25 января 1919-го года
из дневников
Юрий Готье, историк, академик, 45 лет, профессор Московского университета, Москва:
25 января. Татьянин день. Обедня в Большом Вознесенье; прекрасное пение; среднее количество профессоров и отсутствие студентов; может быть, впрочем, потому, что об этой обедне знали только по передаче из уст в уста.
Наш прот. Боголюбский сказал проповедь на тему о том, что древние мученики и мученицы не «стыдадились» [так в подлиннике] Христа; надо было сделать естественный вывод, что нынешние люди Его стыдятся; это было бы верно, но вывода такого он не сделал; быть может, сам устыдился или, точнее, испугался; проповедь могла бы быть эффектной, но эффект произведен не был. В 1 час дня была встреча профессоров в зале совета; встреча неофициальная; было человек 50 профессоров, новых и старых, уйденных и оставленных; начал собрание Гулевич очень тактичной и умной речью; по содержанию она была обычной речью при открытии собрания, но он очень тонко коснулся современного момента и не менее тонко благодарил Боголюбского за возможность быть сегодня в храме; под конец он предложил избрать председателем собрания Савина. И Савин хорошо справился с задачей руководить разговорами, о которых можно было сказать словами Цицерона: cum tacent, clamant [красноречивое молчание (лат.)]. Не знаю, что было на душе у присутствующих, но, конечно, речи большей частью шли о том, что Татьяна наша не последняя, и что мы опять будем ее праздновать в нашем храме и что Московский Университет еще сыграет свою роль в том возрождении России, которого мы все так страстно ждем. А мне так не раз сегодня думалось - не последняя ли это Татьяна? Не умрет ли сам собой наш Университет от холода и голода, если большевики не умрут до тех пор? Я рискнул приветствовать от имени собравшихся Кизеветтера и Новикова, недавно вышедших из узилища или из Бутырской санатории. Некоторые говорили с искренним оптимизмом, например, тот же А. А. Кизеветтер, который меня этим даже поражает; я недоумеваю, искренняя твердая вера или маниловщина. Характерным было выступление Д. Л. Черняховского, когда-то моего репетитора, который говорил об идеальной автономии Университета с участием студентов; его речь не была покрыта аплодисментами. Разошлись, посидев часа полтора. К сожалению, сегодня не устроилось компании, чтобы провести Татьяну; никогда мне так не хотелось ее отпраздновать, как сегодня. Сегодня большевики напечатали обращение предварительной Мирной конференции ко всем русским правительствам, приглашая их съехаться 15 февраля на Принцевых островах. Конечно, трудно сказать, каков истинный характер этого предложения или предписания; я толкую его как очную ставку перед диктаторами мира; общее мнение не пессимистично; большевики комментируют его с кислыми ужимками, ибо искренно они его принять не могут. Быть может, это последняя попытка что-либо сделать с Россией; быть может, последняя попытка спаять русских или отругать их перед активным вмешательством; что ж, подождем 3 недели; ведь ждали же достаточно долго. Очень поучительны и очень утешительны выборы в германский учредительный Рейхстаг: ни одного спартаковца и 23 независимых; большинство у шейдемановцев, которые, в сущности, не левее наших кадетов. Европа осталась Европой, а Россия показала, что она не более как ожидовевшая Азия. Вчера мне пришлось пешком идти на лекции на Девичье Поле, а оттуда пешком же на лекцию в Университет Шанявского; если бы это пришлось делать регулярно, то чтение лекций было бы невозможным.
Алексей Орешников, эксперт по древней нумизматике, 63 года, сотрудник Исторического музея, Москва:
25 января. Татьянин день, вспоминаю покойную мать. Мороз крепчает, с утра -17°. Нашел удивительное совпадение фигуры нагого человека с луком на монете Синдов с такою же фигурою, только на голове шлем, на статере Кизика (в Музее единственный статер Кизика с таким изображением). Заходил утром к Зубалову, осматривал недурную шитую пелену со Спасителем во гробе. В Музее было хозяйственное заседание; по предложению князя, телефоны Тарабрина и мой будут оплачены Музеем. Обедал у др. По слухам, белогвардейцы в 35 верстах от Петербурга со стороны Финляндии. В Москве появилась шайка бандитов, разъезжающая на автомобиле; грабит, убивает милицию, врывается в дома.
Никита Окунев, 50 лет, служащий пароходства, Москва:
25 января (12 января). С утра мороза 16°.
В «Известиях» на первом месте приказ Ленина ВЧК: «Ввиду того, что налеты бандитов в Москве все более учащаются, и каждый день бандиты отбивают по нескольку автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается принять ВЧК самые срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитами.» Комментария к этому приказу, конечно, не требуется.
Из Вильны телеграфируют, что на основании решения Р.-к. правительства Литвы все ЧК на территории Литвы упраздняются. Для латышей это очень типично, они так рьяно служат в русских ЧК, а своих таковых иметь не желают.
Французское радио передает нам декларацию союзных держав. В ней говорится, что по предложению Вильсона решено оказать помощь русскому народу, но отнюдь не создавать ему препятствий или вторгаться в его право устраивать свои дела по собственному усмотрению. В декларации высказывается далее, что «бедствия и отчаяние русских будут с каждым днем усугубляться, что голод и всевозможные лишения будут чувствоваться все острее и острее и что устранить эти недочеты станет все невозможнее, если не восстановится в России порядок и если труд, торговля и транспорт не будут поставлены снова в нормальные условия». Союзники заявляют, что они не хотят вмешиваться в наши дела и не намерены эксплуатировать Россию, а также «без малейшей оговорки признают революцию», и не окажут поддержки никаким контрреволюционным попыткам. Они подчеркивают, что «мир невозможен в Европе и во вселенной в том случае, если его не будет в России», а потому приглашают «все организованные группы, осуществляющие фактически или стремящиеся к осуществлению политического господства или военного контроля, где бы эти группы ни находились: будь то в Сибири или в пределах Европейской России, какою она была в период, предшествовавший закончившейся теперь войне, за исключением Финляндии и Польши, прислать своих представителей, не больше трех от каждой группы, для предварительных переговоров на Принцевы острова в Мраморном море, где они будут приняты представителями держав». При этом союзники требуют, чтобы между всеми приглашенными группами было заключено перемирие. Прибытие представителей ожидается на Принцевых островах к 15-му февраля сего года.
Теперь Чичерин мозгами шевелит или в носу ковыряет. Надо ведь ноту сочинять теперь «по нотам», а не с точки зрения наплевать или начхать.
Поляки заняли Белосток.
Советские войска «после упорного боя» заняли Уральск.
Зинаида Гиппиус, поэт, 49 лет, Петроград:
25 января (12 января). Суббота.
Декларация Вильсона, от которой большевики возликовали сугубо, с задираньем носов. Не совсем, конечно, понимают, откуда и с какими психологиями этот Вильсоновский «шеколад» заверений и уверений, которым обернут зов «русских правительств на Принцевы острова» (эдакая «предварилка») - но все равно рады: им явная «передышка», и можно еще громче кричать, что «Антанта боится!».
Мы уже совсем не понимаем, какие у Вильсона мысли по поводу этих островов и на что тут он надеется, о чем мечтает Его Наивность. Понимаем одно, что это на руку большевикам, безразлично, поедут они туда, или закобенятся.
Условия? Условия можно и обойти, можно и принять; Ленин, во время сделки с Германией, неустанно требовал принятия немецких условий: «Согласимся! ведь все равно мы их исполнять не будем!» И как сказал, так и сделал: после принятия двух главных условий Германии - разоружение всей армии и никакой пропаганды за чертой - тотчас взбодрил всю Красную Армию и особенно развил пропаганду в Германии.
«Передышка» очень кстати: было у них страху с Нарвой, ведь близко! А Красная Армия так дружно удирала (думала - англичане), что сами б<ольшеви>ки затряслись. Ничего, потом обтерлось. Потеряли морской кусочек, зато на юг двинулись, и везде что-то забирают.
Им везет, им все на пользу. Победа союзников над Германией - они тотчас в пустые города. Ушли немцы, предав Скоропадского, - вылез бессильный Петлюра, - они тотчас двинулись на Украйну, схватили Чернигов, Харьков, Полтаву, шествуют опять на несчастный Киев.
Ваша Наивность! Mister Wilson! Вы хотите спросить нескольких евреев под псевдонимами о «воле русского народа». Что же, спросите, послушайте. Но боюсь, что это недостаточная информация. Вы больше бы узнали, если бы пожили с недельку в Петербурге, покушали нашего овсеца, поездили на трамваях, а затем отправились бы по России... ну хоть до Саратова и обратно. Да не в «министерском» вагоне с «комиссарами», а с «народом», со всеми, кто не комиссары, т. е. в вагончиках «скотских». Там вы непосредственным соприкосновением узнали бы «волю русского народа». Или, во всяком случае, наверно, узнали бы его неволю. Увидели бы собственными глазами. И собственными ушами услышали бы, что сейчас в России нет, за малыми исключениями, ни одного довольного и не несчастного человека.
Это было бы - такой опыт Mr. Wilson'a - очень мило, но, я сознаюсь, бесполезно. Ибо в глубину добрых чувств Его Наивности я все равно перестала верить. А вот жаль, что я не могу дать Вильсону самый практический совет, самый ему сейчас нужный, ему - и всей Европе: не ставьте никаких условий большевикам! Никаких - потому что они все примут, а вы поверите, что они их исполнят.
Есть только одно-единственное «условие», которое им можно поставить, да и оно, если условие - бесполезно, а благодатно лишь как повеление. Это - «УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТУ».
Юрий Готье, историк, академик, 45 лет, профессор Московского университета, Москва:
25 января. Татьянин день. Обедня в Большом Вознесенье; прекрасное пение; среднее количество профессоров и отсутствие студентов; может быть, впрочем, потому, что об этой обедне знали только по передаче из уст в уста.
Наш прот. Боголюбский сказал проповедь на тему о том, что древние мученики и мученицы не «стыдадились» [так в подлиннике] Христа; надо было сделать естественный вывод, что нынешние люди Его стыдятся; это было бы верно, но вывода такого он не сделал; быть может, сам устыдился или, точнее, испугался; проповедь могла бы быть эффектной, но эффект произведен не был. В 1 час дня была встреча профессоров в зале совета; встреча неофициальная; было человек 50 профессоров, новых и старых, уйденных и оставленных; начал собрание Гулевич очень тактичной и умной речью; по содержанию она была обычной речью при открытии собрания, но он очень тонко коснулся современного момента и не менее тонко благодарил Боголюбского за возможность быть сегодня в храме; под конец он предложил избрать председателем собрания Савина. И Савин хорошо справился с задачей руководить разговорами, о которых можно было сказать словами Цицерона: cum tacent, clamant [красноречивое молчание (лат.)]. Не знаю, что было на душе у присутствующих, но, конечно, речи большей частью шли о том, что Татьяна наша не последняя, и что мы опять будем ее праздновать в нашем храме и что Московский Университет еще сыграет свою роль в том возрождении России, которого мы все так страстно ждем. А мне так не раз сегодня думалось - не последняя ли это Татьяна? Не умрет ли сам собой наш Университет от холода и голода, если большевики не умрут до тех пор? Я рискнул приветствовать от имени собравшихся Кизеветтера и Новикова, недавно вышедших из узилища или из Бутырской санатории. Некоторые говорили с искренним оптимизмом, например, тот же А. А. Кизеветтер, который меня этим даже поражает; я недоумеваю, искренняя твердая вера или маниловщина. Характерным было выступление Д. Л. Черняховского, когда-то моего репетитора, который говорил об идеальной автономии Университета с участием студентов; его речь не была покрыта аплодисментами. Разошлись, посидев часа полтора. К сожалению, сегодня не устроилось компании, чтобы провести Татьяну; никогда мне так не хотелось ее отпраздновать, как сегодня. Сегодня большевики напечатали обращение предварительной Мирной конференции ко всем русским правительствам, приглашая их съехаться 15 февраля на Принцевых островах. Конечно, трудно сказать, каков истинный характер этого предложения или предписания; я толкую его как очную ставку перед диктаторами мира; общее мнение не пессимистично; большевики комментируют его с кислыми ужимками, ибо искренно они его принять не могут. Быть может, это последняя попытка что-либо сделать с Россией; быть может, последняя попытка спаять русских или отругать их перед активным вмешательством; что ж, подождем 3 недели; ведь ждали же достаточно долго. Очень поучительны и очень утешительны выборы в германский учредительный Рейхстаг: ни одного спартаковца и 23 независимых; большинство у шейдемановцев, которые, в сущности, не левее наших кадетов. Европа осталась Европой, а Россия показала, что она не более как ожидовевшая Азия. Вчера мне пришлось пешком идти на лекции на Девичье Поле, а оттуда пешком же на лекцию в Университет Шанявского; если бы это пришлось делать регулярно, то чтение лекций было бы невозможным.
Алексей Орешников, эксперт по древней нумизматике, 63 года, сотрудник Исторического музея, Москва:
25 января. Татьянин день, вспоминаю покойную мать. Мороз крепчает, с утра -17°. Нашел удивительное совпадение фигуры нагого человека с луком на монете Синдов с такою же фигурою, только на голове шлем, на статере Кизика (в Музее единственный статер Кизика с таким изображением). Заходил утром к Зубалову, осматривал недурную шитую пелену со Спасителем во гробе. В Музее было хозяйственное заседание; по предложению князя, телефоны Тарабрина и мой будут оплачены Музеем. Обедал у др. По слухам, белогвардейцы в 35 верстах от Петербурга со стороны Финляндии. В Москве появилась шайка бандитов, разъезжающая на автомобиле; грабит, убивает милицию, врывается в дома.
Никита Окунев, 50 лет, служащий пароходства, Москва:
25 января (12 января). С утра мороза 16°.
В «Известиях» на первом месте приказ Ленина ВЧК: «Ввиду того, что налеты бандитов в Москве все более учащаются, и каждый день бандиты отбивают по нескольку автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается принять ВЧК самые срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитами.» Комментария к этому приказу, конечно, не требуется.
Из Вильны телеграфируют, что на основании решения Р.-к. правительства Литвы все ЧК на территории Литвы упраздняются. Для латышей это очень типично, они так рьяно служат в русских ЧК, а своих таковых иметь не желают.
Французское радио передает нам декларацию союзных держав. В ней говорится, что по предложению Вильсона решено оказать помощь русскому народу, но отнюдь не создавать ему препятствий или вторгаться в его право устраивать свои дела по собственному усмотрению. В декларации высказывается далее, что «бедствия и отчаяние русских будут с каждым днем усугубляться, что голод и всевозможные лишения будут чувствоваться все острее и острее и что устранить эти недочеты станет все невозможнее, если не восстановится в России порядок и если труд, торговля и транспорт не будут поставлены снова в нормальные условия». Союзники заявляют, что они не хотят вмешиваться в наши дела и не намерены эксплуатировать Россию, а также «без малейшей оговорки признают революцию», и не окажут поддержки никаким контрреволюционным попыткам. Они подчеркивают, что «мир невозможен в Европе и во вселенной в том случае, если его не будет в России», а потому приглашают «все организованные группы, осуществляющие фактически или стремящиеся к осуществлению политического господства или военного контроля, где бы эти группы ни находились: будь то в Сибири или в пределах Европейской России, какою она была в период, предшествовавший закончившейся теперь войне, за исключением Финляндии и Польши, прислать своих представителей, не больше трех от каждой группы, для предварительных переговоров на Принцевы острова в Мраморном море, где они будут приняты представителями держав». При этом союзники требуют, чтобы между всеми приглашенными группами было заключено перемирие. Прибытие представителей ожидается на Принцевых островах к 15-му февраля сего года.
Теперь Чичерин мозгами шевелит или в носу ковыряет. Надо ведь ноту сочинять теперь «по нотам», а не с точки зрения наплевать или начхать.
Поляки заняли Белосток.
Советские войска «после упорного боя» заняли Уральск.
Зинаида Гиппиус, поэт, 49 лет, Петроград:
25 января (12 января). Суббота.
Декларация Вильсона, от которой большевики возликовали сугубо, с задираньем носов. Не совсем, конечно, понимают, откуда и с какими психологиями этот Вильсоновский «шеколад» заверений и уверений, которым обернут зов «русских правительств на Принцевы острова» (эдакая «предварилка») - но все равно рады: им явная «передышка», и можно еще громче кричать, что «Антанта боится!».
Мы уже совсем не понимаем, какие у Вильсона мысли по поводу этих островов и на что тут он надеется, о чем мечтает Его Наивность. Понимаем одно, что это на руку большевикам, безразлично, поедут они туда, или закобенятся.
Условия? Условия можно и обойти, можно и принять; Ленин, во время сделки с Германией, неустанно требовал принятия немецких условий: «Согласимся! ведь все равно мы их исполнять не будем!» И как сказал, так и сделал: после принятия двух главных условий Германии - разоружение всей армии и никакой пропаганды за чертой - тотчас взбодрил всю Красную Армию и особенно развил пропаганду в Германии.
«Передышка» очень кстати: было у них страху с Нарвой, ведь близко! А Красная Армия так дружно удирала (думала - англичане), что сами б<ольшеви>ки затряслись. Ничего, потом обтерлось. Потеряли морской кусочек, зато на юг двинулись, и везде что-то забирают.
Им везет, им все на пользу. Победа союзников над Германией - они тотчас в пустые города. Ушли немцы, предав Скоропадского, - вылез бессильный Петлюра, - они тотчас двинулись на Украйну, схватили Чернигов, Харьков, Полтаву, шествуют опять на несчастный Киев.
Ваша Наивность! Mister Wilson! Вы хотите спросить нескольких евреев под псевдонимами о «воле русского народа». Что же, спросите, послушайте. Но боюсь, что это недостаточная информация. Вы больше бы узнали, если бы пожили с недельку в Петербурге, покушали нашего овсеца, поездили на трамваях, а затем отправились бы по России... ну хоть до Саратова и обратно. Да не в «министерском» вагоне с «комиссарами», а с «народом», со всеми, кто не комиссары, т. е. в вагончиках «скотских». Там вы непосредственным соприкосновением узнали бы «волю русского народа». Или, во всяком случае, наверно, узнали бы его неволю. Увидели бы собственными глазами. И собственными ушами услышали бы, что сейчас в России нет, за малыми исключениями, ни одного довольного и не несчастного человека.
Это было бы - такой опыт Mr. Wilson'a - очень мило, но, я сознаюсь, бесполезно. Ибо в глубину добрых чувств Его Наивности я все равно перестала верить. А вот жаль, что я не могу дать Вильсону самый практический совет, самый ему сейчас нужный, ему - и всей Европе: не ставьте никаких условий большевикам! Никаких - потому что они все примут, а вы поверите, что они их исполнят.
Есть только одно-единственное «условие», которое им можно поставить, да и оно, если условие - бесполезно, а благодатно лишь как повеление. Это - «УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТУ».