из дневников
Всеволод Вишневский, писатель, 43 года, политработник, Ленинград:
23 января.
Диктовал до 11 вечера. Очень устал... Проверил костюмы исполнителей в «Раскинулось море широко». Дал ряд поправок...
...Скоропостижно умер Виктор Гусев. Ему было 35 лет.
Николай Каманин, лётчик, Герой Советского Союза, 35 лет, генерал-майор, командир штурмового авиакорпуса:
23 января.
Москва. Раз семь садились вне аэродромов. До Курска нас преследовали туманы, а после Курска - пурга. В Москве из-за сильной метели пришлось сесть в Измайлово. Перелёт Житомир - Москва провели в очень сложных метеорологических условиях, этот перелёт немного напомнил мне все наши муки, когда мы в 1934 году добирались до лагеря Шмидта. Официального разрешения на вылет и приём не давал ни один аэродром. «Погода нелётная», - отвечали на наши запросы. Приходилось вылетать без разрешения. Дома всё в образцовом порядке. Сын Лёва отлично учится в третьем классе.
Михаил Пришвин, писатель, 70 лет, Москва:
23 января.
Ночью текло с крыш. Так небывалыми морозами началась война и кончается сиротской зимой: очень крепко немцы начали и теперь растекаются в грязь.
...
Тихонов определился председателем Союза писателей, это ничего, - честный человек, но Бог весть, во что превратится.
Бородин остро по-азиатски начал карьеру: чтобы доказать себя как смелого воина, нужно было поймать соседнего князька, и он поймал (Асеева) и ободрал (предложил исключить из Союза). Замеченные мной в «Дмитрии Донском» (имеется в виду роман С.П. Бородина «Дмитрий Донской» (1941))черты сладострастной жестокости (напр., поджаривают старичка и т. п.) оказались присущи его личности. Дальнейшее, конечно, все зависит от таланта: как сложится, азиатчина будет при таланте или талант при азиатчине - вот весь вопрос. Следующая книга все и решит. Если выйдет «Рублев» (он это пишет), то почему бы и не пофокусничать с азиатчиной, как я фокусничаю с гуманизмом (спасал Афиногенова).
«Героический Ленинград» повторяется теперь ежедневно, а люди из Ленинграда все, кого я встречал, пассивно переживали несчастье блокады, и таких огромное большинство. Но были и такие, кто держал всю эту массу в руках и боролся за Ленинград: это прежде всего Сталин и все, у кого в руках власть, и это значило «герои», и «героический Ленинград» - это они. Значит, из этого «героического Ленинграда» надо выбросить всех, кто не действовал, а лишь претерпевал по необходимости. Еще надо выбросить и тех, кто действовал по необходимости, выполняя волю начальника и т. п. Вот бы вычислить сознательно отношение героических лиц к пассивным.
Примечание (для сравнения)
В записи из дневника от 5 Марта 1943 года: Подвиг Папанина. Вспомнился Папанин - где он? Кто теперь думает о его подвиге? Что значит плаванье на льдине с обеспеченным продовольствием, в палатке на гагачьем пуху в сравнении с подвигом любой женщины в холодной квартире с детьми на тощем пайке в Ленинграде, да и везде, но ... ордена ей не дадут, потому что 1) Папанин берет на себя беду сам, как необходимость при достижении цели, а женщина пассивно разделяет участь. 2) Папанин один, а “таких” много»
Федор Абрамов, начинающий писатель, 23 года, следователь СМЕРШа по Архангельской области:
23 января.
Как много воды утекло со времени последней записи, как много событий и безобразий случилось за это время в моей жизни. Коротко восстанавливаю основные вехи. В последних числах сентября или первых числах октября ездил в командировку в Каргополь по делу обвиняемого «федоровца». Примечаиельны два момента: первый - допрашивал на церковном языке, употреблял слова, созвучные допрашиваемому, второе - в обратный путь летел на самолете. Это первое и едиственное мое путешествие по воздуху [...]
По приезде из командировки сразу же был направлен в Вологду. Там я пробыл до 5 ноября, вначале допрашивал радистов, а потом - с противником...
11 ноября снова выехал в Вологду, так как в Архангельске делать мне решительно нечего. До 1 декабря работал с радистами [...] 1 декабря направили в Харовскую «для разговоров с Краусом» [...]
Погиб наш брат Николай. Он пал в боях по Днепру. Тело его похоронено на острове Хортица. Тяжело я встретил эту весть. До сих пор не могу свыкнуться с мыслью о его безвозвратной потере. 2 года смерть щадила наш дом. На третий ворвалась и, бог знает, еще какие опустошения произведет она в нашем роду.
Червь творчества опять точит меня. Ибсен, которого я читаю, вселил в меня страсть к сочинению драмы. Смутно в моей голове уже сложился сюжет ее. Разумеется, она современна по содержанию. И сюжет ее таков. Пожилой крестьянин справляет свадьбу. Он женит сына. Для полноты музыки включают радио, которое извещает о нападении Германии. Свадебный пир превращается в «праздник» всего села по случаю проводов мужей и братьев на войну. На войну уходит и председатель колхоза. Последним на прощальном собрании избирают упомянутого старика. Опустела деревня. Одни старики и бабы. Новый предколхоза (неграмотный старик) провляет необыкновенную кипучесть и здравый смысл в руководстве колхозом. С помощью попа собирают средства в фонд Кр.Армии. Фронт подошел к деревне на 30 км. Сын старика дезертирует и приходит к отцу. Старик решается сам расправиться с изменником сыном. Он расстреливает его. Это кульминационный момент драмы. Возможно, что село подпадает под оккупацию и т.д. Знаменательно то, что с глубоким и злободневным содержанием будет сочетаться народность, деревня, русская песня. Второстепенные линии: переписка девушек с фронтовиками, Тимка Безлошадный и т.д
Евгений Шварц, драматург, 47 лет, Сталинобад (Душанбе):
23 января.
Поездить и походить по горам я не успел до сих пор, хотя послезавтра уже полгода, как я живу здесь. Уже зима, которая похожа здесь на весну. На крышах кибиток растет трава. Трава растет и возле домов, там, где нет асфальта. Снег лежит час-другой и тает. Не успел я поездить и походить, потому что Акимов уехал в августе в Москву и я остался в театре худруком. Кроме того, я кончал «Дракона». До приезда Акимова (21 октября) я успел сделать немного. Но потом он стал торопить, и я погнал вперед. Сначала мне казалось, что ничего у меня не выйдет. Все поворачивало куда-то в разговоры и философию. Но Акимов упорно торопил, ругал, и пьеса была кончена, наконец. 21 ноября я читал ее в театре, где она понравилась...
В Москве Акимов долго выяснял дальнейшую судьбу театра. Было почти окончательно решено, что театр переезжает в Москву. Но вдруг Большаков добился в ЦК, чтобы театр послали в Алма-Ату, где на киностудии страдают от отсутствия актеров. В результате театр оказался в непонятном положении. В Алма-Ату как будто в конце концов, после хлопот Акимова, ехать не надо. Но с другой стороны - приказ о поездке не отменен. После долгих ожиданий, переписки, телеграмм Акимов 25 декабря опять уехал. Сначала в Алма-Ату. Потом в Москву. С 12 января он опять в Москве, а мы все ждем, ждем. Все эти полгода прошли в том, что мы ждали. Была надежда, что театр поедет в Сочи, чтобы там готовить московские гастроли; потом мы думали, что уедем в Кисловодск. Много разных периодов ожиданий прошло за эти полгода. Как разные жизни, разно окрашенные, с разными подробностями. Театр играл в так называемом Зеленом театре. Открытая сцена. Вокруг каналы. После дневной жары от воды вокруг было прохладно. Ларьки были полны арбузами. Если бы не арыки и не деревья в три ряда между домами и узенькой полосой панели, было бы похоже на черноморские города. От ясного неба, фруктов, жары, вечерней музыки в парке было ощущение отпуска, каникул, праздника. Горы еще больше напоминали черноморское лето. Казалось, повернешь за угол - и увидишь море. Дожди, переход в холодный и неудобный зимний театр начали новый период, более трудный. Главное в том, что я все-таки устал и ослабел. Не могу сейчас понять, куда девалась прежняя уверенность, что вот-вот, сейчас-сейчас все будет хорошо. Иногда кажется, что я поумнел и вот-вот пойму все.