29 мая. Юрий Кублановский
из дневника за 2009-й год
29 мая, пятница, 9 утра.
Сейчас приснилось: “Провокация вещь тонкая, деликатная: поди разбери, кто ее устроил”. С тем и проснулся.
Ретроспектива Кандинского в Помпиду. 10 залов своеобычной красоты - вплоть до 30 - 40-х: “инфузорий” а la Миро. Колорист был отменный - все свое: форма и цвет пятен, мазков, особенно прекрасны десятые годы: именно крупные лохматые пятна цвета, пока еще прочитывается пейзаж. Он был уже юношей, когда умер Достоевский, но писать, как и Гоген, кажется, стал только после 30 лет.
Всегда галстуки, костюмы, стрижка - никакой богемности, а солидность.
Одного посещения мало; уже тянет вторично влиться во всю эту красоту.
Но вдруг Кандинский “вспомнил”, что кроме пятна есть еще черта, и оригинально совместил черту и пятно. Но когда дошел до твердого силуэта - стал погибать.
Малиново-вишневый - с синим, зеленым - в 10-е годы. Новому искусству еще нету и полувека…
И как хорошо все начиналось: с импрессионистов (60-е гг. XIX в.).
Но все-таки, благодаря заокеанской подпитке, лет 50 абстракционизм просуществовал…
И пошли мы с ней тогда, как по облаку.
И пришли мы с ней в “Пекин” рука об руку -
незабвенные строки Галича. У “Пекина” (1974?) он мне и назначил свидание, подсадил в такси - на Большую академическую, к какому-то “еврею-профессору” (“водят к гаду еврея-профессора”) - многолюдное застолье, выпьем - споет. Кто-то обратил его внимание на интересную особу в серьгах. Разгоряченный Галич встал торжественно с рюмкой: Новосибирск… это незабываемо… чуть ли не “скрасили мое сиротливое одиночество”… спасибо, спасибо. Дама покраснела, улыбалась, потупясь. Рядом, кажется, сидел ее муж.
В тот день Галич написал “Когда я вернусь”. Читал по бумажке.
Примечание:
Когда я вернусь…
Ты не смейся, - когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу - к теплу и ночлегу, -
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь, -
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..
Послушай, послушай, не смейся.
Когда я вернусь,
И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала - в кромешный, ничтожный, раёшный -
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..
Когда я вернусь,
Я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит в меня и заплещется в сердце моём -
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!
Когда я вернусь,
Засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый.
И я упаду, побеждённый своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои!
Когда я вернусь…
- А когда я вернусь?!
декабрь 1973 - 1974(?), Александр Галич
29 мая, пятница, 9 утра.
Сейчас приснилось: “Провокация вещь тонкая, деликатная: поди разбери, кто ее устроил”. С тем и проснулся.
Ретроспектива Кандинского в Помпиду. 10 залов своеобычной красоты - вплоть до 30 - 40-х: “инфузорий” а la Миро. Колорист был отменный - все свое: форма и цвет пятен, мазков, особенно прекрасны десятые годы: именно крупные лохматые пятна цвета, пока еще прочитывается пейзаж. Он был уже юношей, когда умер Достоевский, но писать, как и Гоген, кажется, стал только после 30 лет.
Всегда галстуки, костюмы, стрижка - никакой богемности, а солидность.
Одного посещения мало; уже тянет вторично влиться во всю эту красоту.
Но вдруг Кандинский “вспомнил”, что кроме пятна есть еще черта, и оригинально совместил черту и пятно. Но когда дошел до твердого силуэта - стал погибать.
Малиново-вишневый - с синим, зеленым - в 10-е годы. Новому искусству еще нету и полувека…
И как хорошо все начиналось: с импрессионистов (60-е гг. XIX в.).
Но все-таки, благодаря заокеанской подпитке, лет 50 абстракционизм просуществовал…
И пошли мы с ней тогда, как по облаку.
И пришли мы с ней в “Пекин” рука об руку -
незабвенные строки Галича. У “Пекина” (1974?) он мне и назначил свидание, подсадил в такси - на Большую академическую, к какому-то “еврею-профессору” (“водят к гаду еврея-профессора”) - многолюдное застолье, выпьем - споет. Кто-то обратил его внимание на интересную особу в серьгах. Разгоряченный Галич встал торжественно с рюмкой: Новосибирск… это незабываемо… чуть ли не “скрасили мое сиротливое одиночество”… спасибо, спасибо. Дама покраснела, улыбалась, потупясь. Рядом, кажется, сидел ее муж.
В тот день Галич написал “Когда я вернусь”. Читал по бумажке.
Примечание:
Когда я вернусь…
Ты не смейся, - когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу - к теплу и ночлегу, -
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь, -
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..
Послушай, послушай, не смейся.
Когда я вернусь,
И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала - в кромешный, ничтожный, раёшный -
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..
Когда я вернусь,
Я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит в меня и заплещется в сердце моём -
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!
Когда я вернусь,
Засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый.
И я упаду, побеждённый своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои!
Когда я вернусь…
- А когда я вернусь?!
декабрь 1973 - 1974(?), Александр Галич