Два реквиема Андрея Вознесенского.
I.
РЕКВИЕМ ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ
За упокой Высоцкого Владимира
Коленопреклоненная Москва,
Разгладивши битловки, заводила
Его потусторонние слова.
Владимир умер в 2 часа.
И бездыханно
Стояли серые глаза,
Как два стакана.
А над губой росли усы
Пустой утехой,
Резинкой врезались трусы,
Разит аптекой.
Спи, шансонье Всея Руси,
Отпетый…
Ушел твой ангел в небеси
Обедать.
Володька,
Если горлом кровь,
Володька,
Когда от умных докторов
Воротит,
А баба, русый жураве́ль,
В отлете,
Кричит за тридевять земель:
«Володя!»
Ты шёл закатною Москвой,
Как богомаз мастеровой,
Чуть выпив,
Шёл популярней, чем Пеле́,
С беспечной чёлкой на челе́,
Носил гитару на плече,
Как пару нимбов.
(Один для матери - большой,
Золотенький,
Под ним для мальчика - меньшой…)
Володя!..
За этот голос с хрипотцой,
Дрожь сводит,
Отравленная хлеб-соль
Мелодий,
Купил в валютке шарф цветной,
Да не походишь.
Отныне вечный выходной.
Спи, русской песни крепостной -
свободен.
О златоустом блатаре
Рыдай, Россия!
Какое время на дворе -
Таков мессия.
А в Склифосовке филиал
Евангелья.
И Воскрешающий сказал:
«Закрыть едальники!»
Твоею песенкой ревя
Под маскою,
Врачи произвели реа-
нимацию.
Ввернули серые твои,
Как в новоселье.
Сказали: «Топай. Чти ГАИ.
Пой веселее».
Вернулась снова жизнь в тебя.
И ты, отудобев,
Нам говоришь: «Вы все́ - туда.
А я - оттуда!..»
Гремите, оркестры.
Козыри - крести.
Высоцкий воскресе.
Воистину воскресе!
<1971>, Москва
Из воспоминаний Андрея Вознесенского: "Свой „Реквием“, тогда называвшийся „Оптимистический“, я написал при его жизни, в семидесятом году, после того как его реанимировал Л. О. Бадалян. <...> Стихи эти долго не печатали. После того как „Высоцкий“ было заменено на „Владимир Семенов“, они вышли в „Дружбе народов“, но, конечно, цензура сняла строфу о „мессии“. Как Володя радовался публикации! "
Из книги Виктора Бакина «Владимир Высоцкий без мифов и легенд»:
ПЕРВАЯ КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ
Совместив приглашение на VI Московский фестиваль (примечание: это 1969 год) и работу по дубляжу фильма «Сюжет для небольшого рассказа», Марина получила визу на несколько недель и в начале июля приезжает в Москву.
Перед этим в течение целого года она вместе с сестрами в парижском театре «Эберто» играла в чеховских «Трех сестрах». Татьяна играла Ольгу, Милица - Машу, а Марина - Ирину. В истории театра это был единственный случай, когда чеховских трех сестер играли действительно родные сестры, профессиональные актрисы. В конце второго действия сестры восторженно кричали: «В Москву! В Москву! В Москву!» И докричались - все вместе приехали на Московский фестиваль.
...
17 июля для гостей фестиваля устраивают большой прием. Все делегации собираются у гостиницы «Москва», и оттуда их повезут на автобусах к месту приема. Марина знакомит Высоцкого с кинематографистами из разных стран. А когда приходит время посадки в автобус, ретивый контролер его выталкивает, так как он не имеет гостевого билета.
Марина не вышла вместе с ним, а осталась в автобусе среди фестивальных гостей... Высоцкий один на дороге, униженный и оскорбленный, как оплеванный. О том, как должна была бы поступить Марина в этой ситуации, каждый решит для себя сам. Но случилось то, что случилось...
Перед этим все вместе, и сестры Марины, договорились встретиться вечером на квартире матери Севы Абдулова. Все собрались, все знают о скандале в автобусе, а Высоцкого нет...
Он появляется за полночь. Пьяный... Для этого был повод - нужно было как-то компенсировать унижение. А через некоторое время у него хлынула горлом кровь. Приступ был настолько сильным, а потеря крови так велика, что давление упало до критической отметки, и врачи «скорой помощи» отказались его везти, опасаясь, что он умрет по дороге. Марина подняла крик. Врачи разобрались, кто кричит и кого нужно спасать, и повезли его в Институт Склифософского. Марина тоже села в машину. Только к концу следующего дня ее пустили к Владимиру. Врач успокаивал: «Было очень трудно. Он потерял много крови. Если бы вы его привезли на несколько минут позже, он бы умер. Но теперь все нормально...». Предполагали прободение желудка, но оказалось - артериальное кровотечение, возникающее при разрыве слизистой оболочки в области желудочно-пищеводного соединения. Сильная рвота способствует таким разрывам. Кровотечение было остановлено консервативными методами - без операции.
В реанимации Высоцкий провел чуть больше суток, потом его перевели в 1-е хирургическое отделение. Через 5 дней - 23 июля - он был выписан из клиники.
В составе бригады, которая везла Высоцкого в больницу, был фельдшер Института скорой помощи имени Склифософского Игорь Годяев. Он станет впоследствии близким человеком семьи Высоцкого и часто будет его выручать, особенно в конце жизни.
В воспоминаниях о Высоцком и его биографиях этот случай превратился в легенду о клинической смерти. Клиническая смерть сопровождается остановкой дыхания и сердечной деятельности. Ни того, ни другого у Высоцкого не было. Врач-реаниматолог Л.Сульповар: «Володя был в очень тяжелом состоянии после желудочного кровотечения».
Легенду распространяло окружение...
А. Демидова: «После первой клинической смерти я спросила, какие ощущения у него были, когда он возвращался к жизни. "Сначала темнота, потом ощущение коридора, я несусь в этом коридоре, вернее, меня несет к какому-то просвету. Просвет ближе, ближе, превращается в светлое пятно; потом боль во всем теле, я открываю глаза - надо мной склонившееся лицо Марины..." Он не читал английскую книгу "Жизнь после смерти", это потом я ему дала ее, но меня тогда поразила схожесть ощущений у всех возвращающихся "оттуда"».
Еще один мифотворец - А.Вознесенский - в 71-м году написал «Реквием оптимистический»...
II.
Из воспоминаний Андрея Вознесенского:
«Другие стихи, посвященные ему, увы, написались в день его смерти. Там я назвал его поэтом: „Не называйте его бардом. Он был поэтом...“ Ведь даже над гробом, даже друзья называли его бардом, не понимая, что он был великим поэтом. Стихи эти я отдал в журнал „Юность“. Но уже из верстки журнала их сняла цензура, сломав и задержав номер, цензоры не могли перенести того, что подзаборного певца называют поэтом, да еще „всенародным Володей“. А ведь для них Всенародный Володя был один, который лежал в Мавзолее. Думал я, что делать, и решил пойти в „Комсомолку“. Тогдашний ее главный редактор, назовем его В.*, любил стихи и предложил мне следующую лихую аферу. Тогда еще газета выходила по воскресеньям, номер делали в субботу, и цензура в ней была минимальная. Подписывал рядовой цензор. В. предложил мне поставить стихи в воскресный номер, мол, все начальство пьет на даче и ничего сделать не успеет, потом, правда, утром прочитает и придет в ярость, но к вечеру опять напьется и в понедельник ничего помнить не будет. „Может, они сами пьют под Высоцкого“, - усмехнулся В. Так по плану все и вышло. Только в понедельник секретарь ЦК по идеологии позвонил в газету и орал в вертушку, в итоге В. был снят»
примечание: * - Валерий Николаевич Ганичев.
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО
Не называйте его бардом.
Он был поэтом по природе.
Меньшого потеряли брата -
Всенародного Володю.
Остались улицы Высоцкого,
Осталось племя в «Леви-страус»,
От Чёрного и до Охотского
Страна неспетая осталась.
Всё, что осталось от Высоцкого,
Его кино и телесерии
Хранит от года високосного
Людское сердце милосердное…
Вокруг тебя за свежим дёрном
Растёт толпа вечно живая,
Так ты хотел, чтоб не актёром -
Чтобы поэтом называли.
Правее входа на Ваганьково
Могила вырыта вакантная,
Покрыла Гамлета таганского
Землёй есенинской лопата.
Дождь тушит све́чи восковые...
Всё, что осталось от Высоцкого,
Магнитофонной расфасовкою
Уносят, как бинты, живые.
Ты жил, играл и пел с усмешкою,
Любовь российская и рана.
Ты в чёрной рамке не уместишься,
Тесны тебе людские рамки.
С какой душевной перегрузкой
Ты пел Хлопушу и Шекспира -
Ты говорил о нашем, русском
Так, что щипало и щемило.
Писцы останутся писцами
В бумагах тленных и мелованных.
Певцы останутся певцами
В народном вздохе миллионном…
1980