вчера ходил я на Смольный проспект, на почту, получать посылку. Получил мешок отличных сухарей - полпуда! Кто послал? Какой-то Яковенко, - а кто он такой, не знаю. Какому-то Яковенко было не жалко - отдать превосходный мешок, сушить сухари - пойти на почту и т. д., и т. д. Я нес этот мешок, как бриллианты. Все смотрели на меня и завидовали. Дети пришли в экстаз.
Вчера Горький рассказывал, что он получил из Кремля упрек, что мы во время заседания ведем ... разговоры. Это очень взволновало его. Он говорит, что пришла к нему дама - на ней фунта четыре серебра, фунта два золота, - и просит о двух мужчинах, которые сидят на Гороховой: они оба мои мужья. «Я обещал похлопотать... А она спрашивает: сколько же вы за это возьмете?»
<...>
Боба читает «Тома Сойера на воздушном шаре».
Редактирую «Копперфильда» - работа кропотливая.
Обсуждали мы, какого художника пригласить в декораторы к пьесе Гумилева. Кто-то предложил Анненкова. Горький сказал: Но ведь у него будут все треугольники... Предложили Радакова. Но ведь у него все первобытные люди выйдут похожи на Аверченко. Сейчас Оцуп читал мне сонет о Горьком. Начинается «с улыбкой хитрой». Горький хитрый?! Он не хитрый, а простодушный до невменяемости. Он ничего в действительной жизни не понимает - младенчески. Если все вокруг него (те, кого он любит) расположены к какому-нб. человеку, и он инстинктивно, не думая, не рассуждая - любит этого человека. Если кто-нб. из его близких (m-me Шайкевич, Марья Федоровна, «купчиха», Ходасевич, Тихонов, Гржебин) вдруг невзлюбят кого-нб. - кончено! Для тех, кто принадлежит к своим, он делает все, подписывает всякую бумагу, становится в их руках пешкою. Гржебин из Горького может веревки вить. Но все чужие - враги. Я теперь (после полуторагодовой совместной работы) так ясно вижу этого человека, как втянули его в «Новую Жизнь», в большевизм, во что хотите - во «Всемирную Литературу». Обмануть его легче легкого - наш Боба обманет его. В кругу своих он доверчив и покорен. Оттого что спекулянт Махлин живет рядом с Тихоновым, на одной лестнице, Горький высвободил этого человека из Чрезвычайки, спас от расстрела...
1954:
5 ноября. Спал без порошков. Вечер[ом] ходил гулять в тумане, заблудился, прошел 3 или 4 километра, не встретил ни одного человека. Туман мягкий, добрый, слезящийся, на пруде кричат лебеди и где'то далеко на том берегу какие-то девушки кричат разноголосо невнятную песню. Чудесное письмо от Берестова. Колин роман передавали по радио. Читаю князя Вяземского. Он почти не поэт, но он близок мне тем, что люто страдал бессонницей. Пытка бессонницы отлично выражена во многих его стариковских стихах:
И сколько диких дум, бессмысленных, несвязных,
Чудовищных картин, видений безобразных,
То вынырнув из тьмы, то погружаясь в тьму,
Мерещится глазам и грезится уму!
Но есть у него и апология бессонницы:
Зачем нам спать? когда потом
Мы вдоволь выспаться успеем!
Когда б я с счастьем был знаком,
О, как бы сон я ненавидел!
На клад мой, на святыню, в нем
Я посягателя бы видел.
Страдальцу сон же не с руки.
Хороши стихотворения «Кибитка» и «Брайтон».
Примечания
КИБИТКА
Что за медвежие набеги
Сам-друг с медведем на спине?
Нет, нет, путь зимний не по мне:
Мороз, ухабы, вьюги, снеги.
А подвижной сей каземат,
А подвижная эта пытка,
Которую зовут: кибитка,
А изобрел нам зимний ад.
Неволя, духота и холод;
Нос зябнет, а в ногах тоска,
То подтолкнет тебя в бока,
То головой стучишь, как молот.
И всё, что небо обрекло
На сон вещественный смерти,
Движеньем облекают черти
Страдальцу горькому назло.
Подушки, отдыха приюты,
Неугомонною возней
Скользят, вертятся под тобой,
Как будто в них бесенок лютый,
Иль шерстью с зверя царства тьмы
Набил их адский пересмешник,
И, разорвав свой саван, грешник
Дал ведьмам наволки взаймы.
И в шапке дьявол колобродит:
То лоб теснит, то с лба ползет,
То голова в нее уйдет,
То с головы она уходит.
Что в платье шов, то уж рубец,
В оковах словно руки, ноги,
И, снаряжая для дороги,
Твой камердинер был кузнец.
Дремота липнет ли к реснице,
Твой сон - горячки бред шальной:
То обопрется домовой
На грудь железной рукавицей;
То хочешь ты без крыл лететь,
То падаешь в пучину с моста,
То вдруг невиданного роста
Идет здороваться медведь;
То новый враг перед страдальцем:
С тетрадью толстой рифмодул
Стихами в петлю затянул,
Схватя за петлю мощным пальцем.
1828
Примечания
Входит в цмкл "Зимние карикатуры". Зимой 1828 г. Вяземский жил в Мещерском, имении Кологривовых в Саратовской губернии, откуда ездил в Пензу. По поводу «Зимних карикатур» Пушкин писал Вяземскому 2 января 1831 г.: "Стихи твои прелесть... "
Источник: http://vyazemskiy.lit-info.ru/vyazemskiy/stihi/stih-132.htm?ysclid=m345vs0an5821132149
БРАЙТОН
Сошел на Брайтон мир глубокий,
И, утомившись битвой дня,
Спят люди, нужды и пороки,
И только моря гул широкий
Во тьме доходит до меня.
О чем ты, море, так тоскуешь?
О чем рыданий грудь полна?
Ты с тишиной ночной враждуешь,
Ты рвешься, вопишь, негодуешь,
На ложе мечешься без сна.
Красноречивы и могучи
Земли и неба голоса,
Когда в огнях грохочут тучи
И с бурей, полные созвучий,
Перекликаются леса.
Но всё, о море! всё ничтожно
Пред жалобой твоей ночной,
Когда смутишься вдруг тревожно
И зарыдаешь так, что можно
Всю душу выплакать с тобой.
1838
5 ноября. Вчера ходил я на Смольный проспект, на почту, получать посылку. Получил мешок отличных сухарей - полпуда! Кто послал? Какой-то Яковенко, - а кто он такой, не знаю. Какому-то Яковенко было не жалко - отдать превосходный мешок, сушить сухари - пойти на почту и т. д., и т. д. Я нес этот мешок, как бриллианты. Все смотрели на меня и завидовали. Дети пришли в экстаз.
Вчера Горький рассказывал, что он получил из Кремля упрек, что мы во время заседания ведем ... разговоры. Это очень взволновало его. Он говорит, что пришла к нему дама - на ней фунта четыре серебра, фунта два золота, - и просит о двух мужчинах, которые сидят на Гороховой: они оба мои мужья. «Я обещал похлопотать... А она спрашивает: сколько же вы за это возьмете?»
<...>
Боба читает «Тома Сойера на воздушном шаре».
Редактирую «Копперфильда» - работа кропотливая.
Обсуждали мы, какого художника пригласить в декораторы к пьесе Гумилева. Кто-то предложил Анненкова. Горький сказал: Но ведь у него будут все треугольники... Предложили Радакова. Но ведь у него все первобытные люди выйдут похожи на Аверченко. Сейчас Оцуп читал мне сонет о Горьком. Начинается «с улыбкой хитрой». Горький хитрый?! Он не хитрый, а простодушный до невменяемости. Он ничего в действительной жизни не понимает - младенчески. Если все вокруг него (те, кого он любит) расположены к какому-нб. человеку, и он инстинктивно, не думая, не рассуждая - любит этого человека. Если кто-нб. из его близких (m-me Шайкевич, Марья Федоровна, «купчиха», Ходасевич, Тихонов, Гржебин) вдруг невзлюбят кого-нб. - кончено! Для тех, кто принадлежит к своим, он делает все, подписывает всякую бумагу, становится в их руках пешкою. Гржебин из Горького может веревки вить. Но все чужие - враги. Я теперь (после полуторагодовой совместной работы) так ясно вижу этого человека, как втянули его в «Новую Жизнь», в большевизм, во что хотите - во «Всемирную Литературу». Обмануть его легче легкого - наш Боба обманет его. В кругу своих он доверчив и покорен. Оттого что спекулянт Махлин живет рядом с Тихоновым, на одной лестнице, Горький высвободил этого человека из Чрезвычайки, спас от расстрела...
1954:
5 ноября. Спал без порошков. Вечер[ом] ходил гулять в тумане, заблудился, прошел 3 или 4 километра, не встретил ни одного человека. Туман мягкий, добрый, слезящийся, на пруде кричат лебеди и где'то далеко на том берегу какие-то девушки кричат разноголосо невнятную песню. Чудесное письмо от Берестова. Колин роман передавали по радио. Читаю князя Вяземского. Он почти не поэт, но он близок мне тем, что люто страдал бессонницей. Пытка бессонницы отлично выражена во многих его стариковских стихах:
И сколько диких дум, бессмысленных, несвязных,
Чудовищных картин, видений безобразных,
То вынырнув из тьмы, то погружаясь в тьму,
Мерещится глазам и грезится уму!
Но есть у него и апология бессонницы:
Зачем нам спать? когда потом
Мы вдоволь выспаться успеем!
Когда б я с счастьем был знаком,
О, как бы сон я ненавидел!
На клад мой, на святыню, в нем
Я посягателя бы видел.
Страдальцу сон же не с руки.
Хороши стихотворения «Кибитка» и «Брайтон».
Примечания
КИБИТКА
Что за медвежие набеги
Сам-друг с медведем на спине?
Нет, нет, путь зимний не по мне:
Мороз, ухабы, вьюги, снеги.
А подвижной сей каземат,
А подвижная эта пытка,
Которую зовут: кибитка,
А изобрел нам зимний ад.
Неволя, духота и холод;
Нос зябнет, а в ногах тоска,
То подтолкнет тебя в бока,
То головой стучишь, как молот.
И всё, что небо обрекло
На сон вещественный смерти,
Движеньем облекают черти
Страдальцу горькому назло.
Подушки, отдыха приюты,
Неугомонною возней
Скользят, вертятся под тобой,
Как будто в них бесенок лютый,
Иль шерстью с зверя царства тьмы
Набил их адский пересмешник,
И, разорвав свой саван, грешник
Дал ведьмам наволки взаймы.
И в шапке дьявол колобродит:
То лоб теснит, то с лба ползет,
То голова в нее уйдет,
То с головы она уходит.
Что в платье шов, то уж рубец,
В оковах словно руки, ноги,
И, снаряжая для дороги,
Твой камердинер был кузнец.
Дремота липнет ли к реснице,
Твой сон - горячки бред шальной:
То обопрется домовой
На грудь железной рукавицей;
То хочешь ты без крыл лететь,
То падаешь в пучину с моста,
То вдруг невиданного роста
Идет здороваться медведь;
То новый враг перед страдальцем:
С тетрадью толстой рифмодул
Стихами в петлю затянул,
Схватя за петлю мощным пальцем.
1828
Примечания
Входит в цмкл "Зимние карикатуры". Зимой 1828 г. Вяземский жил в Мещерском, имении Кологривовых в Саратовской губернии, откуда ездил в Пензу. По поводу «Зимних карикатур» Пушкин писал Вяземскому 2 января 1831 г.: "Стихи твои прелесть... "
Источник: http://vyazemskiy.lit-info.ru/vyazemskiy/stihi/stih-132.htm?ysclid=m345vs0an5821132149
БРАЙТОН
Сошел на Брайтон мир глубокий,
И, утомившись битвой дня,
Спят люди, нужды и пороки,
И только моря гул широкий
Во тьме доходит до меня.
О чем ты, море, так тоскуешь?
О чем рыданий грудь полна?
Ты с тишиной ночной враждуешь,
Ты рвешься, вопишь, негодуешь,
На ложе мечешься без сна.
Красноречивы и могучи
Земли и неба голоса,
Когда в огнях грохочут тучи
И с бурей, полные созвучий,
Перекликаются леса.
Но всё, о море! всё ничтожно
Пред жалобой твоей ночной,
Когда смутишься вдруг тревожно
И зарыдаешь так, что можно
Всю душу выплакать с тобой.
1838