19 января. Белла Ахмадулина
ПРЕГРЕШЕНИЯ ВОЛЬНЫЯ И НЕВОЛЬНЫЯ
Уж сколько раз воспет мной час четвёртый
после полуночи, но почему
потылицы проворною увёрткой
от сна - пером я белый лист черню?
Я - скареда словарных одиночеств.
Затылку не прикажешь: оглянись, -
и сам он зряч. Лоб-изыскатель новшеств,
в потылице - хранится архаизм.
Я справочника не внемлю соблазнам:
от простодушной старины устав,
всё, что в родстве с добром или со благом,
он устранил отставкою: “устар.”
Душа спешит озябшею бегуньей
отринуть вздоры, вырваться из них,
в юродивой догадке слабоумной:
какой чужбины ей дерзит язык?
Гнушаясь долгой святочной неделей,
родную речь попрал и поборол
лихой злоуст, кичащийся надменной
и чужеродной кличкой “патриот”.
Я не чураюсь вольнодумных правил -
слов иноземных в гости звать пассаж:
чужак родимый, нелюдимый “паркер”
решает сам, о чём ему писать.
Всё моет мама Маню мылом... эра -
неряха возрастила и меня.
Как мне грузин собратна “дэда-эна”:
“иа наргизи” и - “иа иа”.
Это - нарцисс, это - фиалка - вот как
нюх детских зрений учится читать.
Уж пятый час вершит усердный отдых,
резвится, не желает почивать.
Ель осыпает ржавые иголки -
в чужом углу, не в отчих во снегах.
Передо мной две маленьких иконки
Казанской Божьей Матери стоят.
Чужда я притязаний и повадок -
коснуться высших таинств напрямик.
Два образка - на Рождество подарок,
вот я и пригорюнилась при них.
Свеча горит, и теплится лампада.
Смысл созерцанья от меня же скрыт.
Ночь-сочинитель не сама ль слагала
невнятный стих: то тихий всхлип, то скрип.
Захожий - не прилежный прихожанин,
твержу слова Рождественских молитв,
с языческим склоняясь обожаньем
пред ёлкою, пред идолом моим.
Дьячка потылком смладу не учёной,
и любо мне, и боязно смотреть,
как светлолик Младенец, обречённый
воскреснуть - да, но прежде - умереть.
Помилуй, Неневестная Невесто
мя, отврати измыслия кощунств,
избави от хвалы и от навета -
искательно, просительно крещусь.
Стихи - вознагражденье или плата
за все грехи? Суровая кипа
меня чуждалась: пред стеною Плача
молилась я легко, как никогда.
Записку посылая в небывалость
больших небес, о чём пеклась, о ком?
Да всё о Той, чьей речью упиваюсь,
чей обо мне вздохнёт заупокой.
Начав во здравье ночи последенной,
опять стемнился помыслов недуг.
Храм многолюдный, дуб уединенный -
тревожат, мучат, из ума нейдут.
Початого остерегаюсь года,
не грежу о дальнейших о летах.
Тишь: слышима опавшая иголка
Труд помертвевшей ели - облетать.
Перечитала неблагополучье
бессвязных строчек - сразу обо всём.
Дитя - Зиждитель, Человеколюбче,
пошли мне мирен, безмятежен сон.
Пора свести потылицу с подушкой,
чья вмятина живёт с подушкой врозь.
Как загадала - при свече потухшей
и впрямь поставить точку довелось.
18-19 января 1999 года
Уж сколько раз воспет мной час четвёртый
после полуночи, но почему
потылицы проворною увёрткой
от сна - пером я белый лист черню?
Я - скареда словарных одиночеств.
Затылку не прикажешь: оглянись, -
и сам он зряч. Лоб-изыскатель новшеств,
в потылице - хранится архаизм.
Я справочника не внемлю соблазнам:
от простодушной старины устав,
всё, что в родстве с добром или со благом,
он устранил отставкою: “устар.”
Душа спешит озябшею бегуньей
отринуть вздоры, вырваться из них,
в юродивой догадке слабоумной:
какой чужбины ей дерзит язык?
Гнушаясь долгой святочной неделей,
родную речь попрал и поборол
лихой злоуст, кичащийся надменной
и чужеродной кличкой “патриот”.
Я не чураюсь вольнодумных правил -
слов иноземных в гости звать пассаж:
чужак родимый, нелюдимый “паркер”
решает сам, о чём ему писать.
Всё моет мама Маню мылом... эра -
неряха возрастила и меня.
Как мне грузин собратна “дэда-эна”:
“иа наргизи” и - “иа иа”.
Это - нарцисс, это - фиалка - вот как
нюх детских зрений учится читать.
Уж пятый час вершит усердный отдых,
резвится, не желает почивать.
Ель осыпает ржавые иголки -
в чужом углу, не в отчих во снегах.
Передо мной две маленьких иконки
Казанской Божьей Матери стоят.
Чужда я притязаний и повадок -
коснуться высших таинств напрямик.
Два образка - на Рождество подарок,
вот я и пригорюнилась при них.
Свеча горит, и теплится лампада.
Смысл созерцанья от меня же скрыт.
Ночь-сочинитель не сама ль слагала
невнятный стих: то тихий всхлип, то скрип.
Захожий - не прилежный прихожанин,
твержу слова Рождественских молитв,
с языческим склоняясь обожаньем
пред ёлкою, пред идолом моим.
Дьячка потылком смладу не учёной,
и любо мне, и боязно смотреть,
как светлолик Младенец, обречённый
воскреснуть - да, но прежде - умереть.
Помилуй, Неневестная Невесто
мя, отврати измыслия кощунств,
избави от хвалы и от навета -
искательно, просительно крещусь.
Стихи - вознагражденье или плата
за все грехи? Суровая кипа
меня чуждалась: пред стеною Плача
молилась я легко, как никогда.
Записку посылая в небывалость
больших небес, о чём пеклась, о ком?
Да всё о Той, чьей речью упиваюсь,
чей обо мне вздохнёт заупокой.
Начав во здравье ночи последенной,
опять стемнился помыслов недуг.
Храм многолюдный, дуб уединенный -
тревожат, мучат, из ума нейдут.
Початого остерегаюсь года,
не грежу о дальнейших о летах.
Тишь: слышима опавшая иголка
Труд помертвевшей ели - облетать.
Перечитала неблагополучье
бессвязных строчек - сразу обо всём.
Дитя - Зиждитель, Человеколюбче,
пошли мне мирен, безмятежен сон.
Пора свести потылицу с подушкой,
чья вмятина живёт с подушкой врозь.
Как загадала - при свече потухшей
и впрямь поставить точку довелось.
18-19 января 1999 года