9 апреля 1944-го года
из дневников
Александр Витковский, электромонтажник, 33 года, командир подразделения связи, Крым:
9 апреля. Перекоп
Ночью небольшое затишье. Это время используется для подтягивания войск, эвакуации раненых, подвоза боеприпасов, подхода резервов, смены позиций тяжелой артиллерии. Подводятся итоги, намечается новое.
На флангах находится противник, но на фланги мы давление не оказываем, противник вынужден будет сам уйти, так как перешеек сужается и он может быть отрезан. Фланги - не наша забота. 126-я дивизия делает удар в центре.
Перед самой первой траншеей лежал убитый заместитель командира 1-го батальона. Он шел впереди, увлекая пехоту в атаку. Этот батальон атаковал успешно, обеспечил продвижение другим.
Южнее Армянска расположены высоты, где противник оказал упорное сопротивление, и наше продвижение замедлилось. Высоты и далее участок №5 - это мощные укрепления в глубине обороны. Противник поставил на карту все, лишь бы задержать наше наступление. Его авиация сбрасывает контейнеры с гранатами; из очень крупных калибров ведет огонь морская артиллерия. 126-я медленно вгрызается в оборону противника, несет потери.
Вышестоящее командование не на шутку всполошилось упорным сопротивлением противника и зачастило на передний край - выяснить более конкретно обстановку для принятия мер.
Идет тяжелый кровопролитный бой южнее Армянска. Впереди участок № 5 и ишуньские позиции - второй Перекоп.
Александр Лесин, выпускник библиотечного института, 23 года, сотрудник редакции дивизионной газеты, Псковская область:
9 апреля
Весь день в полках. Когда шли туда, попали под обстрел, ложились.
Лед на реке искромсан, попробовали было перейти в одном месте - не вышло, сунулись в другом - тоже. Наконец, нашли твердую полосу льда, перебрались на другую сторону. И сразу же наткнулись на старый оборонительный рубеж немцев, с которого их сбили еще в марте: земляной вал, забранный бревнами, обложенный дерном; перед валом ров; около рва в пять рядов проволочная путаница; за всем этим блиндажи, заросшие елочником и травой... Видно, что строились они год назад или больше. Прочно строились. Над каждым - четыре наката и земля. Думали остановить нас здесь, на Великой. Не вышло!
Шли, и какое-то не к месту шутливое настроение было. «Не к добру». И только успели вспомнить эту примету, смотрим: в стороне, недалеко от воронки - убитый. Вверх лицом, одна рука откинута, другая на груди... Наш офицер. Шапка откатилась в сторону, лицо еще не успело заостриться и пожелтеть. Значит, совсем недавно Вот сейчас, пока мы шли тут и перебрасывались шутками. А день солнечный, вода блестит - весна.
Лощина показалась еще более опасной. На бугре и внизу везде стояли наши артиллерийские и минометные батареи. Враг засек их и теперь обстреливал лощину с двух сторон.
Вскоре немцы начали свою артподготовку. Били по одному месту - задымили, оглушили, Опять контратака!
Второй день они тычутся то там, то тут. Сейчас, конечно, ничего не сделают, но скоро река выйдет из берегов, они могут использовать половодье. Признаться, об этом поговаривают у нас с опаской.
Я так и назову свою корреспонденцию - «Богатырь».
Рядовой Михаил Данилович Шатов, стрелок, в утреннем бою был ранен осколком в челюсть. Командир взвода сказал Шатову: отправляйся в санчасть.
- Из-за такого пустяка в санчасть?- так и не пошел.
В полдень около Шатова разорвался снаряд, его контузило. И опять Шатов решил не уходить: как раз начиналась наша атака.
Вместе с другими спрыгивал в траншеи врага. От резкого толчка голова закружилась, в глазах потемнело, и он упал - сказалась контузия. Товарищ поднял его. А потом они бежали вперед...
И только, когда вся рота закрепилась на отвоеванном рубеже, Шатов покинул поле боя.
Вот он какой, Михаил Шатов с Урала! Дважды мог уйти и - не ушел. Это и есть: не щадя своей жизни, сражаться за Родину.
Георгий Славгородский, школьный учитель, 29 лет, заместитель командира батальона, Одесская область:
9 апреля.
Копейкино. Солдаты окопались - кто как смог: кто трудолюбивей - сделал окопчик с перекрытием и сидел (дремал) в затишье, кто поленивей - лежал в открытом окопе и дрожал. Было разрешено обогреванье, и они по очереди обогревались. Я поверил оружие, у нерадивых бойцов оружие не работало. Утром, когда поели горячего борща, когда соседи подтянулись, мы опять пошли в наступление, общее направление - высота 203,2. Противник на высоту не пустил нас сразу; перед высотой проходила лощинка, в ней стояли два танка и с левого фланга простреливали ее. Попытались выдвинуть пушку, лошадей побило. К Качатам (на КП) собралось много народа (командование, артиллеристы), танки обстреляли (с дальней высоты, уже другие), убили 4 лошадей, 7 человек вывели из строя; мне связной нес обед, и его ранило. Я находился впереди, под высотой, с командирами рот. Из лощины танки выгнали самолеты на наших глазах, обстреляв их из «катюши». Левый фланг 42-го стаз беспрепятственно продвигаться, а справа все била батарея противника, задерживая 97 дивизию. Затем противник перешел в контратаку, и она дрогнула. Артиллеристы на нашем участке видели эту батарею, я им указаз ее, но боялись себя выявить. Я попытался выдвинуть свою пехоту на противоположные скаты высоты, чтобы вывести из этой скученности и угрожать противнику. Но овражная батарея опять обстреляла нас. Я лежал сверху под разрывами, остался цел, двоих или троих наших солдат ранило. Раненый узбек стал плакать, Утешев, находившийся со мной, ругался на их тонкие слезы, бил узбека по голове и приказывал молчать (не столько раны, сколько слез). Пришлось выдвижение оставить. Наступил вечер, я ушел к Качатам, поужинал и лег отдыхать на мякине, комбат ушел в село. Отдыхал часа 2. Поднял полковник. Надо было выдвинуть роту Утешева вперед, в расположение противника километра на 2, надо было накормить людей, пополнить боеприпасы. В заботе и распоряжениях прошла ночь.
Николай Каманин, лётчик, 35 лет, генерал-майор, командир штурмового авиакорпуса, Украина (?):
9 апреля.
Ранним утром группа «фокке-вульфов» подошла со стороны солнца на большой высоте и с пикирования сбросила несколько контейнеров «лягушек» (с мелкими осколочными бомбами) на самолётную стоянку. Было повреждено три наших самолёта, убито трое и 18 человек ранено. Дежурное звено истребителей взлетело через 45 секунд после объявления тревоги, но боя не состоялось: «фокке-вульфы» улетели на бреющем полёте. На рассвете 10 апреля один Ю-88 сбросил полутонную бомбу на стоянку самолётов 179-го истребительного полка. Были повреждены три наших самолёта. В 7 часов утра налетели ещё 14 вражеских самолётов. Предупреждение о подходе противника мы получили за 15 минут и сумели своевременно поднять с двух аэродромов 18 истребителей. Они не допустили прицельного бомбометания. Мелкие осколочные бомбы противник побросал вокруг аэродрома. У нас было несколько человек легкораненых. Самолёты не пострадали. В воздушном бою наши истребители сбили два «фокке-вульфа» и один «юнкере».
Противник пытается бить нас на аэродромах потому, что мы близковато сидим от линии фронта. Наши передовые аэродромы всего в 15-20 километрах от врага. Такое базирование авиации безусловно опасно. Это - результат плохого планирования штабом воздушной армии боевых задач для 5 шак и его базирования. В январе-феврале мы базировались на левом фланге фронта, а боевую работу в основном вели на его правом фланге. Сейчас картина прямо противоположная: сидим на правом фланге, а воюем на левом. Отчасти это объясняется ещё и тем, что в составе фронта один штурмовой авиационный корпус, а наземных армий более десяти и каждая хочет, чтобы в трудную минуту ей помогали штурмовики. По этим причинам нашим самолётам нередко до цели приходится лететь 100-150 километров параллельно линии фронта.
Всеволод Вишневский, писатель, 43 года, политработник, Ленинград:
9 апреля.
В 11.45 поехал в Филармонию на актив ленинградского] комсомола. В президиуме - приехавший из Москвы секретарь ЦК ВЛКСМ Н.А. Михайлов...
Мраморный зал Филармонии полон, преобладают девушки... Освещение a giomo. Блестят ордена и медали. Комсомол Ленинграда приступает к очередным делам.
Из выступлений:
- Мы просим промышленников Ленинграда заняться выпуском барабанов, знамен и вообще всем тем, что нужно пионеротрядам. (Смех, оживление, аплодисменты... Забота о новом поколении. Осадные интересы вытесняются нормальной бытовой струей. Пахнуло чем-то мирным.)
Лидия Чуковская, литературовед, 37 лет, Москва:
9 апреля.
Вечером к папе пришла Кончаловская Наталья Петровна [жена Михалкова. - Дописано позже. -Е. Ч.], о которой я слышала много хорошего, хотя Леля, который тоже хвалит ее, хвалит так: «она прекрасное, умное, талантливое животное - но все же животное». Мне хотелось к ней присмотреться и прислушаться, потому что то, что ею написано - небанально, не бырышнино, а как-то очень органично, хотя иногда и нехорошо. Переводы ее мне тоже нравились… Ведет она себя очень умно, тактично, по виду искренне - в той мере, в какой эта искренность уместна. Светская женщина вполне. Очень смешно, верно и зло ругала Эль Регистана, который вполне завладел ее Сережей: они вместе пьют, вместе делают шашлыки и, что еще хуже, вместе пишут. Берутся за сценарии, либретто и пр. и все обязательно: «Сталинская будет наша!» С возмущением [несколько слов вырезаны. -Е. Ч.], задуманный ими: «За что советская страна / Дает поэтам ордена». - Это Регистан, я узнаю его! Писать нужно о человеке, о его подвиге - и как результат - орден, а тут всё наоборот!.. Этот человек залез в мою жизнь всеми лапами, меня он ненавидит, потому что боится, а Сережа считает, что у него нет и не было лучшего друга».
Она читала наброски своей книги новая и старая Москва - мне не понравилось: холодно. Не знаю, как дальше будет, а пока что худо, потому что нет отношения к старине: неизвестно, насмехаться мы должны над барином, над Елизаветой - или как? Стихи без ключа. Потом читала переводы - превосходные - особенно Дюны - и из Шекспира. Местами не хуже и даже как-то пронзительнее маршаковских. Потом читала свои детские стихи: «Сапоги», пожалуй, хороши. Она, конечно, клад для «смеси», для журнала - ей, как Шварцу [несколько слов вырезаны. -Е. Ч.], в самом деле хочется смеяться, у нее есть аппетит к смеху.
Когда она уже собралась уходить, папа сказал: ну, теперь ты, Лида, почитай.
Люша (она весь вечер сидела возле) зашептала «не надо, не надо». Не знаю, боялась ли она за меня, что я «провалюсь»? Я прочла «Скучно, а главное силы…», «Он ведь только прикинулся…» и I гл. поэмы, «Осень» и «Я никогда не вернусь». Эффект был чрезвычайный. Не знаю, с отвычки ли от живого человеческого голоса или в самом деле мои стихи хороши - но Наталья Петровна охала и ахала по поводу каждой строки и смотрела на меня во все глаза. Я, признаюсь, была рада, потому что мой визит к ним тогда был унизителен.
Алиса Коонен, актриса, 54 года, Подмосковье:
9 апреля [1944 г.]. Воскресенье
Архангельское
Послезавтра утром уезжаем.
Прожили хорошо, хотя питались плохо и температура моя по-прежнему 35,5, дальше не идет…
А. Я. закончил «разбор» «Без вины».
14‐го у него доклад в ВТО (режиссер А. Я. Таиров выступал на конференции Всероссийского театрального общества по вопросам театрального образования. Текст выступления хранится в РГАЛИ).
Занимаюсь Кручининой. Выучила текст с Дудукиным- 2‐го акта ( Персонажи пьесы «Без вины виноватые» А. Н. Островского).
Кое-что зарождается. Образ - еще неясно, но [нрзб.].
«Корсет». Мягкие руки и опущенные плечи - при высоком корсете. Высоко откинутая голова - на мягкой и грациозной шее. Мягкая рука на колене. Слезы на открытом лице. Легкий голос и дикция - «без дикции». Гордость и независимость при скромности и застенчивости. Серьезность. «Подоплека» - начиная с первой сцены с Дудукиным (выход). Улыбка «сквозь свое».
Ее тоска, сквозь которую она вообще принимает и жизнь, и свои успехи сейчас (во 2 акте), - активизирована. Сейчас она возбуждена тем, что она в этом городе, она во власти нахлынувших воспоминаний. Тоска о сыне, оскорбленная женская гордость - воспоминанья молодости, все это живет в ней страстно.
Ей и хочется говорить о себе. Она не рассказывает Дудукину - «рассказ о своей жизни», она перебирает, перелистывает страницы [своей жизни. - более поздняя вставка], сквозь образы возникающие с силой - тут же, [сейчас. - более поздняя вставка], в ее воображении. Она заново видит себя, сына. Дудукин только объект, который случайно попал в орбиту. Говорит она, не считаясь с ним как с собеседником.
Ей необходимо говорить сейчас.
Она говорит для себя.
Не понижать звука - не надо «солидности». С другой стороны, при легкости разговора необходима подоплека «тоскующей мысли, идущей от раненого сердца».
Это серьезность - обопрет [нрзб.] образом звук и даст нужный ритм речи. Плакать - сначала, и только когда слезы потекут - закрыть лицо рукой. [Позже слово «закрыть» зачеркнуто, вписано: «Сильно прикрыть».] [Не пользоваться носовым платком - Художественный театр. - более поздняя приписка.]
Вечером читала сцену с Дудукиным А. Я. Ему нравится.
Найти ритм речи в Островском и, в частности, в монологах Кручининой - очень важная вещь.
Природа изумительна.
В береговой роще - чудо…
Деревенька на горе, обрыв, незамерзающий под сугробами журчащий ручей… Белые слепящие пласты тяжелого талого снега… Все это - чудесно… Чудесно… Но воздух тяжелый, утомляющий.
Температура 35 - неподходящая для предстоящих боев.
Михаил Пришвин, писатель, 71 год, Москва:
9 апреля.
Утром крупный и редкий снег несмело шел. В полдень сильно таяло на солнце. После обеда, мне кажется, небо стало покрываться теплыми тучами.
Что вы разбираете людей на типы, для чего? Чтобы сложить из типов всего целого, настоящего человека? Да? Но позвольте, возможно ли собрать все типы человека, - вот вопрос, если невозможно, то труд наш напрасный: всего человека нам не сложить. Возьмем, к примеру, тип изгиба человека нижепоставленного перед вышепо- ставленным, начнем с Гете, который в Веймарском парке, встречая детей герцога, сгибался так, что доставал в поклоне цилиндром земли, кончая согласительным молчанием Молчалина из комедии «Горе от ума». Сколько таких разных между Гете и Молчалиным и дальше вплоть до советских подхалимов! И вот если вы задумали сложить идеального человека, то ведь вам прежде всего надо собрать все типы подхалимов, чтобы исключить всех из цельного образа. Но ведь это уже ясно, как день, что типам этим нет конца, и, значит, если мы сотворим человека, не предав проклятью всех подхалимов, то не можем поручиться за то, что новый человек не выпустит из себя в дальнейшем подхалима в новой невиданной форме. Вот почему, имея в виду сотворить прекрасного человека, я миную типовое человечество и обращаюсь к природе, где все разнообразие типов дается в каком-нибудь жесте (хвост [виляющий])
Александр Витковский, электромонтажник, 33 года, командир подразделения связи, Крым:
9 апреля. Перекоп
Ночью небольшое затишье. Это время используется для подтягивания войск, эвакуации раненых, подвоза боеприпасов, подхода резервов, смены позиций тяжелой артиллерии. Подводятся итоги, намечается новое.
На флангах находится противник, но на фланги мы давление не оказываем, противник вынужден будет сам уйти, так как перешеек сужается и он может быть отрезан. Фланги - не наша забота. 126-я дивизия делает удар в центре.
Перед самой первой траншеей лежал убитый заместитель командира 1-го батальона. Он шел впереди, увлекая пехоту в атаку. Этот батальон атаковал успешно, обеспечил продвижение другим.
Южнее Армянска расположены высоты, где противник оказал упорное сопротивление, и наше продвижение замедлилось. Высоты и далее участок №5 - это мощные укрепления в глубине обороны. Противник поставил на карту все, лишь бы задержать наше наступление. Его авиация сбрасывает контейнеры с гранатами; из очень крупных калибров ведет огонь морская артиллерия. 126-я медленно вгрызается в оборону противника, несет потери.
Вышестоящее командование не на шутку всполошилось упорным сопротивлением противника и зачастило на передний край - выяснить более конкретно обстановку для принятия мер.
Идет тяжелый кровопролитный бой южнее Армянска. Впереди участок № 5 и ишуньские позиции - второй Перекоп.
Александр Лесин, выпускник библиотечного института, 23 года, сотрудник редакции дивизионной газеты, Псковская область:
9 апреля
Весь день в полках. Когда шли туда, попали под обстрел, ложились.
Лед на реке искромсан, попробовали было перейти в одном месте - не вышло, сунулись в другом - тоже. Наконец, нашли твердую полосу льда, перебрались на другую сторону. И сразу же наткнулись на старый оборонительный рубеж немцев, с которого их сбили еще в марте: земляной вал, забранный бревнами, обложенный дерном; перед валом ров; около рва в пять рядов проволочная путаница; за всем этим блиндажи, заросшие елочником и травой... Видно, что строились они год назад или больше. Прочно строились. Над каждым - четыре наката и земля. Думали остановить нас здесь, на Великой. Не вышло!
Шли, и какое-то не к месту шутливое настроение было. «Не к добру». И только успели вспомнить эту примету, смотрим: в стороне, недалеко от воронки - убитый. Вверх лицом, одна рука откинута, другая на груди... Наш офицер. Шапка откатилась в сторону, лицо еще не успело заостриться и пожелтеть. Значит, совсем недавно Вот сейчас, пока мы шли тут и перебрасывались шутками. А день солнечный, вода блестит - весна.
Лощина показалась еще более опасной. На бугре и внизу везде стояли наши артиллерийские и минометные батареи. Враг засек их и теперь обстреливал лощину с двух сторон.
Вскоре немцы начали свою артподготовку. Били по одному месту - задымили, оглушили, Опять контратака!
Второй день они тычутся то там, то тут. Сейчас, конечно, ничего не сделают, но скоро река выйдет из берегов, они могут использовать половодье. Признаться, об этом поговаривают у нас с опаской.
Я так и назову свою корреспонденцию - «Богатырь».
Рядовой Михаил Данилович Шатов, стрелок, в утреннем бою был ранен осколком в челюсть. Командир взвода сказал Шатову: отправляйся в санчасть.
- Из-за такого пустяка в санчасть?- так и не пошел.
В полдень около Шатова разорвался снаряд, его контузило. И опять Шатов решил не уходить: как раз начиналась наша атака.
Вместе с другими спрыгивал в траншеи врага. От резкого толчка голова закружилась, в глазах потемнело, и он упал - сказалась контузия. Товарищ поднял его. А потом они бежали вперед...
И только, когда вся рота закрепилась на отвоеванном рубеже, Шатов покинул поле боя.
Вот он какой, Михаил Шатов с Урала! Дважды мог уйти и - не ушел. Это и есть: не щадя своей жизни, сражаться за Родину.
Георгий Славгородский, школьный учитель, 29 лет, заместитель командира батальона, Одесская область:
9 апреля.
Копейкино. Солдаты окопались - кто как смог: кто трудолюбивей - сделал окопчик с перекрытием и сидел (дремал) в затишье, кто поленивей - лежал в открытом окопе и дрожал. Было разрешено обогреванье, и они по очереди обогревались. Я поверил оружие, у нерадивых бойцов оружие не работало. Утром, когда поели горячего борща, когда соседи подтянулись, мы опять пошли в наступление, общее направление - высота 203,2. Противник на высоту не пустил нас сразу; перед высотой проходила лощинка, в ней стояли два танка и с левого фланга простреливали ее. Попытались выдвинуть пушку, лошадей побило. К Качатам (на КП) собралось много народа (командование, артиллеристы), танки обстреляли (с дальней высоты, уже другие), убили 4 лошадей, 7 человек вывели из строя; мне связной нес обед, и его ранило. Я находился впереди, под высотой, с командирами рот. Из лощины танки выгнали самолеты на наших глазах, обстреляв их из «катюши». Левый фланг 42-го стаз беспрепятственно продвигаться, а справа все била батарея противника, задерживая 97 дивизию. Затем противник перешел в контратаку, и она дрогнула. Артиллеристы на нашем участке видели эту батарею, я им указаз ее, но боялись себя выявить. Я попытался выдвинуть свою пехоту на противоположные скаты высоты, чтобы вывести из этой скученности и угрожать противнику. Но овражная батарея опять обстреляла нас. Я лежал сверху под разрывами, остался цел, двоих или троих наших солдат ранило. Раненый узбек стал плакать, Утешев, находившийся со мной, ругался на их тонкие слезы, бил узбека по голове и приказывал молчать (не столько раны, сколько слез). Пришлось выдвижение оставить. Наступил вечер, я ушел к Качатам, поужинал и лег отдыхать на мякине, комбат ушел в село. Отдыхал часа 2. Поднял полковник. Надо было выдвинуть роту Утешева вперед, в расположение противника километра на 2, надо было накормить людей, пополнить боеприпасы. В заботе и распоряжениях прошла ночь.
Николай Каманин, лётчик, 35 лет, генерал-майор, командир штурмового авиакорпуса, Украина (?):
9 апреля.
Ранним утром группа «фокке-вульфов» подошла со стороны солнца на большой высоте и с пикирования сбросила несколько контейнеров «лягушек» (с мелкими осколочными бомбами) на самолётную стоянку. Было повреждено три наших самолёта, убито трое и 18 человек ранено. Дежурное звено истребителей взлетело через 45 секунд после объявления тревоги, но боя не состоялось: «фокке-вульфы» улетели на бреющем полёте. На рассвете 10 апреля один Ю-88 сбросил полутонную бомбу на стоянку самолётов 179-го истребительного полка. Были повреждены три наших самолёта. В 7 часов утра налетели ещё 14 вражеских самолётов. Предупреждение о подходе противника мы получили за 15 минут и сумели своевременно поднять с двух аэродромов 18 истребителей. Они не допустили прицельного бомбометания. Мелкие осколочные бомбы противник побросал вокруг аэродрома. У нас было несколько человек легкораненых. Самолёты не пострадали. В воздушном бою наши истребители сбили два «фокке-вульфа» и один «юнкере».
Противник пытается бить нас на аэродромах потому, что мы близковато сидим от линии фронта. Наши передовые аэродромы всего в 15-20 километрах от врага. Такое базирование авиации безусловно опасно. Это - результат плохого планирования штабом воздушной армии боевых задач для 5 шак и его базирования. В январе-феврале мы базировались на левом фланге фронта, а боевую работу в основном вели на его правом фланге. Сейчас картина прямо противоположная: сидим на правом фланге, а воюем на левом. Отчасти это объясняется ещё и тем, что в составе фронта один штурмовой авиационный корпус, а наземных армий более десяти и каждая хочет, чтобы в трудную минуту ей помогали штурмовики. По этим причинам нашим самолётам нередко до цели приходится лететь 100-150 километров параллельно линии фронта.
Всеволод Вишневский, писатель, 43 года, политработник, Ленинград:
9 апреля.
В 11.45 поехал в Филармонию на актив ленинградского] комсомола. В президиуме - приехавший из Москвы секретарь ЦК ВЛКСМ Н.А. Михайлов...
Мраморный зал Филармонии полон, преобладают девушки... Освещение a giomo. Блестят ордена и медали. Комсомол Ленинграда приступает к очередным делам.
Из выступлений:
- Мы просим промышленников Ленинграда заняться выпуском барабанов, знамен и вообще всем тем, что нужно пионеротрядам. (Смех, оживление, аплодисменты... Забота о новом поколении. Осадные интересы вытесняются нормальной бытовой струей. Пахнуло чем-то мирным.)
Лидия Чуковская, литературовед, 37 лет, Москва:
9 апреля.
Вечером к папе пришла Кончаловская Наталья Петровна [жена Михалкова. - Дописано позже. -Е. Ч.], о которой я слышала много хорошего, хотя Леля, который тоже хвалит ее, хвалит так: «она прекрасное, умное, талантливое животное - но все же животное». Мне хотелось к ней присмотреться и прислушаться, потому что то, что ею написано - небанально, не бырышнино, а как-то очень органично, хотя иногда и нехорошо. Переводы ее мне тоже нравились… Ведет она себя очень умно, тактично, по виду искренне - в той мере, в какой эта искренность уместна. Светская женщина вполне. Очень смешно, верно и зло ругала Эль Регистана, который вполне завладел ее Сережей: они вместе пьют, вместе делают шашлыки и, что еще хуже, вместе пишут. Берутся за сценарии, либретто и пр. и все обязательно: «Сталинская будет наша!» С возмущением [несколько слов вырезаны. -Е. Ч.], задуманный ими: «За что советская страна / Дает поэтам ордена». - Это Регистан, я узнаю его! Писать нужно о человеке, о его подвиге - и как результат - орден, а тут всё наоборот!.. Этот человек залез в мою жизнь всеми лапами, меня он ненавидит, потому что боится, а Сережа считает, что у него нет и не было лучшего друга».
Она читала наброски своей книги новая и старая Москва - мне не понравилось: холодно. Не знаю, как дальше будет, а пока что худо, потому что нет отношения к старине: неизвестно, насмехаться мы должны над барином, над Елизаветой - или как? Стихи без ключа. Потом читала переводы - превосходные - особенно Дюны - и из Шекспира. Местами не хуже и даже как-то пронзительнее маршаковских. Потом читала свои детские стихи: «Сапоги», пожалуй, хороши. Она, конечно, клад для «смеси», для журнала - ей, как Шварцу [несколько слов вырезаны. -Е. Ч.], в самом деле хочется смеяться, у нее есть аппетит к смеху.
Когда она уже собралась уходить, папа сказал: ну, теперь ты, Лида, почитай.
Люша (она весь вечер сидела возле) зашептала «не надо, не надо». Не знаю, боялась ли она за меня, что я «провалюсь»? Я прочла «Скучно, а главное силы…», «Он ведь только прикинулся…» и I гл. поэмы, «Осень» и «Я никогда не вернусь». Эффект был чрезвычайный. Не знаю, с отвычки ли от живого человеческого голоса или в самом деле мои стихи хороши - но Наталья Петровна охала и ахала по поводу каждой строки и смотрела на меня во все глаза. Я, признаюсь, была рада, потому что мой визит к ним тогда был унизителен.
Алиса Коонен, актриса, 54 года, Подмосковье:
9 апреля [1944 г.]. Воскресенье
Архангельское
Послезавтра утром уезжаем.
Прожили хорошо, хотя питались плохо и температура моя по-прежнему 35,5, дальше не идет…
А. Я. закончил «разбор» «Без вины».
14‐го у него доклад в ВТО (режиссер А. Я. Таиров выступал на конференции Всероссийского театрального общества по вопросам театрального образования. Текст выступления хранится в РГАЛИ).
Занимаюсь Кручининой. Выучила текст с Дудукиным- 2‐го акта ( Персонажи пьесы «Без вины виноватые» А. Н. Островского).
Кое-что зарождается. Образ - еще неясно, но [нрзб.].
«Корсет». Мягкие руки и опущенные плечи - при высоком корсете. Высоко откинутая голова - на мягкой и грациозной шее. Мягкая рука на колене. Слезы на открытом лице. Легкий голос и дикция - «без дикции». Гордость и независимость при скромности и застенчивости. Серьезность. «Подоплека» - начиная с первой сцены с Дудукиным (выход). Улыбка «сквозь свое».
Ее тоска, сквозь которую она вообще принимает и жизнь, и свои успехи сейчас (во 2 акте), - активизирована. Сейчас она возбуждена тем, что она в этом городе, она во власти нахлынувших воспоминаний. Тоска о сыне, оскорбленная женская гордость - воспоминанья молодости, все это живет в ней страстно.
Ей и хочется говорить о себе. Она не рассказывает Дудукину - «рассказ о своей жизни», она перебирает, перелистывает страницы [своей жизни. - более поздняя вставка], сквозь образы возникающие с силой - тут же, [сейчас. - более поздняя вставка], в ее воображении. Она заново видит себя, сына. Дудукин только объект, который случайно попал в орбиту. Говорит она, не считаясь с ним как с собеседником.
Ей необходимо говорить сейчас.
Она говорит для себя.
Не понижать звука - не надо «солидности». С другой стороны, при легкости разговора необходима подоплека «тоскующей мысли, идущей от раненого сердца».
Это серьезность - обопрет [нрзб.] образом звук и даст нужный ритм речи. Плакать - сначала, и только когда слезы потекут - закрыть лицо рукой. [Позже слово «закрыть» зачеркнуто, вписано: «Сильно прикрыть».] [Не пользоваться носовым платком - Художественный театр. - более поздняя приписка.]
Вечером читала сцену с Дудукиным А. Я. Ему нравится.
Найти ритм речи в Островском и, в частности, в монологах Кручининой - очень важная вещь.
Природа изумительна.
В береговой роще - чудо…
Деревенька на горе, обрыв, незамерзающий под сугробами журчащий ручей… Белые слепящие пласты тяжелого талого снега… Все это - чудесно… Чудесно… Но воздух тяжелый, утомляющий.
Температура 35 - неподходящая для предстоящих боев.
Михаил Пришвин, писатель, 71 год, Москва:
9 апреля.
Утром крупный и редкий снег несмело шел. В полдень сильно таяло на солнце. После обеда, мне кажется, небо стало покрываться теплыми тучами.
Что вы разбираете людей на типы, для чего? Чтобы сложить из типов всего целого, настоящего человека? Да? Но позвольте, возможно ли собрать все типы человека, - вот вопрос, если невозможно, то труд наш напрасный: всего человека нам не сложить. Возьмем, к примеру, тип изгиба человека нижепоставленного перед вышепо- ставленным, начнем с Гете, который в Веймарском парке, встречая детей герцога, сгибался так, что доставал в поклоне цилиндром земли, кончая согласительным молчанием Молчалина из комедии «Горе от ума». Сколько таких разных между Гете и Молчалиным и дальше вплоть до советских подхалимов! И вот если вы задумали сложить идеального человека, то ведь вам прежде всего надо собрать все типы подхалимов, чтобы исключить всех из цельного образа. Но ведь это уже ясно, как день, что типам этим нет конца, и, значит, если мы сотворим человека, не предав проклятью всех подхалимов, то не можем поручиться за то, что новый человек не выпустит из себя в дальнейшем подхалима в новой невиданной форме. Вот почему, имея в виду сотворить прекрасного человека, я миную типовое человечество и обращаюсь к природе, где все разнообразие типов дается в каком-нибудь жесте (хвост [виляющий])