6 апреля 1939-го года
из дневников
Михаил Пришвин, писатель, 66 лет, Москва:
6 апреля.
Первая ночь без мороза и днем первый весенний теплый дождь.
Началась весна воды.
Тревога о пропаже книги и рукописи. (Бог даст, найдется.) В Толмачевском пер. старая женщина подвязала к телу яйцо и выносила цыпленка, и он за ней ходит.
Если ты хочешь больше травы накосить, то, само собой, будешь и косу больше и лучше точить. И надо с того начинать, чтобы приохотить людей к труду, а не с того, чтобы на лугах косы точить. И если ты точно так же поймешь сладость творчества, то о себе в смысле «как все» забудешь, и если поймешь радость общего дела, само собой исчезнет в тебе чувство собственности.
Волков: из обиды вырастает собственность: чувствуешь, нет тебе в лютом мире защиты, кроме как взяться за собственность: это спасет тебя, и отсюда начинается охота к накоплению.
Уильям Ширер, историк, мемуарист, 35 лет, корреспондент американского радио в Европе:
6 апреля. Варшава.
Бек, министр иностранных дел Польши, который в течение многих лет проводил пронацистскую и антифранцузскую политику, побывал в Лондоне, и сегодня ночью мы получили англо-польское коммюнике, объявляющее о том, что эти две страны подпишут долговременное соглашение о взаимопомощи в случае нападения на одну из них третьей державы. Я думаю, что это остановит Гитлера на какое-то время, потому что сила - это единственное, что он понимает и уважает, а после моего недельного пребывания здесь я не сомневаюсь, что поляки будут воевать и что если Великобритания и Франция тоже будут воевать, то он окажется в трудном положении. Только три момента вызывают у меня тревогу: кошмарное стратегическое положение Польши, в котором она окажется после того, как Германия (с помощью и одобрения Польши) введет свою армию в протекторат и Словакию и таким образом выйдет к южным границам этой страны (на севере Польша и так граничит с Восточной Пруссией); Западный вал (линия Зигфрида), строительство которого будет закончено следующей зимой, отобьет охоту у Франции и Британии напасть на Германию с запада и помочь таким образом Польше; и наконец, Россия. На этой неделе я ел-пил со многими поляками - из министерства иностранных дел, военными, старыми легионерами Пилсудского, которые руководят польским радио. И все они не хотят понять, что для них это непозволительная роскошь быть одновременно врагами и России, и Германии, что они должны выбирать, что если они привлекут для оказания помощи Россию, наряду с Францией и Великобританией, то они спасены. Они тянутся за следующим куском замечательного копченого лосося «вистула», запивают его одним из пятидесяти семи сортов водки и рассуждают об опасностях, которые таит в себе российская помощь. Разумеется, опасность есть. Опасность состоит в том, что Красная армия, попав на землю Польши, уже не уйдет, что власть захватят большевики со своей пропагандой (эта страна стала настолько неуправляемой ее полковниками, что, вне всякого сомнения, она окажется благодатной почвой для большевиков) и так далее. Это правда. Тогда заключите мир с нацистами. Отдайте им Данциг и Прусский (Данцигский) коридор. Поляки говорят: «Никогда!»
И все-таки в этот весенний день, получив гарантии Великобритании, все мы почувствовали облегчение. Фоудор, который сегодня ночью отправляется морем в Англию на пасхальные каникулы (ему запрещено пересекать Германию), настроен оптимистично. В посольстве люди (Биддл и военные) счастливы. Только второй секретарь Ландрет Гаррисон настроен скептически. Он по-прежнему раздраженным тоном говорит о слабости Польши. Он человек с предрассудками, хотя и умный.
Сегодня пошли слухи о передвижениях германских войск, но поляки их опровергают. Польское радио все еще тянет со своим новым коротковолновым передатчиком. Плохо. Завтра утром отправляюсь в Париж на пасхальную радиопередачу, потом, на второй день Пасхи, в Женеву.
Иван Майский, дипломат, 55 лет, посол СССР в Англии, Лондон:
6 апреля.
Был у [Э.] Галифакса, который сообщил мне итоги разговоров с [Ю.] Беком. 3 дня, проведенные Беком в Лондоне, дали, по мнению Галифакса, хороший результат. Основное достижение - это то двухстороннее соглашение о взаимопомощи против агрессии, которое премьер сегодня огласил в парламенте[897]. Таким образом, односторонняя гарантия, данная Великобританией Польше 31 марта, теперь превращается в пакт взаимопомощи между обеими странами. Пока заключено лишь предварительное соглашение принципиального характера, позднее - точно срока сейчас установить еще нельзя - это соглашение будет оформлено в специальном договоре. Одним из моментов, заставляющих повременить с таким договором, является необходимость урегулировать вопрос о формах и характере той помощи, кот[орую] СССР мог бы и хотел бы оказать в борьбе с агрессией. В этой связи Галифакс вдруг задал мне вопрос, мог ли бы СССР в случае надобности взять на себя снабжение Польши оружием и амуницией? Я ответил, что не подготовлен к обсуждению такого вопроса.
Далее Галифакс обратил мое внимание на последний абзац сообщения премьера и расшифровал его в том смысле, что здесь бритпра хотело оставить за собой возможность вести переговоры с СССР.
В свою очередь, я спросил Галифакса, как надо понимать выражение «прямая или косвенная угроза независимости”? Что значит слово «косвенная”? И кто должен определять, имеется ли налицо такая угроза: каждая сторона самостоятельно? Или же обе стороны на совместной консультации?
Галифакс не мог дать мне вполне четкого ответа на поставленные мной вопросы. Поскольку, однако, я мог его понять, решать вопрос о наличии угрозы будет каждая сторона самостоятельно. Что же касается слова «косвенная», то это понятие еще подлежит «кларификации» в дальнейших переговорах.
Прощаясь, Галифакс выражал горячую надежду, что сможет на пасху уехать дней на пять в свое имение. Подумайте только: он не был «дома» уже целых шесть недель!
Уедет ли? Не знаю. На албанском горизонте явно собираются тучи.
Лидия Бердяева (1871 - 1945), жена философа Николая Бердяева, 68 лет, Франция
6 апреля.
Суббота. День Св. Иоанна Ев<ангелиста>. Записи мои я прекратила в апреле 37-го года, т. е. 2 года тому назад... Недавно перечитала все записанное, и вновь явилось желание продолжать. Почувствовала значение воскрешать в этих записях прошлое. Это воскресениеможет иметь значение для будущего в смысле проверки пути, которым идешь сама и все те, кто с тобой, вокруг тебя, твои спутники...
Вкратце постараюсь сказать то самое существенное, что произошло за эти два года. Внешне жизнь наша изменилась в том, что теперь вот уже год, как мы живем в собственном доме, завещанном нам покойным другом нашим Флоранс. Как бы предчувствуя свою смерть, она оставила завещание. Большое состояние, полученное ею от мужа, она распределила между родными, на благотвор<ительные> цели и среди друзей. Для нас это завещание было поистине выходом из критического положения. В июне прошлого года мы должны были оставить квартиру, где жили 10 лет, т. к. не могли бы платить за нее из-за повышения цен и вздорожания жизни. И вот именно в это время мы получили этот дом, куда и переехали летом прошлого года. Дом очень уютный, с небольшим садом, большими каштанами. Нравится он мне тем, что напоминает старинную русскую усадьбу. Как только мы переехали, я тотчас же повесила в столовой портрет нашей дорогой Флоранс, желая, чтоб она всегда невидимо присутствовала в доме, всегда была с нами...
Отмечаю сегодня разговор с Ни по поводу его отношения к рус<ской> эмиграции.
«Ты знаешь, когда нас высылали за границу, у меня было твердое решение никогда не иметь сношения с рус<ской> эмиграцией. И вот по приезде в Берлин первое же столкновение... Ты помнишь, вечером пришел к нам Струве с своими единомышленниками, и у нас возник спор, окончившийся чуть ли не скандалом... Отношения были порваны. Вскоре после этой встречи Струве написал в «Возрождении» статьи, где обливал меня грязью...
Затем история с Карташевым, кот<орый> в одном публичном собрании в Париже [Вместо зачеркнутого: Берлине] заявил, что все мы, высланные из России, не высланы, а подосланы с целью разложения эмиграции».
«Неужели это сказал Карташев? - спрашиваю я. - Я была лучшего о нем мнения».
«Да, Карташев. И когда я позже встретил его на одном съезде, то подошел и спросил: как мог он сказать такую вещь? Он явно смутился и замял разговор...
Дальше Мережковский в ряде статей поносил меня, называл большевиком... Как видишь, я имел основания избегать общения с русскими. И нужно сказать, что всякое общение с ними мне труднее, чем с иностранцами. Они интересуются идеями, а русские здесь сводят счеты между собой».
Несмотря на нездоровье и сильное переутомление Ни сегодня идет на собрание у Gabriel Marsel’я, где доклад Минковского по психологии...
За обедом разговор: «Многие наслаждаются сознанием своей принадлежности к "умственной элите". А меня это сознание мучит. Вся эта "элита" - навоз! А она претендует решать мировые вопросы, судьбы мира.
Вообще я с горечью замечаю, что во мне все увеличивается скептицизм. Я всюду вижу все отрицательное. Правда, во мне всегда это было и раньше, но не в такой степени».
Михаил Пришвин, писатель, 66 лет, Москва:
6 апреля.
Первая ночь без мороза и днем первый весенний теплый дождь.
Началась весна воды.
Тревога о пропаже книги и рукописи. (Бог даст, найдется.) В Толмачевском пер. старая женщина подвязала к телу яйцо и выносила цыпленка, и он за ней ходит.
Если ты хочешь больше травы накосить, то, само собой, будешь и косу больше и лучше точить. И надо с того начинать, чтобы приохотить людей к труду, а не с того, чтобы на лугах косы точить. И если ты точно так же поймешь сладость творчества, то о себе в смысле «как все» забудешь, и если поймешь радость общего дела, само собой исчезнет в тебе чувство собственности.
Волков: из обиды вырастает собственность: чувствуешь, нет тебе в лютом мире защиты, кроме как взяться за собственность: это спасет тебя, и отсюда начинается охота к накоплению.
Уильям Ширер, историк, мемуарист, 35 лет, корреспондент американского радио в Европе:
6 апреля. Варшава.
Бек, министр иностранных дел Польши, который в течение многих лет проводил пронацистскую и антифранцузскую политику, побывал в Лондоне, и сегодня ночью мы получили англо-польское коммюнике, объявляющее о том, что эти две страны подпишут долговременное соглашение о взаимопомощи в случае нападения на одну из них третьей державы. Я думаю, что это остановит Гитлера на какое-то время, потому что сила - это единственное, что он понимает и уважает, а после моего недельного пребывания здесь я не сомневаюсь, что поляки будут воевать и что если Великобритания и Франция тоже будут воевать, то он окажется в трудном положении. Только три момента вызывают у меня тревогу: кошмарное стратегическое положение Польши, в котором она окажется после того, как Германия (с помощью и одобрения Польши) введет свою армию в протекторат и Словакию и таким образом выйдет к южным границам этой страны (на севере Польша и так граничит с Восточной Пруссией); Западный вал (линия Зигфрида), строительство которого будет закончено следующей зимой, отобьет охоту у Франции и Британии напасть на Германию с запада и помочь таким образом Польше; и наконец, Россия. На этой неделе я ел-пил со многими поляками - из министерства иностранных дел, военными, старыми легионерами Пилсудского, которые руководят польским радио. И все они не хотят понять, что для них это непозволительная роскошь быть одновременно врагами и России, и Германии, что они должны выбирать, что если они привлекут для оказания помощи Россию, наряду с Францией и Великобританией, то они спасены. Они тянутся за следующим куском замечательного копченого лосося «вистула», запивают его одним из пятидесяти семи сортов водки и рассуждают об опасностях, которые таит в себе российская помощь. Разумеется, опасность есть. Опасность состоит в том, что Красная армия, попав на землю Польши, уже не уйдет, что власть захватят большевики со своей пропагандой (эта страна стала настолько неуправляемой ее полковниками, что, вне всякого сомнения, она окажется благодатной почвой для большевиков) и так далее. Это правда. Тогда заключите мир с нацистами. Отдайте им Данциг и Прусский (Данцигский) коридор. Поляки говорят: «Никогда!»
И все-таки в этот весенний день, получив гарантии Великобритании, все мы почувствовали облегчение. Фоудор, который сегодня ночью отправляется морем в Англию на пасхальные каникулы (ему запрещено пересекать Германию), настроен оптимистично. В посольстве люди (Биддл и военные) счастливы. Только второй секретарь Ландрет Гаррисон настроен скептически. Он по-прежнему раздраженным тоном говорит о слабости Польши. Он человек с предрассудками, хотя и умный.
Сегодня пошли слухи о передвижениях германских войск, но поляки их опровергают. Польское радио все еще тянет со своим новым коротковолновым передатчиком. Плохо. Завтра утром отправляюсь в Париж на пасхальную радиопередачу, потом, на второй день Пасхи, в Женеву.
Иван Майский, дипломат, 55 лет, посол СССР в Англии, Лондон:
6 апреля.
Был у [Э.] Галифакса, который сообщил мне итоги разговоров с [Ю.] Беком. 3 дня, проведенные Беком в Лондоне, дали, по мнению Галифакса, хороший результат. Основное достижение - это то двухстороннее соглашение о взаимопомощи против агрессии, которое премьер сегодня огласил в парламенте[897]. Таким образом, односторонняя гарантия, данная Великобританией Польше 31 марта, теперь превращается в пакт взаимопомощи между обеими странами. Пока заключено лишь предварительное соглашение принципиального характера, позднее - точно срока сейчас установить еще нельзя - это соглашение будет оформлено в специальном договоре. Одним из моментов, заставляющих повременить с таким договором, является необходимость урегулировать вопрос о формах и характере той помощи, кот[орую] СССР мог бы и хотел бы оказать в борьбе с агрессией. В этой связи Галифакс вдруг задал мне вопрос, мог ли бы СССР в случае надобности взять на себя снабжение Польши оружием и амуницией? Я ответил, что не подготовлен к обсуждению такого вопроса.
Далее Галифакс обратил мое внимание на последний абзац сообщения премьера и расшифровал его в том смысле, что здесь бритпра хотело оставить за собой возможность вести переговоры с СССР.
В свою очередь, я спросил Галифакса, как надо понимать выражение «прямая или косвенная угроза независимости”? Что значит слово «косвенная”? И кто должен определять, имеется ли налицо такая угроза: каждая сторона самостоятельно? Или же обе стороны на совместной консультации?
Галифакс не мог дать мне вполне четкого ответа на поставленные мной вопросы. Поскольку, однако, я мог его понять, решать вопрос о наличии угрозы будет каждая сторона самостоятельно. Что же касается слова «косвенная», то это понятие еще подлежит «кларификации» в дальнейших переговорах.
Прощаясь, Галифакс выражал горячую надежду, что сможет на пасху уехать дней на пять в свое имение. Подумайте только: он не был «дома» уже целых шесть недель!
Уедет ли? Не знаю. На албанском горизонте явно собираются тучи.
Лидия Бердяева (1871 - 1945), жена философа Николая Бердяева, 68 лет, Франция
6 апреля.
Суббота. День Св. Иоанна Ев<ангелиста>. Записи мои я прекратила в апреле 37-го года, т. е. 2 года тому назад... Недавно перечитала все записанное, и вновь явилось желание продолжать. Почувствовала значение воскрешать в этих записях прошлое. Это воскресениеможет иметь значение для будущего в смысле проверки пути, которым идешь сама и все те, кто с тобой, вокруг тебя, твои спутники...
Вкратце постараюсь сказать то самое существенное, что произошло за эти два года. Внешне жизнь наша изменилась в том, что теперь вот уже год, как мы живем в собственном доме, завещанном нам покойным другом нашим Флоранс. Как бы предчувствуя свою смерть, она оставила завещание. Большое состояние, полученное ею от мужа, она распределила между родными, на благотвор<ительные> цели и среди друзей. Для нас это завещание было поистине выходом из критического положения. В июне прошлого года мы должны были оставить квартиру, где жили 10 лет, т. к. не могли бы платить за нее из-за повышения цен и вздорожания жизни. И вот именно в это время мы получили этот дом, куда и переехали летом прошлого года. Дом очень уютный, с небольшим садом, большими каштанами. Нравится он мне тем, что напоминает старинную русскую усадьбу. Как только мы переехали, я тотчас же повесила в столовой портрет нашей дорогой Флоранс, желая, чтоб она всегда невидимо присутствовала в доме, всегда была с нами...
Отмечаю сегодня разговор с Ни по поводу его отношения к рус<ской> эмиграции.
«Ты знаешь, когда нас высылали за границу, у меня было твердое решение никогда не иметь сношения с рус<ской> эмиграцией. И вот по приезде в Берлин первое же столкновение... Ты помнишь, вечером пришел к нам Струве с своими единомышленниками, и у нас возник спор, окончившийся чуть ли не скандалом... Отношения были порваны. Вскоре после этой встречи Струве написал в «Возрождении» статьи, где обливал меня грязью...
Затем история с Карташевым, кот<орый> в одном публичном собрании в Париже [Вместо зачеркнутого: Берлине] заявил, что все мы, высланные из России, не высланы, а подосланы с целью разложения эмиграции».
«Неужели это сказал Карташев? - спрашиваю я. - Я была лучшего о нем мнения».
«Да, Карташев. И когда я позже встретил его на одном съезде, то подошел и спросил: как мог он сказать такую вещь? Он явно смутился и замял разговор...
Дальше Мережковский в ряде статей поносил меня, называл большевиком... Как видишь, я имел основания избегать общения с русскими. И нужно сказать, что всякое общение с ними мне труднее, чем с иностранцами. Они интересуются идеями, а русские здесь сводят счеты между собой».
Несмотря на нездоровье и сильное переутомление Ни сегодня идет на собрание у Gabriel Marsel’я, где доклад Минковского по психологии...
За обедом разговор: «Многие наслаждаются сознанием своей принадлежности к "умственной элите". А меня это сознание мучит. Вся эта "элита" - навоз! А она претендует решать мировые вопросы, судьбы мира.
Вообще я с горечью замечаю, что во мне все увеличивается скептицизм. Я всюду вижу все отрицательное. Правда, во мне всегда это было и раньше, но не в такой степени».