17 января. Корней Чуковский
из дневника за 1954-ый год:
17 января. Вчера весь день прошел бесцветно и бесплодно. К вечеру меня потянуло к Федину - пришел, и вдруг все встретили меня как долгожданного - как будто знали, что я приду - вот он! вот он!
Оказывается, Н. С. Тихонов, Алянский, Федин и Брайнина очень горячо и светло говорили обо мне - Николай Семенович сейчас произнес в мою честь тост, Федин тоже и Алянский - тоже - и я от непривычки чуть не расплакался. Впрочем, Н. С. произнес около десятка тостов - обнаружив гениальность тамады.
Рассказывал Тихонов о Джессике Стрит, которая все время говорила на конгрессах от лица рабочих австралийской металлургии. Ей указали, что она давно уже не имеет никакого отношения к железоделательной промышленности. Но Эндикот посоветовал ей:
- Сошлитесь на железный занавес. Все говорят, что между СССР и другими странами железный занавес, вот и скажите, что вы в этом занавесе делаете маленькие дырочки...
Вспоминал Юрия Николаевича Тынянова. Память у Николая Семеновича феноменальная. Он помнит, как мы гуляли с ним к Бабьему Гону в двадцатых годах в Петергофе - и все, что мы говорили тогда.
Хотел взяться за книжку «Мастерство» - но потерял тот экземпляр, где сделаны мои поправки. А Клара не идет. Неужели продолжает болеть?
Снег. Метет со вчерашнего вечера. Встретил Катаева - весь засыпан снегом, коричневая фетровая шляпа, щегольское паль то. Лицо молодое, смеющееся, без обычной отечности. Похвалил мою статью о текстологии - в будущем «Новом Мире». Идет к телефону в контору. - «Эх, завел бы я телефон дома, да жена, да дочь... целый день будут щебетать без умолку. Посадить бы стенографистку - о чем они говорят, боже мой!» Написал рассказ о Максе Волошине - и о жене его Марии Степановне. «Я три года наблюдал ее в Коктебеле. Святая женщина, а отдала свою душу вздору. Я вывел их под псевдонимами, но узнают, и больше мне в Коктебель нет пути*. Пьесу о бездарном писателе, который бездельничал 25 лет - и справляет юбилей, я все никак не могу начать... нет персонажа, в крайнем случае возьму Всеволода Иванова. Прочтите его пьесу “Бронепоезд” - ведь фитюлька, ерунда - а Тамара раздула».
Я сказал ему: что? писатели! Но сколько есть академиков, не имеющих научных трудов! Ну, напр., член-корреспондент Еголин, академик Майский и др.
Катаев: Чтобы сделать вам приятное, введу в пьесу члена корреспондента.
Я забыл приписать, что Тихонов рассказывал о своем разговоре с Неру. «Об этом разговоре я мечтал одиннадцатилетним мальчишкой. Я писал тогда об Индии и рифмовал: “пàгод” и “нà год”. И все мои индийские книги сгорели. Но ничего, они тут (и он указал на лоб). Я так знаю Индию, что, когда в Пешаварском музее гид не мог объяснить, почему сабли (экспонаты) имеют такой-то изгиб, я объяснил гиду, и все обомлели».
Примечание *
Катаев говорит о своем рассказе «Вечная слава» (Огонек. 1954. № 4). В этом рассказе Максимилиан Волошин выведен под именем Аполлинарий Востоков, а его жена - Мария Степановна названа Ольгой Ивановной. Автор саркастически повествует: «Сам Востоков давно умер, забыт... дом напоминает не столько базилику, сколько караимскую синагогу... В доме всегда живет несколько бестолковых старушек, поклонниц Востокова, которые помогают Ольге Ивановне поддерживать легенду о необыкновенной личности поэта и об его вечной славе... Подобно Душечке, Ольга Ивановна потеряла себя и все время жила как во сне даже после смерти мужа».
17 января. Вчера весь день прошел бесцветно и бесплодно. К вечеру меня потянуло к Федину - пришел, и вдруг все встретили меня как долгожданного - как будто знали, что я приду - вот он! вот он!
Оказывается, Н. С. Тихонов, Алянский, Федин и Брайнина очень горячо и светло говорили обо мне - Николай Семенович сейчас произнес в мою честь тост, Федин тоже и Алянский - тоже - и я от непривычки чуть не расплакался. Впрочем, Н. С. произнес около десятка тостов - обнаружив гениальность тамады.
Рассказывал Тихонов о Джессике Стрит, которая все время говорила на конгрессах от лица рабочих австралийской металлургии. Ей указали, что она давно уже не имеет никакого отношения к железоделательной промышленности. Но Эндикот посоветовал ей:
- Сошлитесь на железный занавес. Все говорят, что между СССР и другими странами железный занавес, вот и скажите, что вы в этом занавесе делаете маленькие дырочки...
Вспоминал Юрия Николаевича Тынянова. Память у Николая Семеновича феноменальная. Он помнит, как мы гуляли с ним к Бабьему Гону в двадцатых годах в Петергофе - и все, что мы говорили тогда.
Хотел взяться за книжку «Мастерство» - но потерял тот экземпляр, где сделаны мои поправки. А Клара не идет. Неужели продолжает болеть?
Снег. Метет со вчерашнего вечера. Встретил Катаева - весь засыпан снегом, коричневая фетровая шляпа, щегольское паль то. Лицо молодое, смеющееся, без обычной отечности. Похвалил мою статью о текстологии - в будущем «Новом Мире». Идет к телефону в контору. - «Эх, завел бы я телефон дома, да жена, да дочь... целый день будут щебетать без умолку. Посадить бы стенографистку - о чем они говорят, боже мой!» Написал рассказ о Максе Волошине - и о жене его Марии Степановне. «Я три года наблюдал ее в Коктебеле. Святая женщина, а отдала свою душу вздору. Я вывел их под псевдонимами, но узнают, и больше мне в Коктебель нет пути*. Пьесу о бездарном писателе, который бездельничал 25 лет - и справляет юбилей, я все никак не могу начать... нет персонажа, в крайнем случае возьму Всеволода Иванова. Прочтите его пьесу “Бронепоезд” - ведь фитюлька, ерунда - а Тамара раздула».
Я сказал ему: что? писатели! Но сколько есть академиков, не имеющих научных трудов! Ну, напр., член-корреспондент Еголин, академик Майский и др.
Катаев: Чтобы сделать вам приятное, введу в пьесу члена корреспондента.
Я забыл приписать, что Тихонов рассказывал о своем разговоре с Неру. «Об этом разговоре я мечтал одиннадцатилетним мальчишкой. Я писал тогда об Индии и рифмовал: “пàгод” и “нà год”. И все мои индийские книги сгорели. Но ничего, они тут (и он указал на лоб). Я так знаю Индию, что, когда в Пешаварском музее гид не мог объяснить, почему сабли (экспонаты) имеют такой-то изгиб, я объяснил гиду, и все обомлели».
Примечание *
Катаев говорит о своем рассказе «Вечная слава» (Огонек. 1954. № 4). В этом рассказе Максимилиан Волошин выведен под именем Аполлинарий Востоков, а его жена - Мария Степановна названа Ольгой Ивановной. Автор саркастически повествует: «Сам Востоков давно умер, забыт... дом напоминает не столько базилику, сколько караимскую синагогу... В доме всегда живет несколько бестолковых старушек, поклонниц Востокова, которые помогают Ольге Ивановне поддерживать легенду о необыкновенной личности поэта и об его вечной славе... Подобно Душечке, Ольга Ивановна потеряла себя и все время жила как во сне даже после смерти мужа».